К.Г. Юнг - Понятие коллективного бессознательного

Пожалуй, ни одно из моих эмпирических понятий не было встречено с таким непониманием, как идея коллективного бессознательного. В последующем изложении я попытаюсь дать (1) определение этого понятия; (2) характеристику его значения для психологии; (3) разъяснение метода доказательства и (4) пример.

1. Определение

Коллективное бессознательное есть та часть души, которую можно, в отрицательном плане, отличить от личного бессознательного на том основании, что она не обязана, подобно последнему, своим существованием личному опыту и, следовательно, не является личным приобретением. В то время, как личное бессознательное складывается, по существу, из содержаний, которые одно время были сознательными, а затем исчезли из сознания в результате забывания или вытеснения, содержания коллективного бессознательного никогда не находились в сознании и, таким образом, никогда не приобретались индивидуально, но обязаны своим существованием исключительно наследственности. Тогда как личное бессознательное состоит большей частью из комплексов, содержание коллективного бессознательного составляют, по существу, архетипы.

Понятие архетипа, которое необходимым образом связано с идеей коллективного бессознательного, указывает на существование в душе определенных форм, присутствующих, по-видимому, всегда и везде. В мифологических исследованиях их называют "мотивами"; в психологии первобытных народов им соответствует введенное Леви-Брюлем понятие "representations collectives" (коллективные представления), а в области сравнительного религиоведения они были определены Юбером и Моссом как "категории воображения". Адольф Бастиан уже давно называл их "элементарными" или "изначальными мыслями". Из этих ссылок должно быть достаточно ясно, что моя идея архетипа - буквально: "предсуществующей формы" - не стоит особняком, а подразумевает нечто такое, что признается и получает название в других областях знания.

Тогда мой тезис звучит следующим образом: вдобавок к нашему непосредственному сознанию, которое носит полностью личный характер и которое, - как мы считаем, - является единственной эмпирической душой (даже если мы присоединяем к ней в качестве довеска личное бессознательное), существует другая психическая система коллективной, универсальной и безличной природы, идентичная у всех членов вида Homo sapiens. Это коллективное бессознательное именно наследуется, а не развивается индивидуально. Оно состоит из предсуществующих форм, которые могут сознаваться только вторично и которые придают определенную форму некоторым психическим содержаниям.

2. Психологическое значение коллективного бессознательного

Медицинская психология, хотя она и выросла из клинической практики, настаивает на личной природе души. В данном случае я имею в виду взгляды Фрейда и Адлера. Их медицинская психология есть психология человеческой особи, а этиологические или причинные факторы рассматриваются в ней почти полностью как личные по природе. Тем не менее, даже эта психология базируется на некоторых общих биологических факторах, таких например, как половой инстинкт или стремление к самоутверждению, которые отнюдь не являются исключительно личными особенностями. Она вынуждена это делать, поскольку притязает на то, чтобы быть объяснительной наукой. Ни одно из этих направлений не стало бы отрицать существования априорных инстинктов, общих человеку и животным, или спорить с тем, что они существенно влияют на личную психологию. При этом, однако, инстинкты представляют собой безличные, распределенные среди всех особей, наследственные факторы динамического или мотивирующего характера, весьма часто вообще не способные достичь сознания, так что современная психотерапия сталкивается с задачей помочь пациенту в их осознании. Кроме того, инстинкты изначально являются не смутными и неопределенными, а точно сформированными побудительными силами, которые задолго до возникновения сознания и независимо от его уровня в дальнейшем преследуют свои, присущие им по природе цели. Следовательно, они составляют очень близкую аналогию архетипам, - настолько близкую, что, фактически, имеются все основания для предположения: архетипы - это бессознательные образы самих инстинктов или, иначе говоря, модели инстинктивного поведения.

Таким образом, гипотеза о коллективном бессознательном не более смела, чем допущение о существовании инстинктов. Мы с легкостью допускаем, что инстинкты в значительной степени влияют на человеческую деятельность, причем совершенно независимо от рациональных мотивировок сознательного ума. Поэтому в утверждении о влиянии врожденных и присущих всем формальных элементов на наше воображение, восприятие и мышление здравый человек, как мне кажется, может найти столь же много (или столь же мало) мистицизма, как и в теории инстинктов. Хотя этот упрек в мистицизме часто звучал в адрес предложенного мной понятия, я все же должен еще раз подчеркнуть, что понятие коллективного бессознательного носит не теоретический и не философский, а эмпирический характер. Ведь вопрос только в том, существуют ли бессознательные, универсальные формы такого рода? Если существуют, то существует и область души, которую можно назвать коллективным бессознательным. Верно, диагностика коллективного бессознательного - далеко не всегда легкая задача. Вовсе не достаточно указать на часто очевидную архетипическую природу бессознательных продуктов, ибо они с равным успехом могут оказаться производными от того, что приобретено через посредство языка и образования. Необходимо также исключить криптомнезию, что иногда почти невозможно сделать. Несмотря на все эти трудности, все же остается достаточное количество характерных случаев, показывающих автохтонное возрождение мифологических мотивов, чтобы очистить обсуждаемый предмет от каких-либо разумных сомнений. Но если такое бессознательное вообще отсутствует, то психологическое объяснение должно принимать его в расчет, равно как и подвергать более острой критике некоторые недостаточно обоснованные персоналистские этиологии.

