6. Повестка в суд на имя Гамлета

Извечный вопрос "Быть или не быть?" стоит перед девятиклассником. Он постигает жизнь, ошибаясь и набивая шишки. Разве дано уберечь нам детей от зла? Не в наших это силах. Но в наших - подставить им свое плечо и сказать "держись".

"Хоть бы не вызвали, хоть бы не вызвали, хоть бы пронесло"... Вызвали.

- Я не выучил. Я вчера... Зуб болел, ходил пломбировать. Поздно пришел, не успел.

- Врешь. И врешь неинтересно. В прошлый раз у тебя тоже болел зуб. Ни мне, ни Шекспиру ты этим не навредишь. Себе только. Но если человек вредит сам себе...

Антон встал в привычную позу. Ноги слегка расслабил, руки за спину, голову набок - в сторону. Поймал глазами съезжающего с ледяной горки мальца. Он знал - это надолго. Если уж Пенелопу понесет, она не скоро остановится. На одной ноте будет зудеть про своего любимого Гамлета, про то, что интеллигентный человек должен знать классику, про то, что литература - предмет особый и к нему надо по-особому относиться, опять про его страсть к зубным врачам... Как же хотелось огрызнуться, даже про зубы заготовил: "Майя Львовна, у вас челюсть вставная, вам стоматологи без надобности". Смолчал, вчера вечером клятвенно пообещал маме не связываться. Молчал, а у самого все кипело в душе. Сказать, что ли, про челюсть. "Быть или не быть?" - неожиданно подумал он и улыбнулся кстати пришедшей на ум гамлетовской фразе.

- Смеешься, смешно тебе? Все дураки, один ты умный? Да вас, дебилов, в армию бы поскорей, там бы вас быстренько обломали. Сапоги бы "дедам" соплями собственными поутирали, разучились бы улыбаться.

-Класс привычно молчал. Про сапоги и споли - это все цветочки. Эти стены не то слышали. Класс ждал конца урока.

...Не они прозвали ее Пенелопой. До них еще, уже сейчас не вспомнить кто. Но прозвище прилепилось мертво. Пенелопа, она и есть Пенелопа, все ждет прекрасного будущего, когда ее дрессированные ученики станут без запинки выкрикивать монологи Гамлета.

Антон Капустин не любил Пенелопу. Пенелопа не любила Антона Капустина. И дело было не только в разном отношении к классикам. "Все не так просто", - повторяет дедушка Антона, когда Антон спрашивает его о том, о сем. Дедушка знает много и умеет многое объяснить. И объясняет. Но в начале - очки на нос, указательный палец к небу: "Все не так просто, Антон, все не так просто. Пенелопа обожает гороскопы. Сама она Стрелец и всегда высчитывает, кто из девятого "В" совместим с ней, а кто нет. Вполне серьезно она может прийти в класс и торжественно объявить: "Сегодня у меня день эмоциональной нестабильности. Прошу вас учесть это, особенно Козерогов, с которыми у меня на этой неделе могут быть серьезные неприятности". И вызывать к доске одних Козерогов. Водолеи и Скорпионы торжествовали. Но вот заканчивался праздник на их улице: звезды отворачивались от них, и в беспросветных потемках, натыкаясь друг на друга, они понуро несли свои дневники к учительскому столу.

Один раз Антон не выдержал.

- Ты кто по гороскопу? - наскочила на него Пенелопа.

- Не знаю.

- Не знаешь?! Человек должен знать свое созвездие, если, конечно, он образованный человек...

-Майя Львовна, - осторожно начал Антон, - мне дедушка сказал, что в гороскопы нельзя верить, светила созданы, чтобы светить, это их единственная функция во Вселенной. А гороскопы - это как карточная игра...

-Твой дедушка! - взвизгнула Пенелопа. - Много он понимает, твой дедушка. Люди, не дурнее его, составляют графики влияния звезд на человека. Его дедушка, видите ли... Тоже мне, авторитет!

