Часть 1
Ох, до чего плохо Матиушу в тюрьме!
Плохо и
тоскливо.
Давят тюремные стены. Тесно. Уныло.
Его сошлют на
необитаемый остров.
Война проиграна. Он королевский пленник, и
его сошлют на остров, как Наполеона. А пока надо ждать.
Сказали,
отправят через неделю, но прошло уже три недели, а он все еще в
тюрьме. Оказывается, три короля никак не могли договориться между
собой, какой выбрать остров. Молодой король не скрывал своей
ненависти к Матиушу и хотел раз и навсегда от него избавиться.
Печальный король открыто признавался, что он — друг Матиуша. Поэтому
условия диктовал третий король, которому судьба Матиуша была
безразлична.
А условия были такие: пусть Матиуш живет спокойно,
но ни во что не вмешивается, а главное — чтобы он не
убежал.
Остров Марас — не подходит: там болота, желтая лихорадка
и черная оспа. Остров Луко тоже не годится: слишком близко от
материка и черные короли могут устроить ему побег. Чтобы выйти из
затруднительного положения, объявили конкурс. В газетах всего мира
напечатали такое объявление:
«Учитель географии, который укажет
подходящий для заточения Матиуша остров, получит большое
вознаграждение. В месячный срок предлагается сообщить, где
расположен этот остров и чем он хорош для ссылки»
Посыпались
предложения. Короли развесили по стенам географические карты и
отмечали маленькими флажками острова, которые казались им
подходящими.
Приехал Бум-Друм, а с ним еще несколько черных и
желтых властелинов — менее важных. Приехала королева Кампанелла и
пять белых королей. Они напускали на себя таинственность, будто
имели сообщить нечто чрезвычайное.
Совещались в разных городах.
Короли были спесивы и пуще всего боялись уронить свое королевское
достоинство
— Хотят услышать мое мнение, пусть приезжают ко мне,
— высокомерно заявляли они. — А то получится, будто я навязываюсь со
своими советами.
Кроме того, им просто хотелось
попутешествовать.
Итак, дважды совещались в городке на берегу моря,
потом в большом городе в горах, потом в городе, который славится
самым вкусным пивом, а потом в стране, где всегда тепло. Каждый
король возил с собой двух министров, у каждого министра был
секретарь, у каждого секретаря — две помощницы, которые записывали
все, что говорили короли. Это называется вести протокол.
А Матиуш тем временем томился в тюрьме.
Если бы он читал газеты, ему было бы легче: он знал
бы, что о нем говорят и пишут. А так ему казалось — о нем
забыли.
Бум-Друму очень хотелось повидаться с Матиушем, но
он боялся выдать себя и поэтому притворился рассерженным.
— Выманил у меня столько золота! — жаловался он. —
Обещал взамен обучить наших ребятишек, а что из этого вышло?
Половина ребят погибла в бою, половина сидит в лагере для
военнопленных. А бедная Клу-Клу — в тюрьме.
И Бум-Друм в знак печали хотел перекувырнуться
через голову, но, вспомнив, что он человек цивилизованный, стал
тереть глаза, будто плачет.
— Ваше королевское величество, если желаете, мы
можем освободить принцессу Клу-Клу, — предупредительно сказал
Молодой король, который теперь подлизывался к Бум-Друму.
— Нет, — со слезами на глазах ответил Бум-Друм, —
тратить драгоценное время на легкомысленную девчонку, когда столько
важных дел, просто недопустимо.
Бум-Друм усвоил, что белые плачут, когда говорят о
чем-нибудь печальном. Поэтому он всегда носил с собой пузырек с
нашатырным спиртом. И когда, по его мнению, полагалось лить слезы,
он вынимал пузырек из кармана и нюхал. А от нашатырного спирта,
горчицы и лука, как известно, слезятся глаза.
Наконец, на двадцать четвертом заседании пришли к
согласию, куда сослать Матиуша. В последний раз собрались во дворце
Кампанеллы, потому что в ее стране по вине Матиуша дети впервые
вышли на улицы с зелеными знаменами.
Красавица Кампанелла жила во дворце одна: муж у нее
умер, детей не было. А дворец стоял на берегу живописного озера в
красивой апельсиновой роще.
