Вступление
В богослужебных текстах говорится об ангелах, удивляющихся перед лицом великих событий нашего спасения. И человек может испытывать "философское удивление", начало премудрости по Платону, чтобы постепенно проникать в тайны конечных судеб. Однако здесь никоим образом не будет идти речь о полном решении судьбы женщины. Если тайна эксплицитно раскрывает свою глубину, это значит, что она не была настоящей тайной. Но при правильном, "литургическом", подходе, всякая тайна просвещает: свет, который она проливает, позволяет прочитать книгу человеческого существования. Не знание проливает свет на тайну, а тайна проливает свет на знание - мы познаем лишь благодаря вещам, которых мы никогда не будем знать. "Горе любопытству, которое лукаво подсмотрело тайны Божий", - говорит св. Григорий Богослов1.
В современном мире распад изначального единства - Истинного, Благого и Прекрасного - объясняет причину тупиков, в которые зашли гносеология, этика и эстетика. Они стали независимы друг от друга, образовали настоящие автаркии, и их собственные сферы стали, каждая в отдельности, непроницаемыми для других дисциплин. Реинтегрирован-ные в соответствии с религиозным принципом и иерархией ценностей, эти отдельные части, эти раздробленные видения мира располагаются иначе и тем самым, не теряя ничего в своей сущности, приобретают направленность; сами по себе относительные, они находят то, к чему они отнесены: Абсолют. До этого они были "обезумевшими", "упраздненными", "дезориентированными", а теперь направлены к своему Востоку (к Божественному в литургическом смысле). Но следует помнить, что, как говорил Кьеркегор, если легко построить систему мысли, то совершенно невозможно установить систему для существования, потому что жизнь всегда таит в себе иррациональный остаток. Только интеграция в церковную жизнь соединяет жизнь и мышление в живом Богопознании (живом теогнозисе), потому что это живое Богопознание не является следствием лишь деятельности разума, рационального рассуждения, без конца разделяющего и обобщающего, но есть Откровение живой полноты, которая представляется в сиянии своей самоочевидности и рекапитулирует (объединяет в себе) в высшем синтезе (см. Еф. 1.10) все идеи и существа, вплоть до единства своей собственной сущности. Религиозный принцип является интегрирующим началом, потому что он одновременно над миром и внутри его,он есть "теандрический",то есть богочеловеческий при-нцип. Трансцендентность Абсолюта переходит в имманентность воплощенного Бога, действие "извне" становится действием "изнутри". Это Христос, Премудрость Божья, принимающая человеческое измерение и переходящая в людей: "...Мы, - говорит ап. Павел, - имеем ум Христов" (1Кор.2.16) и "духовный судит о всем" (1Кор.2.15). Выражая именно эту мысль о человеческом суждении, интегрированном в Божественную истину, св. Григорий Богослов назвал св. Афанасия Великого "оком вселенной", потому что благодаря его термину единосущности мир увидел троичную Истину. Здесь интеграция не является концептуальной, но действенной, экзистенциальной. Христос единосущен Отцу по Своему Божеству и единосущен людям по Своему человечеству: Он пребывает и вне мира, и внутри него. И именно потому что мы единосущны человечеству Христа, мы принимаем участие "во Христе" в общении с Богом, вплоть до того момента, когда это общение совершится вполне - "...да будет Бог все во всем" (1Кор. 15.28).
Согласно канонам соборов, Символ веры не подлежит изменению, так как содержит в себе все элементы Божественной истины, данной в Откровении; он является их символом, и элементам человеческой природы надлежит смотреть на себя "оком" Символа веры и находить свое собственное онтологическое место среди этих истин. Например, едино-сущность опровергает смертельную неподвижность закона тождества: А есть А, А есть лишь А, и останется А вечно2. В этом - страшное бесплодие монотеизма. В тринитаризме каждый из членов существует только в связи с остальными, каждый осуществляет свою единичность в полном единении с остальными. Это чудо любви: каждое лицо означает и двух остальных. Интегрируя человеческое в эту истину, мы имеем: finis amor is, ut duo unumfiant - цель любви состоит в том, чтобы двое стали одним; это видение себя в Боге через другого, поскольку другой во мне и я в другом, мы осуществляем благодаря общению личностей, единству человеческой природы. Это чудо единосущности членов тела, в котором они не только соединены, но составляют нечто единое, один через другого: "Единое целое голубица моя, совершенная моя" (св. Григорий Нисский). Таким образом Богопознание интегрирует данные науки, философии, искусства, заставляя их участвовать в своей собственной реальности, оно делает из них "око", которым можно смотреть на Истину.
Новизна не состоит в новом открытии основания, или, лучше, энтелехии истории; оно показывает, что история с самого начала уже является эсхатологической по существу, так что каждая отдельная эпоха и отдельный момент времени не имеют ценности в самих себе, но связаны со своей собственной эсхатологией, оцениваются "телосом" - конечной целью (telos), находясь в непосредственном отношении к Концу и только в нем обретают все свое значение.
