Епископ Варнава (Беляев)- Любовь мистическая (о правильном отношении к духовнику)

Юношам и девушкам, не познавшим еще греха, диавол внушает сперва нежелание плотской сласти на деле, поддерживая их внимание на туманной мечте, “идеале”, заставляет пробавляться только “намеками” на свои чувства, а не выражать их в “признании”; самое признание в одно и то же время делается и желательным и нет, так что когда оно начинает приближаться, то влюбленные убегают от него. Не доводить дело до “объяснения”, а между тем, всеми другими способами, по-видимому, самыми невинными (например, дозволением оказать себе услугу никому иному из присутствующих, а только любимому человеку, особой внимательностью, предупредительностью, задерживанием глаз, руки при прощанье и пр.), показывать всем этим, что известный человек симпатичен, — в этом находят особую прелесть. Всякие и другие безчисленные изобретения существуют у демонов на этот счет, внушением которых они имеют целью, повторяю, не упирать внимание на плотское дело и в то же время постоянно подогревать их тонко и легонько волновать. Отсюда влечение и боязнь первого поцелуя и пр. Конечно, и побочные причины здесь действуют: естественная стыдливость, внушения Ангела Хранителя.

С искренно подвизающимися монахами и желающими спастись мирянами и мирянками диавол поступает несколько по-иному.

Этим лицам нечего уже внушать, чтобы они не стремились к плотской сласти, они и сами это знают и хорошо помнят, на то и пошли на подвиг. Как же их взбудоражить и увлечь в блуд? Внушить помыслы срамные? Это грубо. Подвижник, а также усердный, скромный

И вот враг пользуется предыдущим способом. Он примешивает только блудную страсть к “идеалу”, теперь уже религиозному, но сильно на нее не давит. И получается то, о чем выше говорит св. Иоанн Лествичник — человек как будто молится, а на самом деле совершает блуд, как будто в духовнике видит своего спасителя и единственную в мире духовную опору, а в действительности интересуется и увлекаетсяего личностью. На высших степенях подвига демоны создают мечтательность в человеке, подделывая ее под “озарение Св. Духа”, под “божественную любовь”, которою горели истинно духоносные отцы и преподобные матери. Таким образом, образуется любовь, которую я назову “мистическою”.

В чем же она выражается, в каких действиях и поступках? Разберем сначала отношения духовных дочерей к своим духовным отцам; также братьев и сестер по вере и старческому окормлению между собою. Другие случаи каждый может потом сам разобрать.

Великое дело — духовное руководство. Без него преуспеть человеку невозможно, хотя вообще спастись есть надежда. Посему надо беречь чистоту его как зеницу ока, ибо зная его ценность, бесы прежде всего направляют свои мины и фугасы под эту крепость. Взять ее — значит взять в плен всего человека. Всякие средства демоны употребляют, чтобы уничтожить или ослабить старческое руководство, в данном случае они стараются осквернить чистоту его самой смраднейшей из страстей. И когда духовные дети (дочери, конечно, в большей степени, чем сыновья, хотя и те, по-своему, страдают той же болезнью) поддадутся этому искушению, мы наблюдаем следующую картину.

Прежде всего, центр внимания у них о плаче о собственных грехах и сознания своего недостоинства даже дышать одним воздухом с какими-нибудь прокаженными и самыми последними, презираемыми в обществе людьми, переносится на радость общения с известными наставниками и на восторги от их благодатных даров, прозорливости и чудотворения...

В этом еще блуда, о котором я хочу говорить, нет, но пути ему уже приготовляются. Вскоре наступает второй момент, и внимание диавол переводит еще дальше от того пункта, на котором оно должно стоять, на личность духовного отца. И все под предлогом изыскания благодати. Удобство для врага доставляет то обстоятельство, что благодать неотделима в данном случае от личности, ибо проявляется и изливается на посторонних, именно чрез последнюю.