На совещание прибыли три учителя географии в черных
фраках — три победителя в конкурсе на лучший остров для Матиуша.
Теперь из трех островов предстояло выбрать один.
— Мой остров, — сказал первый учитель, — расположен
вот тут. — И он ткнул указкой в голубое пространство, на котором не
было даже признака суши. — Не удивляйтесь, ваши королевские
величества, что острова нет на карте. Сейчас я все объясню. На
картах обозначают только большие острова, для всех не хватило бы
места. Если на карте маленькая точечка, значит, остров большой. А
мой островок совсем крошечный, величиной в три квадратных километра.
В этом его преимущество: легче стеречь Матиуша. Высоких деревьев там
нет, и вообще растительность небогатая: трава да кустарник. Остров
необитаем и расположен очень далеко от материка. Климат там
здоровый, зимы совсем не бывает. Поэтому дощатого барака для Матиуша
и стражи будет вполне достаточно. Привезти раз в месяц провизию — и
дело с концом! Матиуш будет там жить припеваючи.
К счастью, Бум-Друм был негром, не то он бы так
побледнел, что все догадались бы, в какой ужас поверг его этот
остров.
— А как называется ваш остров? — спросил Молодой
король.
— Как раз об этом хотел я сейчас сказать. Остров в
1750 году открыл путешественник Дон Педро. Потерпев кораблекрушение,
он с трудом добрался до острова, прожил там двадцать лет и
неизвестно, сколько прожил бы еще, если бы случайно его не
обнаружили пираты. Дону Педро ничего не стоило самому притвориться
пиратом: он так зарос волосами, что выглядел заправским разбойником.
Пираты взяли его на свой корабль. Четыре года плавал он с ними. В
конце концов ему удалось бежать. И он назвал этот остров островом
Безнадежности. Все это описано в одной толстой книге, и, кроме меня,
головой ручаюсь, ее не читал ни один учитель географии.
— Мой остров, — начал второй учитель, — имеет лишь
один недостаток: он находится слишком близко от материка. Но зато
неподалеку от него расположен маленький островок с маяком. Во время
тумана и по ночам маяк освещает все вокруг. В южной части острова
есть скала и полянка. На полянке стоит уже готовый домик для
Матиуша. В далекие времена остров населяло миролюбивое племя
туземцев. Когда белые открыли остров, они устроили там школу,
научили туземцев молиться и курить трубки. Матросы выменивали на
табак корицу, ванилин и канареек. Торговля приносила большую
прибыль, и через пять лет один предприимчивый торговец даже лавку
открыл на острове. Все шло хорошо, но вдруг дети торговца заболели
корью. Для белых корь не опасна, а черные ребятишки, заразившись,
умерли все до одного, из взрослых уцелело тоже не больше ста
человек. Если они еще живы, то прячутся в зарослях, спасаясь от
кори, лавки и школы.
— А где этот остров? — осведомился Печальный
король.
— Вот здесь, — показал учитель географии.
Тут Бум-Друм как вскочит да как стукнет кулаком по
столу.
— Не позволю! — заорал он. — Этот остров слишком
близко от моей страны! Матиуш убежит и поднимет бунт среди детей. Да
вы что, спятили, зеленая обезьяна вас возьми!
Короли оскорбились.
Кампанелла чуть не упала в обморок, а учитель
географии от страха уронил указку, потому что Бум-Друм кинулся на
него с кулаками. Молодой король с трудом удержал разбушевавшегося
Бум-Друма.
— Успокойся, черный друг, никто на этом не
настаивает. Не хочешь — не надо. Разве на свете мало островов?
А вечером белые короли, сойдясь в апельсиновой
роще, назло Бум-Друму, а заодно чтобы насолить Молодому королю, на
все лады стали расхваливать этот остров.
— Смешно считаться с мнением невежественного
дикаря. Он еще, чего доброго, подумает, будто мы его боимся. Как же
Матиуш убежит? А солдаты на что? А маяк?
— Матиуш — ребенок, ему будет плохо без деревьев,
цветов и птиц, — сказала Кампанелла. — Хотя он передо мной виноват,
я его прощаю.