Мощный динамизм, вызванный конечной интеграцией, определяет постоянное возвращение к источникам: и к тем, которые впереди, и к тем, которые позади. Его широта превосходит просто историческое прошлое и будущее и находится в плоскости "вечного настоящего", которое связано с kairoi - временами благоприятными, и этим раскрывает смысл прогрессивного хода исторических событий. Можно даже парадоксально сказать, что эсхатология отсылает гораздо больше к началу, чем к концу (мы увидим дальше, в какой мере с восточной точки зрения представление о райском состоянии важно для антропологии и историософии), потому что альфа включает уже и омегу и пророчески ее определяет: "Се творю последнего как первого"3 (ср. Откр. 21.5). Это ясно видно в праздновании церковного Нового года: церковная служба охватывает всю историю и возвращается к космогоническому акту шестидневного Со-творения мира, окунаясь в него, как в баню ("Обновляется, подобно орлу, юность твоя". - Пс. 102.5). Подобная баня, ежегодное крещение исторического отрезка времени, заставляет этот отрезок вновь приобщаться к первоначальному Божьему замыслу, чтобы внутренне обновиться и явиться мессианским временем отрады (Деян. 3.20). Однако эпектаза - напряжение, направленное к концу, - своим бесконечным динамизмом интегрирует в себя начало и идет дальше, завершая его. Она порождает спасительное нетерпение, жажду ожидания; она призывает побеждать всякую статику удобного устроения в промежуточных слоях истории и очищаться у огня свершений, у пламени "неопалимой купины", заключенной в глубине вещей.
Для св. Григория Нисского история есть одновременно дезинтеграция призрачного и интеграция существующего. Пришествие антихриста поглощает все разлагающиеся элементы, делает из них великий труп истории, кратковременно оживающий в последних судорогах, чтобы быть вверженным в огненное озеро; Парусия (Второе пришествие) Христа интегрирует то, что достойно пребывать в Царстве Божьем. Конец и начало перекликаются друг с другом через времена. Св. Григорий оставил нам это удивительное изречение: "Мы вспоминаем о том, что будет".
Мы присутствуем сегодня при быстром и глубоком изменении недавно еще общепринятых идей. Никакой тип замкнутого имманентизма и гуманизма не пользуется серьезной поддержкой. Экзистенциальный подход в стиле Кафки или Камю4 не претендует даже на то, чтобы быть философией жизни, но в лучшем случае является воспоминанием стоического героизма, в большей или меньшей мере сохраняющем улыбку перед абсурдом существования. Хайдеггер5 (в своей негативной части) и творчество Сартра в целом будут пользоваться шумной славой только тот отрезок времени, который им предоставляет их собственный философский принцип: их концепция будет подвергнута "самоуничтожению" ("неантизации"). Еще преп. Максим Исповедник называл всякое отрицание мира нормативных ценностей "обессмертиванием смерти"6. В противоположность взглядам Симоны де Бовуар истинная свобода проявляется лишь в свободном принятии объективного и нормативного порядка ценностей, причем это подчинение царственно свободно, так как и сама свобода находится среди этих ценностей. Когда освобождает не Истина, внутренний мир человеческого существа закрывается. "Нераскрытая рука - это смерть", - говорит Леон Блуа, и человек ввергается в историческую "искусственность" и становится в существенном смысле "неподлинным". "Человек бесконечно превышает человека" - это изречение Паскаля означает, что смысл человека заключается не в нем самом, как в замкнутой монаде, но что определяющим для его сущности является мир ценностей, который указывает на человека как на трансцендирующего к Другому. "Человек есть то, что он делает" - эта формула экзистенциалистов верна лишь внутри.
Читая Библию, отцы Церкви читали не тексты, а Живого Христа, и Христос с ними говорил; они принимали Слово как евхаристические хлеб и вино, и Слово открывало им глубину Христову. Их богословие являлось продолжением жизни в таинствах, выражением в соответствующих терминах пережитых ими богоявлений. В настоящее время вместо "эонической" мысли отцов, вместо пламени их видения, мы слишком часто видим работу книжников, которые добросовестно сидят над текстами, подробно их разбирают и составляют статьи для богословских словарей, а не занимаются богословием.
Грандиозной проблематики отцов, их творческого духа и "поэзии" (св. Григорий Богослов писал поэмы, преп. Симеон Новый Богослов воспевал единение с Богом) нет в школярском, прозаическом духе современных "специалистов" по богословию. Библию надо комментировать посредством самой Библии; это значит, что ни экзегеза, ни какая-либо другая богословская дисциплина сама по себе не может решить проблему удовлетворительно. Библия в своей совокупности является необъятной Божественной философией жизни и богословием истории; в ней подразумевается собственная метафизика, имеющая отношение к ее целостности^ диалектике народов, культур и эонов. Но вот мы видим -и это трагично, - что иссякает мистический дух7 и некоторые христианские общины очень похожи на "умму" (мусульманскую общину), собравшуюся вокруг Книги. Слово Божье живо, Оно есть Жизнь и обладает Своей со-бственной биографией, Своей судьбой в мире; Его воплощение предполагает реакцию воспринимающей среды, взаимопроникновение8. Но современный человек, замечает психолог Юнг, уклоняется от "непосредственного опыта встречи с живым духом"; он подменяет эту встречу механическим воспроизведением формул. И даже "вера", говорит он, "может стать заменой отсутствующего опыта"; она рискует резко отклониться в сторону и поглотить свой собственный предмет. В этом случае человек будет верить лишь в свое собственное верование (диалектика Ставрогина в "Бесах" Достоевского), и имманентизм замыкается сам в себе.