И вот, — начинают эту благодатьотыскивать везде и во всем и, нашедши ее, интересоваться не ею уже, а тем телесным органом, через который они ее получают. Я не отрицаю того, что, действительно у святых все тело благодатно, но внимание-то у новоначальных не должно быть останавливаемо на их только внешности. Таким образом, действительно, очи прозорливцев полны небесного огня, но смотреть, как говорят святые, во все свои глаза на них «безстыдно» есть дерзость, соединенная в данном случае неуловимо с человеческим пристрастием. Руки их при благословении, да и без него, источают токи чудотворные для верующих, но нередко замечают последние, какой они формы. И это опять грех.

Если же почитаемый учитель, хотя бы и в великом сане, простая, но духоносная личность, то греха и еще больше, потому что развиваться ему ничто не препятствует. Тогда, немного спустя, все начинает «нравиться» — голос (при возгласах), походка, манеры, обращение. Созданный образ и личное впечатление заслоняют, наконец, подлинного духовного отца. Тех, кто не верит в «святость» нашего избранника, мы начинаем ненавидеть, кого старец приближает к себе, того ревнуем и завидуем. Если есть возможность «оттереть» этого человека, всячески постараемся сделать это, а недавно пришедших не допустить. Если приходят в церковь и не застают почитаемую особу, уходят, забывши по дороге, выходя, даже перекреститься.

Но разве благодати в храме не стало, разве Христос ушел из него? Как не вспомнить слова св. Апостола Павла: ибо все ищут своего, а не того, что угодно Иисусу Христу. Грустно это у него звучит — «все ищут своего»... Какое им дело до Христа, им нужно «батюшку» или Владыку такого-то!.. Я знаю, конечно, что при «батюшке», особенно духоносном, и Епископе, легче молиться. Ну и будем благодарны за легкость молитвы при них Христу, а не щекотанию своих чувств и прелестным восторгам в их присутствии. Не того надо желать, чтобы «светло», «уютно», «тепло» на душе за молитвой было, а чтобы душа наша пришла в чувство собственного недостоинства пред Богом и чтобы от сознания своих грехов не осталось места никакому желанию искать утешений и восторгов на земле.

Но в исключительных случаях нездоровые формы отношений к своим духовникам принимают ужасные размеры и требуют от человека серьезного обращения внимания на свои поступки и их прекращения. Ибо неистовствовать при выходе из церкви почитаемых духовных лиц, откусывать пальцы (как у о. Иоанна Кронштадтского одна из «психопаток», позволю себе так назвать этих несчастных, пыталась сделать), рвать «на память» рясы, «вынимать след» и т.п. — всему этому Божественное Писание не учит. Напротив, из Евангелия мы узнаем о женах, ходивших за Христом, что они даже в великой скорби кричали и вопили только вслед, смотрели на Господа, но издали, и если прикасались, то лишь к краю одежды Его. Самое большое, на что дерзало святейшее покаяние и трепещущая от страха благодарность за свое спасение некоторых, это — облобызать стопы Его Пречистых Ног, или только прикоснуться к ним, да и этого не удостаивались иногда, даже несравненная по Божественной Любви, равноапостольная Мария Магдалина.

Я взял из обстановки, окружающей старцев, иногда даже духоносных, только некоторые черты. И если мы эту обстановку исследуем у еще менее духовных лиц или просто у неопытных духовников, что часто мы и наблюдаем в жизни, то должны прийти в великий плач о гибели душ человеческих, пришедших спасаться и нашедших себе вместо этого одну погибель.

Пусть они глубоко подумают над словами Аввы Исидора, древнего египетского подвижника, сказавшего:

«Ученики должны и любить своих наставников, как отцов, и бояться, как начальников. Ни любовь не должна изгонять страха, ни страх не должен погашать любви».

...Такие люди или слепы, или "не знают, что делают", или страдают духовным дальтонизмом. Часто они видят вещи в диаметрально противоположном освещении, подобно фотографическому негативу. Узнать при этом действительную реальность жизни бывает уже невозможно. При таком положении не остается места никакому слову. Движения святой любви воспринимаются ими враждебно; терпеливое смирение представляется им лицемерием; расположение служить — следствием мелкой заинтересованности. Характерно при этом, что самый дух христианского непротивления злу делает их неумеренно дерзкими; священников оскорбляют незаслуженно больно; приписывают такие намерения, о которых те вовсе не мыслили, безпощадно унижая, обвиняя в гордости; всей своей установкой делают неудобным присутствие священника и в то же время осуждают за уклонение его от контакта в подобных условиях. И так без конца.