— Ваше благородство, уважаемая Кампанелла, глубоко
нас трогает, — заметил известный своей галантностью король
Мальто.
— Но, отдавая должное вашей доброте, — вставил
Молодой король, — мы прежде всего будем руководствоваться
соображениями рассудка и осторожности.
— Но ведь он ребенок! — повторила Кампанелла,
протягивая Молодому королю два апельсина и семь фиников.
— Все говорит за то, чтобы выбрать именно этот
остров, — сказал король-хитрец. — И провизию для Матиуша и стражи
недалеко возить, и море там всегда спокойное, и строить ничего не
надо — есть помещение бывшей школы. Давайте смотреть на вещи трезво.
Если даже Матиуш попытается бежать, его растерзают хищные звери. И
потом, не зная языка, как он договорится с туземцами? Итак, не
только доброе сердце нашей очаровательной хозяйки, но разум и
осмотрительность склоняют нас к тому, чтобы остановить свой выбор на
этом острове.
Молодой король без всякого удовольствия ел финики и
молчал. Он был озабочен предстоящими неприятностями с
Бум-Друмом.
Матиуш гуляет по тюремному двору. Вокруг, куда ни
глянь, высокие кирпичные стены. Посреди двора одно-единственное
дерево — орех. Раньше деревьев было больше, но они росли слишком
близко от стены, и лет десять назад, когда из тюрьмы бежал
знаменитый разбойник, их срубили. Теперь вдоль стены торчит
двенадцать пней, и это придает тюремному двору еще более унылый
вид.
Прогулка продолжается полчаса. Два солдата с
заряженными винтовками шагают впереди Матиуша, два — позади, три, с
саблями наголо, — слева, три — справа. Матиуш смотрит себе под ноги
и считает шаги:
«Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь...»
Сто двадцать маленьких шагов или восемьдесят
больших: семьдесят шагов до орехового дерева и пятьдесят от дерева
до стены. Через каждые десять шагов Матиуш поднимает голову и
смотрит на дерево.
На что же ему еще смотреть? Он то идет с закрытыми
глазами, то открывает их, только чтобы взглянуть на дерево. Или
чередует большие шаги с маленькими. Или ходит на цыпочках. А то
десять шагов на носках, десять — на пятках. Надо как-то скрасить
скучную тюремную прогулку. Хотелось попрыгать на одной ножке, и он
прыгал у себя в камере, когда его никто не видел.
Простым узникам живется гораздо лучше! А ему,
королевскому пленнику, приходится все время быть начеку: ведь враги
всячески стараются его унизить.
— Заключенный номер двести одиннадцать — в
канцелярию! — прокричал в зарешеченное окошко начальник тюрьмы.
Матиуш вздрогнул: номер его. Но он идет дальше,
будто не слышит.
— Ваше величество, вас в канцелярию вызывают, —
сказал начальник стражи.
Был отдан приказ: разговаривая с Матиушем, называть
его королем, иначе он не отвечал. О нем говорили: «заключенный номер
двести одиннадцать», а к нему обращались «ваше королевское
величество».
«В канцелярию!»
Матиуш взглянул еще раз на дерево, повернулся и,
нахмурив брови, заложив руки за спину, пошел маленькими шажками,
чтобы не подумали, будто он торопится. Вот и канцелярия. Матиуш
остановился, ждет. А у самого от волнения ноги дрожат, сердце
бьется, словно у подстреленной птицы.
— Присядьте, ваше королевское величество, — вежливо
говорит начальник тюрьмы и подвигает ему стул.
«Неспроста это», — подумал Матиуш. Он научился
обращать внимание на разные мелочи, научился читать чужие мысли.
Матиуш знал: люди часто говорят не то, что думают.
И он резко отодвинул от себя услужливо поданный
стул.
Тут в канцелярию входит король Орест II и с ним
красивая дама в черном бархатном платье. Орест II был у Матиуша в
гостях, и Матиуш сразу узнал его по ордену Большого полумесяца: по
величине это был самый большой орден, какой он когда-либо видел.
— Королева Кампанелла, — представилась дама в
черном платье.
— Заключенный номер двести одиннадцать, — с горечью
проговорил Матиуш.
Он стоял, небрежно опершись о спинку стула, и прямо
смотрел ей в глаза.