Даже в литургическом благочестии утрачивается непосредственность участия и присутствующие становятся зрителями или слушателями, чуждыми содержанию, жизни, присутствию Бога, святых и небесных сил, вызванного текстами богослужения. П.Захариас в одном из своих литургических исследований останавливается на песнопении, которым заканчивается православная литургия: "Видехом свет истинный, при-яхом Духа Небеснаго", - и спрашивает: "Действительно ли мы видели что-то? Действительно ли мы приняли Духа Небесного? Или же мы привыкли вести себя, как персонажи сказки Андерсена "Голый король", делая вид, что видим то, чего мы совсем не видим?".
Евреи древней синагоги видели, как храм наполнялся Славой; христиане в те времена, когда составлялись тексты литургий, видели сослужение ангелов, и каждая подробность службы была полна жизни и присутствия Бога, святых и небесных сил. Современный верующий лишь говорит об этом; он делает из этого умственные проекции, и тем самым он никогда не бывает ни убежденным, ни убедительным.
Литургический мир, икона, а также богословие святых отцов замыкаются в своих собственных знаках; они становятся зашифрованными и ждут усилия веры, о котором говорит Евангелие (Лк. 16.16), ибо только это усилие способно снять печати с Книги Жизни, чтобы Жизнь начала бить ключом.
После того как мы уточнили пределы нашей темы, следует сказать несколько слов о методе и о принципе, которыми мы будем руководствоваться. Сразу же скажем основное: очень важно с методологической точки зрения обратиться к универсальной и общей основе человеческой судьбы до того, как приступать к различению мужского и женского типов. "Нельзя изучать особенности человеческого существа, не имея общего понятия о человеке"9. Без метафизики, без возвращения к истокам нельзя понять человека; если к нему подходить с исторической, чисто феноменологической точки зрения, то всегда останется неуничтожимый остаток. И только потом можно будет взяться за определение архетипов (первообразов) и различия харизматических состояний мужчины и женщины. Но нельзя забывать, что даже при всех различиях их определяет общая задача и что здесь уместно сказать: "...что Бог сочетал, того человек да не разлучает" (Мф. 19.6), имея в виду мужское и женское начала, как дополняющие друг друга.
Самые глубокие и скрытые структуры эмпирического мира соответствуют законам духа. Именно дары и харизмы определяют и нормализуют психику и физиологию. Не потому женщина склонна проявлять материнское отношение, что она способна рождать детей, но от ее материнского духа происходит физиологическая способность и анатомическое соответствие. А мужчина более мужествен и силен физически, потому что в его духе есть что-то, что соответствует тому усилию, о котором говорится в Евангелии. Нужно восстановить истинную иерархию принципов и понять, что - нормативно - физиология и психика зависят от духа, служат ему и являются его выражением. Другой урок нам преподает догмат. В троичности каждое лицо указывает и на два другие; ни одно из них нельзя отделить от троичной полноты; Бог одновременно Троичен и Един. В христологии, при единстве двух природ во Христе, человеческой и Божественной, они также неотделимы друг от друга ("без смешения и без разделения") и имеют смысл - каждая из них - только по отношению ко Христу как целому, так как представляют соединение двух природ: Воплощение. Именно исходя из их первоначальной конвергенции и их расцвета в славе Парусин можно понять каждую природу в отдельности; только так они обретают свое полное христологическое значение; на это указывает икона Божьей Матери, держащей на руках Младенца Христа, которая не является иконой Пресвятой Девы, но иконой Воплощения (соединения человеческого и Божественного). Именно Воплощение определяет место и роль женщины, ставшей The tokos - Богоматерью, и Младенца-Спасителя. Воплощение также раскрывает другое значение этой иконы. Пресвятая Дева есть "селение" Святого Духа, а Младенец - "селение" Слова; и вместе Они являются человеческим выражением таинственного Лика Отца. Начало и Конец объясняют то, что находится между ними; различия интегрируются и обретают весь свой смысл от Высшего Единства. Наконец, на фреске св.Каллиста (II век) показан евхаристический треножник: мужчина простирает руку над хлебом; на втором плане женщина стоит, воздевая руки в молитве. Это - Епископ и Церковь, это - изображение литургии; только в этом литургическом целом каждое отдельное действующее лицо обретает свое значение. Если их отделить друг от друга, они будут представлять лишь бездейственные части; и литургии уже нет, богослужебные функции, харизматические достоинства также исчезают.
