3. Серая Шейка

Маленькая беззащитная уточка, обреченная на погибель, попадает в добрые надежные руки и теплый дом. Так что же получается - радостная сказка? Нет, скорее все-таки печальная. Но ее печаль светла и добра, ее печаль из самой нашей жизни, в которой доводится порой много страдать, прежде чем обрести трепетную любовь и надежную опору.

Ее настоящее имя Айжамал. Она казашка. Небольшого роста, худенькая, с живыми глазами. Черная челка закрывает лоб, тоненькая шейка - что-то среднее между балериной и школьной отличницей просиживающей над учебниками и на балующей себя прогулками перед сном. Говорит Айжамал не спеша, взвешивая каждое слово. Смотрит в глаза серьезно. Да такие девочки в любой школе подарок, их ставят в пример, к ним подкрепляют отстающих. Я права? Айжамал опускает глаза и молчит. На помощь приходит ее мама - Валентина Алексеевна.

- Этот "подарок" учился во вспомогательной школе и, креме слов "тупая", "дебилка", "придурочная", ни чего не слышал. Вспоминать не хочется, что пережила девочка. Да ладно, кто старое помянет... Зато теперь все у нас слава Богу, правда, Аля?

Да, теперь то все хорошо. Айжамал получила среднее образование в нормальной школе, она прилично рисует, замечательно вяжет у Айжамал тонкий слух и хороший голос. Только почему это я все: Айжамал да Айжамал? Девушку зовут Алевтина, у нее теперь русское имя и фамилия тоже русская - Филатова и отчество - Михайловна. А кто старое помянет...

Да, старое вспоминать не хочется. И я все ни как не решалась подтолкнуть Алю к воспоминаниям. Ей не хочется, наверное, ей будет больно...

- Вы хотите, чтобы я рассказала, как пришла в этот дом? Я расскажу, расскажу с радостью.

Умная Аля помогает мне. Мы заговорили о главном.

...Катя торопилась. Она подняла воротник своей спортивной, на подстежке куртки и вприпрыжку бежала по декабрьскому морозу к храму. Сегодня занятия в православной школе. Сердечко ее радостно стучало. Сколько всего впереди! Во-первых, Новый год. Она уже нарисовала праздничный плакат и припрятала до срока. На плакате поздравление с Новым годом и разбитной - улыбка до ушей, красные варежки, шапка, сдвинутая на правое ухо - заяц. Катя завела семейную традицию новогодних плакатов. Она повесит его на кухне, когда все будут спать. Все - это мама и папа. Утром "все" встанут, а заяц им с плаката: "С Новым годом!" Все и обрадуются, все и засмеются.

А еще у нее новые сапожки. У них небольшой каблучок, как у взрослых, сбоку "молния" с блестящим колечком и натуральный мех. Нога в них как барыня. А легкие, вот бежит и не чувствует, до чего невесомы! Катя подбежала к храму: перевела дух. И вошла под высокие его своды. И увидела, сразу увидела... Сбоку, под иконой Николая Угодника стояла девочка в льняной курточке-маломерке. Рукава курточки обтрепаны, на голове мужская облезлая шапка, из-под шапки взгляд испуганный, настороженный. На тонких ножках грубые ботинки, носы у ботинок белесые, на одном из них вместо шнурка булавка... Катя невольно перевела взгляд на свои взрослые сапожки и почему-то застеснялась. Начались занятия.

- У нас сегодня новенькие. Дети из вспомогательной школы-интерната. Знакомьтесь.

Интернатские сбились в кучу, стеснялись. Домашние рассматривали их с удивлением. А Катя не сводила глаз с той девочки в ботинках. Уже уходили, а она, Катя, зажав в руке сбереженные на новогодние подарки родителям деньги, подошла к иконной лавке:

- Я хочу купить Евангелие, вон то, большое, с золотыми буквами.

Девочку догнала уже у входа:

-Возьми, это тебе к Новому году.

Девочка испуганно смотрела на нее. Потом протянула руку, оглянулась и отдернула ее.

- Ну, пожалуйста, возьми...