-Мой дедушка физик. Он преподавал в институте. Для меня он авторитет, - голос Антона звенел от злости. - И я согласен с его словами, что в гороскопы верят только полоумные.

Потом он стоял нахохлившись в кабинете директора и твердил "не буду" на настоятельные просьбы попросить прощения у Майи Львовны. Потом с ним долго говорила классная руководительница Зоя Семеновна, географичка, которую он очень жалел за слабое здоровье и тихий голос. Потом он отказался дома от обеда. Потом долго плакал, уткнувшись в диванную подушку, а дедушка сидел рядом и ни о чем не спрашивал. А когда пришла мама, дедушка что-то шепнул ей в прихожей, и она изо всех сил старалась делать вид, что не замечает зареванного лица сына.

Пенелопа затаилась. Она не видела Антона Капустина в упор. Она не вызывала его к доске, а любовь к гороскопам проявляла вызывающе громко и восторженно:

- Завтра по гороскопу у меня день удачных поступков. Пройдусь-ка я завтра по магазинам, если вы, конечно, не возражаете.

Они не возражали. С того диспута о пользе и вреде небесных светил прошел месяц. И вот впервые Майя Львовна вспомнила про Антона. Монолог Гамлета... А он ей про больной зуб. И - все сначала.

Только вчера они долго разговаривали с мамой. И она просила его, Антона, молчать на все оскорбления учительницы: "Представь себе, что это не тебе говорят, ну что ты кино смотришь, где ругаются. Молчи, как в рот воды набрал. Пообещай мне, что будешь молчать, обещаешь?" А дедушка, надев очки, указывая пальцем, сказал тихо: "Все не так просто. Лида, все не так просто". И вздохнул. Антон обещал. Вчера вечером ему казалось, что промолчать - пара пустяков, да пусть она хоть лопнет от злости, а я - глухонемой, молчу и молчу. А сейчас так и готова сорваться с языка фраза, насчет вставной челюсти. Наверное, все засмеются... "Молчать, молчать", - приказывал он себе. И - промолчал. И майя Львовна, откричав про недалекое страшное будущее дебилов, ушла в учительскую.

Антон чувствовал себя именинником. Впервые не от того, что уел Пенелопу, а от того, что смог переступить через собственную злобу, не дал волю языку, настроению.

- Вот и хорошо, - обрадовалась мама, - ведь ее, сынок, тоже понять можно. Немолодая, одинокая. Говорят, ее бросил муж, нашел молодую, уехал с ней куда-то в Прибалтику. А она тут с вами... Забаву себе нашла - астрологические прогнозы, ну и пусть тешится, вы ей не мешайте.

Удивительное дело, Антону вдруг захотелось выучить монолог Гамлета: "Она меня спросит, а я ей как орешки отщелкаю. Удивится Пенелопа, удивится, это уж точно"...

Он открыл Шекспира на заданной странице. "Что благородней духом - покоряться пращам и стрелам яростной судьбы иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством?" Вот тебе раз! Ведь тут как раз про Пенелопу. И про меня. Покоряться или ополчаться - что благороднее? Молчать, как глухонемой, или отбивать ее наскоки, а то, если дать ей волю, она так распустится... Гамлет тоже не знал, как лучше, все не мог решить, что "благородней духом". Но решил же! Решил! Лучше уж, "ополчась на море смут", сразить их... И пошел сражать, никого ведь не пожалел, даже мать, а я Пенелопу жалеть должен? И опять вразумляла его мама:

-Понимаешь, сынок, это ведь так давно было. Тогда отношения между людьми были определенными, примитивными, если хочешь: враг - это враг, друг - это друг. Врага сокрушай, друга люби. А сейчас нет той однозначности. Помнишь, у Высоцкого: и не друг и не враг, а так... Время такое ломаное. Тяжело разобраться, прав человек или нет. Да разве нам судить? Нам надо стараться жить по совести. А это значит, не огорчать никого, даже тех, кто тебе неприятен или нелюб. Потерпи. Учись терпению. Сколько еще в твоей жизни Пенелоп таких будет.