То, что я имею в виду, лучше всего, пожалуй, пояснить на конкретном примере. Вероятно, вы читали фрейдовское обсуждение одной из картин Леонардо да Винчи: Св. Анна с Пресвятой Девой Марией и младенцем Христом. Фрейд интерпретирует эту замечательную картину исходя из того факта, что сам Леонардо имел двух матерей. В основе данного толкования лежит причинность личного порядка. Мы не будем задерживаться ни на том обстоятельстве, что этот сюжет далеко не уникален в живописи, ни на той мелкой неточности, согласно которой св. Анна оказывается, как этого требует интерпретация Фрейда, матерью Христа, а не его бабушкой, как этого требует церковная история. Укажем только, что здесь имеет место переплетение явно личной психологии с безличным мотивом, хороню известным нам из других областей знания. Это - мотив "двойной матери", архетип, обнаруживающийся во множестве вариантов в сфере мифологии и сравнительного религиоведения и образующий основу бесчисленных "коллективных представлений". Я мог бы сослаться, например, на мотив двойного происхождения, то есть происхождения от земных и божественных родителей, как в случае с Гераклом, получившим в дар бессмертие с молоком Геры, которую хитростью заставили его кормить. То, что в Греции было мифом, в Египте было, фактически, ритуалом: фараон от рождения становился одновременно и человеком, и божеством. На стенах находившихся в египетских храмах "родильных палат" изображается второе, божественное зачатие и рождение фараона; он - "дважды рожденный". Именно эта идея лежит в основе всех мистерий возрождения, включая и христианство. Сам Христос - "дважды рожденный": крещением в Иордане он был возрожден духовно и вновь рожден от воды и духа. Поэтому в католической литургии купель называется "uterus ecclesiae" (лоно церкви), и, как можно прочесть в католическом требнике, ее так называют до сих пор в "благословении купели" в Великую Субботу перед Пасхой. Кроме того, согласно раннехристианской гностической традиции дух, который представал в образе голубя, толковался как Sophia-Sapientia - Мудрость и Богоматерь. Благодаря этому мотиву двойного рождения с сегодняшними детьми поступают так: вместо того, чтобы позволить добрым или злым феям магически "усыновлять" ("удочерять") их от рождения своими благословениями или проклятиями, их поручают крестным - "крестному отцу" и "крестной матери".

Идея второго рождения встречается повсюду и во все времена. На заре медицины "второе рождение" слыло магическим средством исцеления; во многих религиях оно образует ядро мистического опыта; идея второго рождения служит ключевым понятием средневековой оккультной философии, и последняя по порядку, но не по значению, является инфантильной фантазией, встречающейся у бесчисленного множества детей, больших и малых, верящих в то, что их законные родители - вовсе не настоящие, а приемные, которым их передали на воспитание. К примеру, такая идея приходила в голову Бенвенуто Челлини, о чем он сам поведал нам в своей биографии.