Взяла, неловко прижала к себе большую книгу. На золотые буквы легла красная, в цыпках, обветренная детская рука. В тот вечер Катя привела девочку домой.

- Мама, мы с Алей кушать хотим!

Пироги Валентина Алексеевна печь мастерица. И помалу не умеет. На большом подносе высокой горкой и - пахнут. Аля ела и не могла остановиться.

Стеснялась, много нельзя.

- Ешь, ешь, а то обижусь, - посмеивалась Катина мама.

Аля восторженно смотрела на Валентину Алексеевну. Высокая, статная, полная, глаза смеются, голос громкий, но звенящий какой-то, слушала бы его и слушала... А у Валентины Алексеевны щемило сердце. От того и звенел ее голос, что готов был сорваться на плач.

- Приведи Алю, я наварила борща, - сказала Кате в следующий раз.

- Приведи Алю, я блинчики печь буду...

Походила Аля да и осталась. Насовсем. Да, так они и вспоминают об этом сейчас - походила и осталась. И Валентина Алексеевна, и Катин папа - Михаил Иванович и сама Катя. Уже седьмой год живет в семье Филатовых и последние четыре года как официально удочеренная. Легко перешла от "тети Вали" и "дяди Миши" к "папе и маме". Легко привыкла к Але вместо Айжамал. Валентина Алексеевна добилась, чтобы перевели ее в нормальную школу. Сейчас как не вспомнить?

Пришла в интернат, а мне говорят - девочка в больнице. Я туда. Алька лежит - кожа и кости. Говорю, хочу забрать ее на выходные, а меня сами врачи отговаривают: подумайте хорошо, как бы жалеть не пришлось. О чем жалеть, не понимаю. О том, что ребенок хотя бы два дня не в казенных, а в домашних стенах поживет? Написала все расписки, пошли, девочка.

Не такие они, Валентина Алексеевна и Михаил Иванович, чтобы жалеть о содеянном. Не просто приютили, дали интернатской девочке свою фамилию. Не просто обласкали, взяли на себя ответственность быть ее родителями. А стала я им говорить, какой замечательный поступок совершили, замахали руками:

- Это Катя, ей спасибо. Она Алю привела.

Легко написать - Аля привыкла к новой жизни. На деле все было не так легко. Девочка, привыкшая к интернатскому бытию, прятала про запас конфеты, не знала назначения многих предметов, например, заварного чайника, будильника, не знала что можно лечь спать, когда захочется, не ждать "отбоя" для всех, не могла привыкнуть к тому, что с ней советуются - пугалась. Но потихоньку оттаяла. Когда ее в первый раз привезли на дачу, она стояла среди грядок - маленькая, настороженная, насмерть перепуганная, пока не втянулась в дачные будни, не полюбила их.

- Мне бы Алино терпение. Черную смородину собирать - наказание, замучаешься. А нашей Але в радость. Каждую ягодку бережно снимет, каждый кустик обсмотрит, - Валентина Алексеевна улыбается и добавляет. - А Аня, та другая, та все больше по дому, готовить любит, печет.

- Какая Аня? - спрашиваю удивленно.

- Аня, Нюрия по-казахски. Мы ведь еще одну девочку взяли из интерната. Ее уже Аля к нам привела. Ее дома сейчас нет.

Вот так дела! Серая Шейка, отогревшись у теплого домашнего очага, торопится одарить радостью еще одно замерзшее, перепуганное суровой жизнью существо. Я знаю, где тебя никто не тронет, где тебя будут беречь и любить. Аля привела подругу, а Валентина Алексеевна раздвинула стол на тесной кухне стол, всем не поместиться. Аня осталась и стала Анной Михайловной Филатовой. И если для оформления документов на удочерение Алевтины потребовалось восемь месяцев, то Анна Михайловна приобрела свой статус за... три дня. В марафоне по инстанциям Валентина Алексеевна уже лихо обходила нежелательные углы. И опять не стал возражать Михаил Иванович. Только работая механиком в мастерских, ему пришлось теперь подрабатывать извозом на стареньком автомобиле. Три почти взрослых дочери требовали больших затрат.