И опять мамины слова успокоили. И опять он раскрыл Шекспира и выучил весь монолог Гамлета. Только бы Пенелопа его вызвала.

На Майе Львовне был строгий серый костюм с малиновым шарфом, завязанным бантом. Она вошла в класс как-то скорбно-торжественно, с высоко поднятой головой.

- Вчера, вернувшись домой после школы, я обнаружила, что у меня из кошелька пропало двести тысяч, моя месячная зарплата. В вашем классе у меня был последний урок. Имейте мужество сказать, кто украл у меня деньги.

Класс молчал. Майя Львовна выдержала паузу, а потом, покрывшись румянцем, выкрикнула в лицо подросткам:

- Да знаете, кто вы? Вы, вы... ничтожества, и родители ваши такие же! Может, они и подучили вас залезть в кошелек к учительнице? Знаете, что я вам сделаю за это? Да я на вас порчу наведу, да я вас всех... прокляну!

Слово "прокляну" метнулось в классе черной стрелой, сорвавшейся с натянутой донельзя звенящей тетивы. И даже те, кто не понимал его зловещего смысла, съежились и опустили глаза. Слово это накрыло собой все сказанные ранее. И те - ранние, ругательные, обидные, грубые - измельчали в одночасье и превратились в жалкую кучку мусора. А это распласталось над классом, зависло грозовой тучей, от которой потемнело в глазах и застучало в висках ощущением боли и неминуемой беды. Сам не зная, зачем он это делает, Антон Капустин выпалил:

- Майя Львовна, успокойтесь. Мы вам деньги соберем. Мы попросим родителей, они не откажут. Успокойтесь!

- Значит мне успокоиться? - учительница иронично оглядела Антона. - Значит ты все берешь на себя. Раз так, то... ты украл эти деньги. Я это знала с самого начала, но я хотела, хотела, чтобы ты сам сознался. А ты весь класс впутываешь. Трус!

Антон на секунду задержался у стола, беспомощно и виновато оглянулся на затаившихся ребят. Потом двумя прыжками подскочил к учительнице:

- Да вы гадина, - сказал он тихо. - Правильно сделал муж, что бросил вас. гадина, гадина, гадина! - забился он в истерическом душераздирающем крике.

Две недели Антон не ходил в школу. Осунувшаяся мама принесла Майе Львовне конверт, в котором лежало двести тысяч. Майя Львовна отдернула от него руку:

- Не надо мне ваших денег. А мальчик будет отвечать по закону, не выгораживайте.

Действительно, через несколько дней принесли повестку в суд. В тоненькой папочке "Дело" белел единственный пока документ- "Заявление претерпевшей": "Я обратила внимание, что ученик девятого класса "В" Антон Капустин сидел на перемене на подоконнике рядом с моим столом. Рядом были еще ученики, но мое подозрение падает именно на Капустина, как на дерзкого, невоспитанного, способного на любой неблаговидный поступок". Первое, что бросилось в глаза, когда я читала заявление претерпевшей, - красивый почерк, крупный, с легким наклоном, с кокетливой петелькой у буквы "р".

Мальчик, выучивший назубок монолог Гамлета, не верящий в гороскопы., любящий маму и очень уважающий дедушку-физика, в один миг превратился в подозреваемого, возможного преступника. Кровь холодеет от этих слов. Но все-таки больше холодеет она от слова "прокляну". Смертельный яд - слово проклятия. Не зря испокон веков слова этого боялись - несло оно в себе страшный, разрушительный заряд не одному поколению. И если рождался в семье инвалид или бесноватый , или по-черному ломала человека жизнь, говорили на Руси шепотом и со страхом: "Никак проклятие искорежило их род, никак проклятие..." Когда поведали мне эту историю, я содрогнулась и от другого. Прокатившись по семейным под уютными абажурами вечерам, эта история, это слово, брошенное сразу почти тридцати мальчикам и девочкам, никого особенно не взволновало. Поганый Пенелопин язык знали многие родители. Но, как говорят, собака лает, а караван идет... Караван идет к выпускному вечеру, после которого "свобода нас примет радостно у входа..." И пропади они тогда пропадом, эти пенелопы, вместе взятые. Но ведь сказаны страшные слова. "А что мы сделаем?" - горячится мама одноклассницы Антона. - Она же все может. Она может до экзамена не допустить, вопрос задать на засыпку..."