Архимандрит Софроний Сахаров

...Один епископ, с горячностью отдававший себя на служение страждущим, многих спасший от внутренних и внешних катастроф, однажды написал мне: "я стал бояться любви". Я позднее понял его слова так: те, которые получили от него пользу, привязывались к нему и в начале помогали ему в его святом служении; но затем, войдя в доверие, ставши необходимыми, посягали на его свободу, ставя повсюду затруднения, если он отдавал себя вновь пришедшим. В то время, когда я получил от него это письмо, я еще не понимал страшного смысла этих слов. Он открылся мне за годы моего служения в Европе. Я вспоминал не раз и продолжаю вспоминать до сего времени парадоксальные слова: я стал бояться любви.

Страх же, разумеет святой отец, не тот, который происходит от боязни, что духовный отец «прогонит» и около него другой или другая это место займет.

Что касатся до отношений духовных детей между собою, то они должны быть проникнуты страхом Божиим еще больше. Оттого, что ты к старцу «привязана», ему от этого ничего не сделается, и тебе, если он духоносен, больше этой, никакой беды не грозит, но духовная дружба и братски-сестринские отношения молодых людей не дают того же самого ручательства.

Итак, пусть каждый и каждая, будучи в духовной овчарне старца, ходит в ней со страхом Божиим, боясь на каждый час и минуту пришествия и угрызения мысленного волка. Пусть наблюдает и то, страхом ли Божиим и любовью ради Христа мы привязаны к своему пастырю. Мы должны твердо помнить, что испытание всяких «восторгов», «нервных подъемов» и «оживлений» не принадлежит к истинно-христианскому духовному деланию, но — прелестному, бесовскому. И так, как здесь замешана личность другого пола, то это ощущение «духовной радости» при молитве безусловно построено на половой почве.

Нужно во всем ограждать себя страхом Божиим, контролировать каждую мысль. Враг ничего не пропускает без того, чтобы попробывать, не может ли он соблазнить и этой вещью, как бы невероятно это дело ни было.

Христиане не отличаются от других людей ни местом обитания, ни языком, ни одеждой. Они не живут в отдельных городах, не пользуются особым языком, не ведут чем-либо примечательного образа жизни... Они разбросаны по греческим и варварским городам, где каждый живет согласно выпавшей ему на долю судьбе. Следуя поистине необыкновенным и парадоксальным установлениям своего духовного града, они принимают местные обычаи в отношении одежды, пищи и образа жизни. Каждый из них живет на собственной родине, — он живет, словно чужеземец, пользующийся правом гостеприимства. Они исполняют все гражданские обязанности и несут все повинности, но всякая чужбина им родина, а всякая родина — чужбина.

Они женятся и выходят замуж, как все люди, и рождают детей, но они не бросают своих младенцев. Они разделяют общий стол, но не общее ложе. Они живут в мире, но не по законам мира сего. Они проводят жизнь на земле, но суть граждане града небесного. Они подчиняются установленным законам, но их образ жизни много выше этих законов.

Они любят людей, а их подвергают гонениям, на них клевещут, их предают проклятиям. Их убивают, и через то они стяжают жизнь. Они лишены всего, но в изобилии обладают всем. Их презирают, но в этом презрении они обретают славу... На них лжесвидетельствуют, но они оправданы. Их оскорбляют, но они благословляют...

Одним словом, что душа в теле, то христиане в мире. Душа простирается на все члены тела, так и христиане распространились по городам мира. Душа обитает в теле, как христиане обитают в мире, но их поклонение Богу остается невидимым... Душа заключена в теле — и тем не менее именно она поддерживает существование тела. Христиане подобны пленникам мирской темницы — и все же именно они обусловливают существование мира... Душа становится лучше через очищение голодом и жаждой. Так и христиане, будучи гонимы, умножаются день ото дня. Предназначенное им Богом место столь высоко, что у них нет позволения его покинуть.

Святитель Климент Александрийский