— О, для меня вы — король Матиуш Реформатор, друг
детей и отважный воин, — с подкупающей простотой ответила королева и
протянула Матиушу руку, которую он почтительно поцеловал.
Когда король Орест хотел с ним поздороваться,
Матиуш гордо выпрямился и не подал ему руки.
— Я заключенный, у меня нет орденов, — сказал он и
смерил Ореста недружелюбным взглядом.
Начальник тюрьмы, желая прекратить неприятную
сцену, свидетелями которой были солдаты и чиновники, пригласил всех
в гостиную.
Матиуш оглядел комнату: ковер, дорогая мягкая
мебель, на окнах Цветы — и незаметно усмехнулся. Но от взгляда
королевы не укрылась его горькая усмешка.
Орест надулся и, развалясь в кресле, стал листать
большую книгу с картинками, которая лежала на столе.
Матиуш разозлился. Его раздражало все: и роскошная
гостиная, и цветы, и ковер, и пианино, и молчание королевы, и то,
как она на него смотрит. Но больше всего раздражал его Орест со
своим огромным орденом Полумесяца.
«Интересно, вызовет он меня на дуэль за то, что я
ему не подал руки?» — промелькнуло у него в голове.
Потом, размышляя об этой встрече, Матиуш понял
причину своей злости. В долгие часы томительного одиночества он
мечтал увидеть Печального короля. Пианино в гостиной начальника
тюрьмы напоминало ему Печального короля, и в ушах зазвучали грустные
мелодии. Кроме него, никто не имел права приезжать сюда. Кампанелла
— женщина, ей простительно, но что нужно здесь этому жалкому
королишке?
«Что бы такое сказать ему пообидней, чтобы в другой
раз не совал нос не в свои дела?»
Матиуш не знал, как себя вести, что сказать. Вот бы
когда пригодился всезнайка церемониймейстер! Как быть? Кампанелла не
сводит с него глаз, Орест рассматривает картинки, а начальник тюрьмы
стоит столбом. Кажется, конца не будет этой пытке!
— Прикажете подать чай или кофе со взбитыми
сливками? У меня есть отличное домашнее печенье... — угодливо начал
начальник тюрьмы, но тут же прикусил язык.
— Вы что, в своем уме! — возмутился Матиуш, и глаза
его засверкали. — Я что, целый месяц гнию в этой дыре, чтобы
угощаться вашими печеньями?! Я хочу знать решение моих врагов!
Категорически требую, чтобы меня немедленно сослали на необитаемый
остров. Знал бы я заранее, что мне придется целый месяц сидеть в
тюрьме, я отказался бы от помилования. Я хотел умереть в домике для
диких зверей, а они предательски захватили меня в плен. Требую
официальной бумаги с печатью!
Он схватил дорогую фарфоровую вазу и стукнул ею об
стол рядом с книжкой. Ваза вдребезги разбилась. Матиуш поранил себе
руку. Орест вскочил с кресла, королева закрыла глаза. Начальник
тюрьмы совсем обалдел и кинулся со всех ног за доктором.
Кампанелла, вынув из сумочки надушенный носовой
платочек, осторожно приложила его к кровоточащей ране. У нее созрел
план: она не позволит сослать мальчика на необитаемый остров и
возьмет его к себе. У нее нет ни мужа, ни детей — она, как и он,
совсем одинока. Если нужно, пусть обнесут высокой стеной
апельсиновую рощу: она заменит узнику необитаемый остров, а
Кампанелла — мать.
Тюремный врач перевязал Матиушу руку — иначе он не
мог поступить в присутствии их королевских величеств — и дал ему
успокоительных капель. Пять капель на кусочек сахара. У тюремного
врача от всех болезней имелось два лекарства: в левом кармане —
капли, в правом — порошки. И то и другое — горькое-прегорькое, и
полагалось запивать водой. Но раз начальник тюрьмы жертвует
собственный сахар, почему не сделать исключение?
На другой день Матиуш объявил: он отказывается от
пищи и от прогулок, пока ему не предъявят бумагу с печатью. Он хочет
знать, что с ним намерены сделать. Дольше сидеть в тюрьме он не
желает.