Да она проклясть может, она может обвинить ребенка в преступлении! И если она может это, разве не ерунда допуск к экзаменам или хитроумный вопрос? И если она уже сделала самое страшное, чего теперь-то бояться?

Вечный гамлетовский вопрос решился родителями в пользу варианта "не быть". А ведь смолчать на проклятие - это значит подставить своих детей почти что под пулеметную очередь. Или с первых шагов по взрослой жизни заставить их ползти по болотной жиже, утираться от плевков. Прогибаться в подобострастном реверансе. Это значит даже самое страшное - вообще не жить. Не жить, а только бояться - вопросика на засыпку, ошибок в диктанте, не совсем желательной строчки в характеристике. В неадекватности оценок происходящего психиатры усматривают серьезное неблагополучие в здоровье. Здесь же неадекватность на лицо. Не усмотрев ничего особенного в самом страшном из существующих в мире слов, родители испугались Пенелопиного неправедного гнева на экзаменах по литературе. Они даже не обсудили это ЧП в девятом "В" все вместе, не попытались прикрыть детей своими широкими родительскими спинами. Вот ведь парадокс. Балуем своих чад, лелеем, нежим, когда совсем это им не на пользу. Оберегаем в пустяках, в ничего не стоящих жизненных катаклизмах. А грянула беда...

...Несколько раз Антона вызывали на допросы. Нахохлившись, садился он на краешек стула и "давал показания": не брал, не знаю, не видел... Следом за ним здесь побывали все мальчики из их класса. Девочки оказались вне подозрения. Следователь признался мне, что очень жалел ребят, а Пенелопе, мягко говоря, не симпатизировал.

- Ну что привязалась к мальцам, - сокрушался он доверительно. - Были бы деньги приличные, а то двести тысяч. Сыр-бор из-за пустяка, в общем-то...

Конечно, мелковато это дело для маститого следователя. И явным подарком для него оказался неожиданный поступок Майи Львовны: она забрала вдруг свое заявление. Почему? "Ошибочка получилась, -обрадованно сообщил следователь. -Она, рохля старая, засунула куда-то деньги, а потом нашла.

- А ребята об этом узнают?

- Я им не говорил... - уклончиво ответил следователь.

Ясно, не его это было дело.

И не о Пенелопе сейчас речь. С ней, по-моему, все ясно. Злоба, переполняющая сосуд души, обязательно обрекает душу на погибель. А что может быть страшнее?

История эта сама по себе ничего сверхъестественного не содержит. Но она будет назидательна лишь в том случае, если мы вглядимся в наших детей и разделим с ними их тяжелый крест существования в нынешнем мире, в котором со времен Гамлета все так перепутано и размыто. Но, как во времена Гамлета, так и в наши, остаются вечными две великие силы. Одна, созидающая, - любовь. Другая, разрушающая, - ненависть. И как одну надо беречь и холить, чтобы она созидала, так и против другой надо восставать всем миром, чтобы не смела разрушать.

И если мы предостерегаем детей от гулянья по темным неблагополучным нашим улицам, то уж никак не посоветуем им сидеть и не высовываться из окна в горящем доме. Если не перепутаем это - значит, воспитаем достойных детей, а перепутаем, то попросту навешаем на уши Гамлета лапши, как любят выражаться мальчики и девочки из самых обыкновенных подмосковных школ.