Приведенных выше примеров достаточно, чтобы показать, что харизматические особенности, которые определяют мужское и женское начала, происходят от общей реальности. Эта реальность дается вначале как источник, а затем предлагается как цель, которую надо достигнуть, переходя от различения элементов, дополняющих друг друга, к их конечной интеграции в Царствии Божьем. Это охватывающее целое видение направляет наше исследование и подсказывает применение нового метода, нового способа постановки проблемы: нужно начать с антропологии, выявить ее тесную связь с общим служением "царственного священства" и уже в этом служении обнаружить существенную эсхатологическую направленность. То есть следует рассматривать историческое существование в свете альфы и омеги.
Если женщина "онтично" связана с Духом Святым, то связь лишь тогда имеет универсальные ценность и значение, когда мужчина, со своей стороны, "онтично" связан со Христом. Оба вместе, поддерживая взаимную связь, выполняют поставленную задачу. Следовательно, призвание женщины в мире - это не какое-нибудь соединение усилий или прагматически полезное и оправданное сотрудничество, но создание вместе с мужчиной совершенно новой реальности мужского и женского начал, образование тела царственного священства. Единство супружеской жизни имеет оправдание не в самом себе - потому что оно не является единством, замкнутым на земное, - но уже есть единое целое, открытое будущему веку и выходящее за пределы условий этого мира. Именно в силу этой открытости "тайна сия велика есть", как говорит апостол Павел (Еф. 5.32). Так, для св. Иоанна Златоуста "брак не есть образ чего-либо земного, но небесного"|0, он изображает Царствие Божье, и только присутствие Царствия через предвосхищение оправдывает его. Женщина, согласно Библии, не помощница-служанка, но предстоящее лицо: лицом к лицу с сыном Бога стоит дочь Бога; они дополняют друг друга; "ни муж без жены, ни жена без мужа, в Господе" (1 Кор. 11.11).
Теперь можно лучше понять пресловутую покорность жены своему мужу, по апостолу Павлу, - покорность, которой так злоупотребляли в истории. Речь вовсе не идет о прямой и безусловной покорности, которую можно сформулировать так: всякая женщина как существо слабое покоряется сильному мужчине, и это фактическое положение возводится в норму. По идее апостола Павла, жена повинуется своему мужу, как Церковь повинуется Христу (см. Еф. 5.22-24), что происходит только в том случае, если муж действительно представляет Господа и готов отдать свою жизнь за свою жену, следовательно, при условии полной и взаимной отдачи себя в свете Царствия Божьего. С другой стороны, когда отношения достигают такого церковного звучания, они теряют всякую юриди-ческую специфику; на уровне духоносной любви" повиновение, как и закон, уже ничего не значит; превзойденное, оно становится "совершенно иным", как и все в Царствии Божьем, ибо "где Дух Господень, там свобода" (2 Кор. 3.17).
Самая распространенная из методологических ошибок заключается в том, что вопрос о женщине ставится эмпирически: ее определяют, исходя из ее фактического положения в мире. Это значит, что из существа, которое переживает различные уровни глубины, делают социологическую или биологическую категорию, разливают жизнь как жидкий металл в готовые формы: девушка, супруга, вдова, сотрудница учреждения социальной помощи, раскрепощенная женщина, роковая и безропотная... Этот метод вдохновил на широкие статистические исследования (типа Кинси,2);тяжесть больших чисел перевешивает принципы; нормативные суждения отвергаются, так как считается, что они неприменимы к массе; количество становится качеством, и отдельные факты, болезнь, патоло-гия принимаются за здоровье и за норму.
Основной вопрос остается открытым: истинны ли женские типы, созданные историей, отвечают ли они метаисторической истине о женщине, нормативны ли они? Эмпирический метод не дает ответа, так как его применение ограничено историческими данными, - в лучшем случае он может исправлять отклонения, установившиеся в течение тысячелетий истории.
Но вот быстрая эволюция социальных условий вызывает глубокое изменение социальной реальности. Бытовая техника освобождает американскую женщину и ставит перед обществом важный вопрос: каким образом и на какую деятельность направить ее свободное время и те огромные резервы человеческого динамизма, которые внезапно высвободились? Совершенно в другом плане африканская женщина, раскрепощенная и образованная, переросла материальные возможности; к тому же она уже не будет делать то, что делали ее предшественницы: выполнять физическую работу в качестве служанки мужчины. Изменение так глубоко, что оно выводит мужчину из равновесия и приводит к констатации, звучащей достаточно революционно: судьба Африки находится в руках африканской женщины.
Если отношения между расами и классами общества еще сохраняют старые формы, то равноправие мужчины и женщины все больше утверждается в смысле ответственности в различных сферах и в профессиональном плане: женщина является компаньоном мужчины в политической, общественной и экономической жизни. Декларация Прав Человека выражает решение ООН обеспечить для женщины тот же общественный и экономический уровень, что и для мужчины.
Со стороны христиан наблюдается запоздание. Ведь именно Церковь обладает благой вестью об освобождении, но "освобождают" другие. Когда люди Добра отказываются от своей роли, другие силы берутся за ту же задачу, но с другим коэффициентом и с новыми доминантами, чуждыми по своей природе христианству. На Востоке женщина сбрасывает цепи рабства, но ее уста произносят не Имя Христа, а другие имена. Мир опережает христианство.