Итак, совершенно исключено, чтобы все верящие в двойное происхождение и на самом деле всегда имели двух матерей; как, впрочем, столь же невероятно, чтобы те немногие, кто разделил судьбу Леонардо, заразили человечество своим комплексом. Скорее всего, нам не избежать предположения, что повсеместная встречаемость мотива двойного рождения, вместе с фантазией о двух матерях, отвечает общечеловеческой потребности, которая и отражается в этих мотивах. Если Леонардо да Винчи действительно изобразил двух своих матерей в облике св. Анны и Девы Марии (в чем я сомневаюсь), то, несмотря на это, он лишь выразил нечто такое, во что многие миллионы людей водили до и после него. Символ коршуна (который также обсуждается Фрейдом в упомянутой работе) делает эту точку зрения еще более правдоподобной. В качестве своего рода оправдания Фрейд указывает на возможный источник этого символа - "Hieroglyphica" Horapollo - книгу, бывшую в ходу во времена Леонардо. Здесь можно прочитать, что коршуны бывают только самками и символизируют мать. Они зачинают от ветра. Это греческое слово приобрело второе значение - "дух" - главным образом под влиянием христианства. Даже в описании чуда Пятидесятницы слово "пневма" имеет еще двойное значение: ветра и духа. Этот факт, по моему мнению, несомненно указывает на Марию, которая, будучи по сути Девой, зачала от пневмы, как коршун. К тому же, согласно Haropollo, коршун символизирует еще и Афину, не рожденную, а появившуюся прямо из головы Зевса. Как известно, Афина тоже была девственницей и знала только духовное материнство. Право же, все это есть намек на Богородицу и мотив вторичного рождения. И нет никаких оснований считать, что Леонардо хотел передать своей картиной нечто иное. Даже если бы оказалось верным предположение о том, будто он идентифицировался с младенцем Христом, то он, по всей вероятности, изображал мифологический мотив двойной матери, а вовсе не свою личную предысторию. И как в таком случае быть со всеми другими художниками, писавшими эту же тему? Неужто все они имели двух матерей? Давайте теперь перенесем случай Леонардо на область неврозов и предположим, что пациент с материнским комплексом терзается заблуждением, будто причина его невроза заключается в том, что у него и на самом деле было две матери. При персоналистском толковании пришлось бы согласиться с правотой пациента, хотя это было бы совершенно неверно. В действительности же причина его невроза скорее всего заключается в реактивации архетипа двойной матери, независимо от того, сколько у него матерей на самом деле, потому что, как мы уже видели, этот архетип функционирует в индивидуальном и историческом плане безотносительно к довольно редкому факту двойного материнства.

В таком случае само собой напрашивается предположение о столь простой причине личного характера, однако эта гипотеза не просто не точна, но абсолютно ложна. В общем, конечно, трудно понять, как мотив двойной матери, совершенно неизвестный врачу, получившему только медицинскую подготовку, мог обладать настолько большой детерминирующей силой, чтобы стать причиной травматического состояния. Но если принять во внимание те огромные силы, что сокрыты в мифологической и религиозной сферах человека, этиологическое значение архетипа покажется менее фантастичным. Во многих случаях невроза причина расстройства заключается в том обстоятельстве, что душевной жизни пациента недостает кооперации этих мотивирующих сил. Тем не менее, чисто персоналистская психология, сводя все к личным причинам, стремится во что бы то ни стало отвергнуть существование архетипических мотивов и даже пытается уничтожать их посредством личного анализа. Я считаю это довольно опасной процедурой, которую вряд ли можно оправдать с медицинской точки зрения. Сегодня вы можете много лучше, чем двадцать лет назад, судить о природе рассматриваемых сил. Разве мы не видим, как целая нация воскрешает архаический символ и даже архаические религиозные церемонии, и как эта массовая эмоция катастрофическим образом воздействует на каждого отдельного человека и ломает его жизнь (намек на Гитлеровскую Германию)? Сегодня человек прошлого настолько ожил в нас, что до войны это не привиделось бы нам и во сне. И что такое, в конечном счете, судьба великих наций, как не суммирование психических изменений у индивидуумов?

Когда невроз, фактически, является сугубо частным делом, имеющим корни только в обстоятельствах личного характера, архетипы вообще не играют никакой роли. Но если это вопрос общей несовместимости или какого-то иного вредного условия, вызывающего неврозы у относительно большого числа людей, то мы должны допустить присутствие констеллированных архетипов. Поскольку неврозы в большом количестве - это уже не только предмет личной заботы, но и социальные феномены, мы обязаны предположить, что в этих случаях архетипы тоже подключаются. Соответствующий сложившейся ситуации архетип активизируется, и в результате скрытые в нем взрывные - и потому опасные - силы приходят в действие, часто с непредсказуемыми последствиями. Нет такого безумия, жертвой которого не становились бы люди под властью архетипа. Если бы тридцать лет назад кто-то осмелился предсказать, что наше психологическое развитие идет в направлении возрождения средневековых преследований евреев, что Европа вновь содрогнется от римских фасций и маршевого шага легионов, что люди снова будут пользоваться римским приветствием, как и две тысячи лет назад, и что вместо христианского креста архаическая свастика поведет за собой миллионы готовых на смерть воинов, - разве этого человека не заклеймили бы как впавшего в мистицизм идиота? А сегодня? Поразительно, но весь этот абсурд превратился в страшную действительность. Личная жизнь, личные этиологии и личные неврозы стали в современном мире почти что фикцией. Человек прошлого, живший в мире архаических "коллективных представлений", снова приобрел влияние в видимой и до боли реальной жизни, и это касается не только нескольких неуравновешенных представителей рода человеческого, но многих миллионов людей.