В полдень Матиуша вызвали в канцелярию. Матиуш
отказался: он не двинется с места, пока ему не предъявят бумагу с
печатью. Хватит играть в прятки! Он хочет знать правду!
Начальник тюрьмы негодовал: Кампанелла не только не
обиделась на Матиуша, но еще стала его защищать. Мало того: выразила
желание посмотреть, как он живет. А Матиуш жил очень плохо. Камера
сырая и темная, по стенам ползают пауки и клопы. Вместо кровати —
соломенная подстилка на полу. В углу — таз и кувшин с водой. Даже
стула нет. А королева принесла большой букет белой сирени. Как тут
быть?
Надзиратель принес из квартиры начальника тюрьмы
мягкое кресло и вазу, точно такую же, как вчера разбил Матиуш.
Оказывается, было две одинаковых вазы: одна стояла на столе, другая
— на пианино. «Хорошо бы он разбил и вторую вазу! — втайне мечтал
начальник тюрьмы. — Тогда королева увидит, как трудно с ним ладить,
и поймет, почему его держат в такой темной камере».
Но, к великому огорчению начальника тюрьмы, Матиуш
встретил Кампанеллу очень любезно. Поблагодарил за цветы, но
поставил их не в роскошную вазу, а в простой глиняный кувшин.
Ободренная таким приемом, Кампанелла незаметно вынула из кармана
пальто коробку шоколадных конфет. Она спрятала их, не зная, в каком
настроении будет Матиуш.
— О нет, спасибо! Конфеты вызывают у меня
неприятные воспоминания о моей первой реформе.
Кампанелла сообщила Матиушу следующее.
Необитаемый остров для него уже выбрали. И хотя
гнев Матиуша понятен, быстрей никак было нельзя. Король Орест не
виноват — он сопровождал Кампанеллу из вежливости. Печальный король
очень хотел приехать, но Бум-Друм и Молодой король не позволили.
Бум-Друм подружился с Молодым королем. Бумага с печатью и подписями
королей еще не готова. Кампанелла приехала сообщить Матиушу, что о
нем не забыли и он скоро сможет уехать. А пока...
— Если ваше величество позволит, я каждый день буду
вас навещать.
Вместо ответа Матиуш поцеловал доброй королеве
руку.
— К сожалению, больше четырнадцати минут мне не
разрешают быть у вас.
— Понятно: этикет.
— Нет, тюремные правила...
Стало ли Матиушу лучше оттого, что его перевели в
чистую, светлую комнату с кроватью, столом и стулом, разрешили
гулять по тюремному саду и каждый день его навещала Кампанелла, а
еду приносили с кухни самого начальника тюрьмы?
Нет, ему было по-прежнему тоскливо. По-прежнему
давили тюремные стены. Пожалуй, ему стало даже еще хуже. В темной
камере была надежда, что в будущем его ждет перемена — необитаемый
остров. А теперь он уже ничего не ждал.
И в самом деле, чего ждать? На острове будет все то
же, что и здесь. Ну, может, комнату и мебель дадут получше и гулять
по берегу моря, конечно, приятней, но тоска и одиночество останутся
все равно.
Как ему первое время не хватало часов! Казалось,
день пролетит быстрей, если знать, сколько времени. Самообман!
Теперь он видит, как медленно ползут стрелки, как бесконечно долго
тянется час. Как в тюрьме бесконечно долог день!
— Матиуш, чем я могу тебе помочь? — спросила
Кампанелла, видя, как тот с мрачным видом, заложив руки за спину,
взад-вперед ходит по камере.
— Узнайте, жива ли моя канарейка?
Не помню, говорилось ли, что у Матиуша в красивой
позолоченной клетке жила канарейка. Матиушу подарили ее в день
рождения, и он очень к ней привязался. Но когда в парламенте кто-то
назвал его желтопузой канарейкой, он охладел к птичке, хотя она была
не виновата. Теперь он вспомнил о ней, и ему захотелось иметь ее
здесь. Хоть одно живое существо будет с ним не четырнадцать минут, а
постоянно.