Богословы строят целую систему отношений чинозависимости, подчинения, они без конца спорят о том, является ли мужчина начальником или главой, причем эти дискуссии всегда отличаются ужасной рассудочной сухостью, и каждой женщине неизбежно приказывается молчать.
Мусульмане, видимо, более логичны в отношении повиновения; и если принять это молчание буквально, то в истории христианского просвещения язычников надо было бы осудить тех женщин, которых богослужебные тексты с благоговением называют "равноапостольными".
Классификация библейских текстов, относящихся к женщине, уже давно произведена, и их экзегеза, хорошая или плохая, выполнена. Что касается чистой экзегезы, то ее возможности быстро исчерпываются и она заходит в тупик, потому что эти немногие тексты состоят из нескольких слов, сказанных мимоходом, они никогда не были предназначены для составления "богословия женщины". Стремиться это сделать - значит осуществлять насилие над Священным Писанием.
Глупое упрощение в этом вопросе может без конца вдохновлять тем фактом, что женщина извлечена из мужчины и что женщина первая пала. Тогда только шутка может поставить вещи на место - шутка, построенная на французской игре слов: слово "cote" означает и "ребро", и "берег"; женщина была сотворена из la cote (ребра) мужчины, и на этом берегу (cote) человечество потерпело множество кораблекрушений!
При констатации различий в поведении женщин и мужчин возникает вопрос о причине этого различия, то есть о смысле, о скрытом намерении, которое побуждает к действиям, о принципе, который их вдохновляет, об образе, который их питает. У женщины есть свои особенности, свой способ существования. У нее есть свойственные ей интуиция и суждения, свой мир идей и манера созидать свое существо, строить отношения с другими и с самой собой. Психологически и социологически определяемая миром, женщина также определяется тайной своего собственного существа, знаком своего покрывала (1 Кор.11). Сексуальный партнер мужчины, мать его детей, сотрудница в общественной жизни - и это все? Разве нет в мире связи абсолютно первичной и очевидной, которая свидетельствует о специфически женской тайне? Мужчина прост, а женщина? Хитрость змеи и невинность голубки, и не напрасно в мистических размышлениях женщина часто называется "престолом Премудрости".
Человек - космическое существо; космос не является для него задним планом, но есть его частью. Пульсация этой космической жизни объясняет определенный аспект его существа. Биология считает полярную противоположность, ее напряжение условием самой жизни.
Клагес 13 предлагает правильный метод, когда исходит из представления не об автономных половинках, а о полюсах, следовательно, из поляризованного целого, и представляет мужское существо как проникнутое женским, а женское - как проникнутое мужским. Но тут же романтическое направление мыслей Бахофена вызывает роковой левый уклон: так же как Луна получает весь свой блеск от Солнца, так и женщина приобретает свою ценность только от своих отношений с мужчиной.
Нужно выбирать: либо мужчина и женщина, даже в их различии обладают - в равной мере, но каждый сообразно своей собственной природе - тенью и светом, положительным и отрицательным, лицом и изнанкой и являются счастливым и необходимым дополнением друг другу (способность логического анализа, способность непосредственного интуитивного понимания и т.д.); либо речь идет о непримиримой противоположности между янь и инь, между пассивным началом и активным, между землей, ночью, хаосом, с одной стороны, и воздухом, днем и порядком, с другой. Незатруднительный метод контрастов неизбежно кончается безвыходным конфликтом противоречий (солнечное существо вечно противопоставляется земному), полной зависимостью одного от другого (женщина - лунное существо) или же автономией и полной независимостью сравниваемых сфер.
Эта автономия излагается в романе Симоны де Бовуар "Второй пол". Книга замечательна по своей искренности и наличию нескольких сильных тезисов, но в целом содержит искажение, так как женщина рассматривается в ней сама по себе, как отдельный "предмет". Автор возмущается исторической искусственностью женского существования, но она сама делает из этой искусственности образ женщины. Действительно, она категорически отбрасывает всякое метафизическое происхождение, которое мы находим, например, в мифе Платона или в еврейском Мидраше: "первоначально мужчина и женщина имели одно тело, но два лица; Бог их разделил и дал спину каждому из них; это - символическое толкование библейского Откровения, которое также символично: Ева извлекается из Адама. Это означает, что первоначально человеческое существо представляет собой единое духовное целое - "мужчина-женщина", и эта сущность предшествует их разным существованиям. Но Симона де Бовуар решительно отрицает всякую истинную внутреннюю жизнь, когда Бог ближе к человеку, чем сам человек, отрицает всякую сущность, которая, до исторического существования, определяет и ограничивает человеческое существо. Для нее все заключено в этом мире, и человек является не чем иным - абсолютно не чем иным, - как только тем, что он делает. Тогда свобода есть лишь произвол, освобождение от всякого искусствен-ного предопределения, исходящего от мира так называемых нормативных ценностей. Страстное отрицание этого порядка, отказ от всякого отношения к Абсолюту как метода познания и меры вещей, наконец, феноменология герметически замкнутой сферы, через которую не проходит ни один kairos, - вот в чем сущность философии Сартра и Симоны де Бовуар. Последняя в своем романе "Второй пол" восстает против того грубого факта, что мужской пол отождествляет себя с человеческим существом вообще. На фоне мужского существа без тайны появляется женщина, которая, как кажется, не имеет своей собственной судьбы и является лишь составным элементом этого мужского существа. Женщину определяют, логически исходя от мужчины, и это определение по преимуществу отрицательное. Но для Симоны де Бовуар "инаковость" женщины содержится в ее телесности, и от эротико-сексуальной разницы проис-текают психологические различия. Мужчина в своем теле имеет возможность брать мир, женщина в своем рабстве его телу испытывает воздействие мира.