Архетипов ровно столько, сколько есть типичных жизненных ситуаций. Бесконечное повторение запечатлело этот опыт в нашей психической конституции, но не в форме заполненных содержанием образов, а лишь в виде форм без содержания, представляющих только возможность определенного восприятия и действия. Когда встречается соответствующая данному архетипу ситуация, этот архетип активируется, - и тогда появляется компульсивность, которая, подобно инстинктивному влечению, добивается своего вопреки разуму и воле, а то и вообще приводит к конфликту патологических размеров, то есть к неврозу.

3. Метод доказательства

Теперь мы должны вернуться к вопросу о том, как можно доказать существование архетипов. Поскольку предполагается, что архетипы порождают определенные психические формы, нам необходимо обсудить, как и где можно собрать материал, наглядно демонстрирующий эти формы. В таком случае, главным источником служат сновидения, обладающие тем преимуществом, что они являются непроизвольными, спонтанными продуктами бессознательной души, и потому - чистыми продуктами природы, не искаженными никаким сознательным намерением. Задавая субъекту сновидения вопросы, можно установить, какие из появляющихся в сновидении мотивов ему известны. Из неизвестных ему мотивов мы должны, разумеется, исключить все те, которые могли бы быть ему известны, как например, - если вернуться к случаю Леонардо, - символ коршуна. Мы не можем твердо сказать, взял ли Леонардо этот символ из книги Horapollo или нет, но это было вполне возможно для образованного человека той эпохи, когда художники отличались широкими познаниями в области гуманитарных наук. Поэтому, хотя мотив птицы является архетипом par excellence (по преимуществу), его наличие в фантазии Леонардо еще ничего не доказывает. Следовательно, мы должны искать мотивы, которые не могли бы быть известны сновидцу и, тем не менее, функционально вели бы себя в его сновидениях в манере, совпадающей с функционированием архетипа, известного нам из исторических источников.

Другим источником необходимого нам материала служит "активное воображение". Под этим я подразумеваю последовательность фантазий, порождаемых преднамеренной концентрацией. Я обнаружил, что существование "нереализованных", бессознательных фантазий увеличивает частоту и интенсивность сновидений; когда же эти фантазии осознаются, сновидения изменяют свой характер и становятся более слабыми и редкими. Из этого я заключил, что сновидения часто содержат фантазии, которые "хотят" стать сознательными. Источниками сновидений зачастую оказываются подавленные инстинкты, обладающие естественной тенденцией влиять на сознательный ум. В случаях такого рода перед пациентом просто ставится задача созерцать любой фрагмент фантазии, кажущийся ему важным, - случайную идею или какую-то дошедшую до сознания часть сновидения, - пока не прояснится контекст, то есть пока не сложится релевантный ассоциативный материал, в который данный фрагмент естественно вписывается. Здесь речь идет не о "свободном ассоциировании", рекомендованном Фрейдом при анализе сновидений, а о детальной разработке фрагмента фантазии с помощью наблюдения за продуктами дальнейшего фантазирования, которые естественным образом добавляются к данному фрагменту.

Здесь не место вступать в профессиональную дискуссию по поводу этого метода. Достаточно сказать, что получаемая в результате последовательность фантазий деблокирует бессознательное и дает богатый архетипическими образами и ассоциациями материал. Разумеется, этот метод можно применять только в определенных, тщательно отобранных случаях. Метод вовсе не безопасен, поскольку может увести пациента слишком далеко от действительности. Поэтому предостережение против его бездумного применения здесь как нельзя кстати.

Наконец, очень интересные источники архетипического материала можно найти в бреде параноиков, в фантазиях, наблюдаемых в состоянии транса, а также в сновидениях раннего детства (от трех до пяти лет). Такой материал имеется в избытке, однако он ничего не стоит, если мы не способны провести убедительные мифологические параллели. Конечно, недостаточно просто связать сновидение о змее с распространенностью змей в мифах, ибо кто может поручиться, что функциональное значение змеи в сновидении точно такое же, как и в мифологической обстановке? Чтобы провести обоснованную параллель, необходимо знать функциональное значение индивидуального символа, а затем выяснить, имеет ли внешне параллельный мифологический символ сходный контекст и, следовательно, то же самое функциональное значение. Установление таких фактов не только требует продолжительных и утомительных разысканий, но является, к тому же, неудобным для демонстрации предметом. Поскольку символы не должны вырываться из контекста, приходится пускаться в исчерпывающие описания как персоналистского, так и символического аспектов, а это практически невозможно в рамках лекции. Я уже неоднократно пытался это сделать, рискуя усыпить добрую половину своей аудитории.

4. Пример

[Вновь приводится описание страдающего параноидной шизофренией больного, который считал, что видит фаллос солнца.].