А тут еще Катя задумала замуж. Сестры с ног сбились, готовясь к свадьбе. Мне показали свадебную фотокарточку. Катя и ее избранник Александр. Венчание. Катя прекрасна. Жених торжествен. А сзади, вторым планом, два взволнованных девичьих лица: Алевтина и Анна. Еще бы не волноваться, не каждый день выходит замуж сестра. Теперь уже маленькая Елизавета, Катина дочка, таращит глаза на белый свет из новенькой кроватки. Аня шьет ей распашонки, Аня вяжет носочки на вырост, бабушка стирает пеленки, а дедушка за добытчика. Еще одна девочка в их семье на общую радость. А Елизавета пока не догадывается, в какой удивительной семье благословил ее Господь родиться. Катя, та понимает. В восемнадцать лет уже можно делать выводы. Вокруг, у знакомых, нередки домашние потасовки, летят упреки, подсчитываются деньги, каждый день жалобы на непосильную нынешнюю жизнь. А ее мама как свет в окошке. Бывает, нет на хлеб денег, она наскребет по сусекам муки, замесит тесто, испечет лепешки. Летом, когда день год кормит, закатывает на зиму огурцы, повидло.

- По двести банок закатываю. Ну, думаю, на всю зиму, а к февралю гляну, нет ни одной. Что сами поели, что раздали. Муж смеется, тебе, говорит, разбогатеть не угрожает, ты последнее отдашь. А я ему - кто бы говорил, сам последнюю рубашку подаришь.

Если банки с соленьями презентуют направо и налево, то и тепло душевное за пазухой не берегут. Отдают щедро, сполна и искренне не считают, что делают что-то выдающееся. Их праздники скромны от того, что честны будни. Но как светло и радостно на тех праздниках. К этому Новому году по заведенной Катей традиции они нарисовали большого добродушного льва, хитро улыбающегося, в большие, роскошные усы. Лев не лев, кот не кот, что-то очень, ну очень располагающее. Елку, как водится нарядили. Для Елизаветы это первая елка, для Кати и Али девятнадцатая, для Ани - восемнадцатая. У них впереди большая жизнь. Как сложится она, Бог ведает. Две маленьких Серых Шейки с раскосыми казахскими глазами отогрелись в доме русской женщины и наперекор всем политическим заморочкам, национальной крепчающей розни имеют паспорта с русскими фамилиями. И православные сердца. Валентина Алексеевна окрестила их и теперь они каждое воскресенье ходят в церковь и молятся Божьей Матери, чтобы хранила и берегла их русскую мать.

Когда-то Аля, только пришедшая в филатовский дом не могла досыта наесться конфет и мечтала о конфетном супе. Теперь она хочет только одного - быть похожей, ну хоть самую малость, на свою маму, так же, как и она, стремительной и легкой поступью идти по жизни. А Аня, та тоже надеется на "гены" хочет перенять от мамы дар воспитывать и пойдет работать к детям, чтобы спасать серых шеек от страшных когтей изломанной жизни. А Катя, та уже давно практикует на собственной Елизавете и не просто хочет быть педагогом:

- Хочу в детском доме работать. Там столько несчастных детей.

А Валентина Алексеевна сожалеет, что не может взять еще двух, трех детей. Не хватает средств, как не выкручивайся, как не запасайся банками впрок.

- Муж получил отпускные. Одной сапоги, другой куртку, третьей ко дню рождения сережки хочется. Вот выкроила себе для души самовар. А зубы несколько лет не могу вставить, не по карману, вернее не по зубам, - смеется звонко и весело.

- Наказываете своих дочерей?

- А как же. Вчера с Алей разборка была. Провинилась, не скажу за что, а я ей ультиматум: за это не куплю тебе магнитофон, который обещала, пока двадцать лет не исполнится. А она мне - ну и не надо. Ну, говорю, дочка, сама ты себя наказала. Сказала бы, прости, мама, не буду больше, я бы и отошла. А раз так, не куплю тебе магнитофон до... двадцати одного года.

Строга мать. Строга, но справедлива.