Симона де Бовуар отказывается видеть в женщине тайну, которую воспевали поэты, отрицает всякую священную символику покрывала и сводит женское существо к простой загадке, не совсем еще разгаданной. Такая антропология до того проста, что обезоруживает; основанная на метафизической пустоте, она заканчивается в абсурде, лишенном всякой консистенции; уничтоженное - ничто, а дальше?.. Человеческое существо не обладает ничем, что могло бы выйти за пределы эмпирического; всякая трансцендентность заключена в закрытые границы этого мира, в дурной бесконечности человеческих проектов, и невозможно никакое трансцендирование этой замкнутой тотальности - к Другому, потому что этот Другой не существует и, главное, человек не есть замысел Божий. Сущность целиком заключена в существовании; в своей чистой субъективности человек есть ничто; он лишь дефект на гладкой поверхности небытия. В подобном аду мир (как состояние - pax) может быть синонимом только скуки и сна; остаются лишь судороги отчаяния, борьбы двух "инаковостей". Единственная встреча лицом к лицу - это встреча двух сексуальных партнеров, и единственный экстаз - это экстаз "маленькой вечности наслаждения", в которой каждый утверждает себя как самый необходимый и, в результате, совершенно ненужный14.
Феноменологический анализ, чтобы быть приемлемым, должен достаточно глубоко проникать во внутреннюю жизнь человека - до взаимодействия между человеком и нормативным порядком ценностей, до области первообразов.
Истина о женщине - это не тот или другой женский тип, даже самый замечательный по своим человеческим качествам; истина лежит в духовном плане харизм, открывающихся в первообразе женского начала, ибо этот первообраз содержит в себе и объясняет все формы женского начала. Он один трансцендирует образы верных супруг, благочестивых вдовиц и, более широко, женщин, у которых остались лишь качества, связанные с "домашним очагом", причем мерой для этого служит историческое явление: патриархат, царство самца.
В то время как имеется огромная литература о женщине, не существует ни одного подобного произведения о мужчине, то есть о мужском начале; достаточно применить тот же метод к мужчине, чтобы немедленно убедиться в его нелепости, убивающей сам принцип подобного подхода: можно ли говорить о девственном мужчине, о муже, о вдовце или о приходском деятеле? Но даже если женщина является "продуктом" мужской цивилизации, то о мужчине можно сказать то же самое; и действительно, мужское существо ставит ту же проблему. Как проницательно заметил Мерло-Понти15, мужчина также не является "естественным видом", но - "исторической идеей".
Конечно, речь идет не о том, чтобы из женщины делать "товарища", мужеподобную амазонку; с другой стороны, нельзя также использовать женщин для церковной "семейной жизни" в более широком смысле этого слова. Еще раз повторим: речь идет о дополнительном харизматическом состоянии, о том, что женщина привносит в единую человеческую реальность в качестве конститутивного элемента.
Даже в классическом благочестии можно заметить след левого уклона. Почитание Богородицы резко возросло, из Нее сделали третье существо, сущность которого не имеет ничего общего с сущностью других женщин; Она - Дева и Мать, но не женщина. Между Пресвятой Девой и орудием диавола, искушавшим отшельников, как будто не может быть ничего среднего. В самом чуде девственного зачатия Пресвятая Дева выходит за рамки человеческого, и так появляется разрыв между онтологическими уровнями. Однако всякое упрощение дает лишь кажущуюся ясность за счет путаницы в отношении более глубоких вещей. Например, мы увидим дальше, что вопрос женского священства находит решение на уровне харизматическом, а не физиологическом. Также и "глубинная психология" указывает на ошибку, которая кроется в простом бегстве от женского начала: одиночество ничего не может изменить, так как мужчина снова встречается с женским началом в своей собственной душе ("animа" - женская сторона) и в своих неврозах.
Падение выделило яды "несчастного сознания". Женское и мужское начала оказались в конфликтном противопоставлении, образовали дурную полярность, и этот конфликт доходит до отчаяния, до судорожного противоборства. С другой стороны, в одном аграфе (во Втором послании священномученика Климента Римского) приводятся слова Господа о последних временах: "Царствие Божие придет тогда, когда двое станут одно и когда мужское начало изменится по отношению к женскому началу". Это - время конечной интеграции и гармонии компонент: "Се, творю все новое" (Откр. 21.5). Эта мысль еще точнее выражена в другом аграфе (Послание Варнавы): "Вот, я творю последнего как первого". "Противоречия" превращаются в "противоположности" и поднимаются до своего "совпадения" (coincidentia oppositorum определяет Божественное, согласно Николаю Кузанскому).
Finis amoris, ut duo unum flant: в свете Конца эти слова относятся к единству, охватывающему мужское и женское начала, становятся эсхатологическим знамением человеческой судьбы, знамением приближения Царствия Божьего, Образ которого этот Конец нам показывает16.
* * *
Мы исходим из Христа-Альфы, в котором нет ни мужчины, ни женщины (это значит, что каждый находит в Нем свой образ), и мы направляемся в своем качестве мужчин и женщин к Христу-Омеге, в Котором нет ни мужчины, ни женщины, но на этот раз мы перерастаем наши различия в Теле Христовом, человеческой полноте, полностью соединенной со Христом.
В истории мы являемся мужчинами перед лицом женщин и наоборот. Однако это положение существует не для того, чтобы в нем пребывать, но чтобы его перерастать. Цель состоит не в том, чтобы стать бесполым, но, по приведенному аграфу, преобразить отношения между мужским и женским началами так, чтобы открылось "иное": в Царствии Божьем не женятся и не выходят замуж, но "пребывают, как Ангелы" (Мф. 22.30). Та же метаморфоза заложена в Законе Ветхого Завета: именно его исполнение взрывает его изнутри, именно его превосхождение приводит к обоснованному его отрицанию в новой реальности Благодати, но, чтобы достигнуть этого исполнения, нужно было пройти через Закон и исполнить его в его самом крайнем требовании.
Так, в нашем земном существовании каждый проходит через критический момент своего эроса, содержащего одновременно и смертельные яды и небесные откровения, для того, чтобы мельком увидеть преображенный Эрос Царствия. Понятно, до какой степени вопрос о продолжении в будущем веке монашеской жизни и жизни в браке является ложной проблемой. Не теряя ничего из богатства истинно пережитой любви, мы не будем мужчинами перед женщинами, но мужским и женским - двумя аспектами единой полноты Христовой.
Личность утратит свой отрицательный полюс, свою энергию отталкивания и все, что является ограничением, изоляцией, обладанием и, в связи с этим сопротивлением, непроницаемым для света; она сохранит свой положительный полюс, свою энергию притяжения и все, что является принятием, прозрачностью, проникновением - универсальным и взаимным, чтобы стать чистой радостью бесконечного бытийного возрастания. Каждая частица беспрестанно будет преумножать целое и каждого в полном общении, где "...будет Бог все во всем" (1 Кор. 15.28). Это уничтожает всякое отдельное существование, но один посредством другого, мужское начало через женское, и женское через мужское, все будут единым целым в совершенной Голубице.
* * *
В настоящее время конфликт обостряется. Мужское царство под знаком патриархата выводит женщину из равновесия. Еще в период рыцарства мужчина, с большой хитростью, прикрываясь почитанием Божьей Матери - Notre Dame, воспевает свою "прекрасную даму" и сажает на трон свою рабыню. Женщина отвечает той же хитростью, и рыцарь "по положению", так тонко изображенный на фреске Франческо Косса "Триумф Венеры", стоит на коленях, но в цепях. Известны блестящие шутки Шопенгауэра, для которого любовь есть лишь хитрость биологического вида, продолжение которого она обеспечивает. Ересь катаров идет дальше и объявляет брак дьявольским действием. Поэзия трубадуров воспевает платоническую любовь, но - неустойчивая по причине своего романтизма, хотя и жаждущая, но подверженная влиянию Платона и не духоносная, не способная удержаться на высотах чистоты, - она терпит поражение перед легкими насмешками либертинизма и воспевает смерть. В этом весь смысл образа Дон Кихота: "выдохшееся рыцарство", с легкостью думают классические комментаторы, успокаивая свой ум; "величественное подражание Христу", думает Унамуно, глубоко взволнованный. Его толкование гениально, ведь он раскрывает смысл символов, безмерно углубляет драму жизни, заставляет сознательно выбирать в ней свою роль и единственную судьбу. Но кто его слушает?
Феминизм, доведенный до крайности, требует эгалитаризма и производит "плоские" формы мужеподобных женщин. "Рациональная", "гигиеническая" любовь срывает "покрывало" и низводит людей до уровня самцов и самок, отнимает у них тайну. В другой крайности аскеты совсем не интересуются областью, отсутствие которой составляет правило их жизни. Более того, ожесточенная внутренняя борьба может превратить пренебрежение в ненависть к искушающему элементу, с которым ведется борьба. Некоторые формы аскетизма, предписывающие отворачиваться даже от собственной матери и даже от животных женского пола, явно свидетельствуют о нарушении психического равновесия. Это нарушение объясняет мнения некоторых учителей Церкви о супружеской любви; их мнения как будто взяты из учебников биологии, и супруги рассматриваются под углом производства и воспитания молодняка - чисто социальное понятие. Подобные мнения могут в лучшем случае служить для исследования психики их авторов, но ничего не добавляют к исследованию женщины. Вопрос о первичной цели супружеской любви остается до сего дня открытым и указывает на серьезную проблему: схоластика благоприятствует рождению потомства, но выхолащивает любовь.
* * *
История оставила свои следы в коллективном бессознательном. Всякое человеческое существо имеет свой возраст, но имеет и возраст Адама и носит в себе свое далекое происхождение. Преп. Исаак Сирин говорит, что Бог сотворил ангелов "в молчании", но создание человека не похоже ни на сотворение ангелов, ни на сотворение космоса. Поставленный на грани духовного и чувственного, человек соединяет в себе все уровни вселенной и поэтому представляет собой "единую гармонию, составленную из разных звуков"''.
Глядя на Христа, на Божественный Первообраз, Бог сотворил человеческое существо в его целостности: "Это целое называется человек", - говорит св. Григорий Нисский. Разделение на начала мужское и женское осуществилось позже, "и это разделение не касается Божественного Первообраза", - подчеркивает св. Григорий Богослов 18. Изначальный Первообраз - Христос - есть образ Бога Единого в Его целостности (и вот почему Его образ относится к человеческой всеобщности), но Бог также и Троичен. Отец, Единоначальник (Monarchos), открывает Себя как Источник и Цель Триединства, и вот почему Он является также третьим Членом всякой любви.
Следуя ипостасным различиям, мужское начало находится в онтической связи со Словом, а женское начало находится в онтической связи со Святым Духом, Двуединство Сына и Духа выражает Отца.
Бог полагает в мире Свою Святость и по Своему образу созидает Свой народ, общее свящество мужского и женского начал. Антропология на уровне образов ведет от всемирного Божественного Первообраза к первообразам мужского и женского начал. Эти последние первообразы являют совершенную взаимодополняемость и в своей взаимности, определяют очень точные харизмы, позволяющие в конце концов прочитать всякую конкретную и единичную судьбу.
* * *
Наше исследование найдет себе оправдание, если возбудит экуменический диалог, сопоставление антропологии. Параллельные исследования, каждое их которых несет на себе печать своей собственной традиции, позволяет лучше увидеть все возможные аспекты вопроса. "Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные" (1 Кор. 11.19): искусные, чуткие к полному раскрытию истины, имеют глубокие основания надеяться, что они приведут к точке конвергенции и что тогда им, быть может, будет дано пережить с удивлением то, о чем говорит св. Афанасий Великий: "Напоенные Духом Святым, мы пьем Христа".
1 От. XXXI
2 См. П.Флоренский. Столп и утверждение истины. Гл. III. (О сомнении).
3 Barn. IV, 13; A.Resch. Agrapha
4 Недавно появившаяся книга Камю "Падение" носит печать декаденса самого абсурда, его выдохшейся диалектики. Проблемы, неразрешимые в концептуальной плоскости, еще менее разрешимы в плоскости действий и внезапно становятся предметом литературной диссертации, великолепной по утонченности, но похожей на внезапное разложение трупа на мельчайшие части. Создается впечатление, что Камю отчаивается даже в абсурде, не говоря уже о людях. Нигилизм подстерегает всякий бунт и его извращает, потому что он начинается и заканчивается единым вопросом "зачем?".
5 Вместе с тем Хайдеггер приближается к известной метафизике бытия, которая уже не является систематически "атеистической", но обретает снова чувство священного. См. Einfuhrung indie Metaphysik. Tubingen. Niemeyer Verlag, 1953. ZurSeinsfrage. Klostermann. Francfort, 1956.
6 Epist. 7.
7 Следует понимать этот термин в смысле названия книги Владимира Лосского "Очерки мистического богословия Восточной Церкви". Богословие св.отцов всегда мистично, что означает догмат, переживаемый Церковью. Не надо смешивать это понятие с "мистификацией" оккультных наук.
8 Перихореза - взаимопроникновение как "непрерывное круговращение" двух при род в Христе, согласно святоотеческой мысли.
9 P.Haberlin. Der Mensch. Zurich, 1941. S.91.
10 P.G. 61, 215; 62, 387.
11 Приходящей с Духом Святым.
12 Kinsey. Le Comportement sexuel de I'homme. Ed.Pavois.
13 Klages. Der Geist als Widersacher der Seek
14 Simone de Beauvoir. Les Mandarins.
15 Merleau-Ponty. Phenomenologie et Perception. P. 199.
16 Начиная с Оригена и св. Григория Нисского, греки склонны были видеть в первом человеке, созданном по образу Божьему (Быт. 1.26), идеальное андрогинное существо; и таковым он должен воскреснуть на Страшном суде, как и "прославленный" Христос. M.Lot-Borodine. La Doctrine de la Deification.- In Revue de I'Histoire des Religions. Janvier, 1932.
17 Преп. Максим Исповедник. См. Л. Карсавин. Святые отцы и учители Церкви. М.,1994.
18 De hominis opijicio, XVI. Преп.Максим Исповедник принимает и развивает далее эту идею. См. H.v.Balthasar. Liturgie Cosmique. Aubier, 1947. Presence et Pensee. Ed. Beauchesne, 1942; H. de Lubac. Catholicisme. Ed. du Cerf, 1947, p. 327.