Кампанелла ничего не ответила: ей строго-настрого
запретили сообщать узнику о том, что происходит в стране. Но,
вернувшись к себе, тотчас отправила телеграмму Молодому королю:
Прошу разрешения сообщить Матиушу о судьбе его
канарейки и отнести ее в тюрьму. Напоминаю вашему величеству, что я
говорила на заседании, как необходимы детям деревья и птицы.
Телеграмма не на шутку разозлила Молодого
короля.
«Хуже нет связываться с бабами! — ворчал он про
себя. — Сегодня — канарейка, завтра — собака, послезавтра — еще
что-нибудь! То камера сырая, то Матиушу темно, то, видите ли, он
нервничает, то плохо выглядит... Как будто у нас других забот нет,
кроме как ублажать этого мальчишку».
Король разрешил, но с оговоркой:
Надеюсь, это будет последняя просьба и последняя
уступка Матиушу. Корона обязывает доброе сердце Вашего Величества
считаться и с государственными интересами.
Молодой король вежливо намекнул Кампанелле, что по
горло сыт ее глупыми просьбами.
Матиуш, конечно, не подозревал, какие трудности
приходится ей преодолевать. Как тяжело отвечать ему: «Нельзя. Не
разрешают».
Так, например, ни газет, ни книг принести не
разрешили. Упоминать о Бум-Друме, Фелеке, Клу-Клу и Печальном короле
тоже.
Король Орест наябедничал, что Кампанелла
проболталась Матиушу о дружбе Бум-Друма с Молодым королем, и ей
здорово досталось. Ее строго-настрого предупредили: если она еще раз
проговорится, ее немедленно вышлют из столицы Матиуша, а вместо нее
пришлют не короля, а губернатора из Залива Кенгуру, известного своей
жестокостью и неприязнью к Матиушу...
— Вот, Матиуш, твоя канарейка!
Кампанелла называла его по имени, а он не знал: то
ли напомнить ей, что он король, то ли делать вид, будто он этого не
замечает.
— А вот фотография твоей мамы, — тихонько шепнула
Кампанелла.
Даже не взглянув на фотографию, Матиуш положил ее
на стол и занялся канарейкой. Почистил клетку, хотя она была чистая,
налил в блюдечко воды, хотя оно было слишком велико и не пролезало в
узкую дверцу. Потом просунул между прутьями клетки хлеб и кусочек
сахара. И время от времени украдкой поглядывал на часы, думая:
«Скорей бы прошли четырнадцать минут!»
Кампанелла тоже с тревогой смотрела на часы. Это
было ее последнее свидание с Матиушем в тюрьме. Пора было ехать на
заключительное заседание королей, чтобы подписать бумагу о ссылке
Матиуша. А ей хотелось кое о чем спросить его.
— Матиуш, мне надо с тобой поговорить. Оставь
канарейку, будешь с ней возиться, когда я уйду.
Матиуш нахмурился.
— Я слушаю вас, королева.
— Скажи мне, только откровенно... Если короли
позволят... Я одинока, как и ты... Согласишься стать моим сыном?
Будешь жить в моей стране, где круглый год светит солнце, в
мраморном дворце, который стоит в апельсиновой роще. Я сделаю все,
чтобы тебе было хорошо. Пройдет время, и короли простят тебя. Когда
я состарюсь, а ты подрастешь, я отдам тебе свою корону, и ты снова
будешь королем.
С этими словами Кампанелла хотела обнять и
поцеловать Матиуша, но он отстранил ее.
— У меня есть свое королевство, и в чужой короне я
не нуждаюсь.
— Но, Матиуш...
— Я не Матиуш, а пленный король. И несправедливо
отнятое королевство все равно верну.
Пробил большой тюремный колокол, возвещая, что
четырнадцать Минут прошло. Матиуш закусил губы. Сердце у него
колотилось, в голове теснились разные мысли.
— Благодарю вас, королева. Вы очень добры ко мне, и
я не хочу платить вам черной неблагодарностью. А если я соглашусь, у
вас будут неприятности.
— Почему?
— Я убегу. Все равно убегу. Пусть они меня получше
стерегут, так им и скажите.
Тюремный колокол пробил снова.
Подавив волнение, Матиуш спокойно договорил:
— Ваше величество, в тюрьме я волен распоряжаться
собой: ведь права защищаться у меня никто не отнимет. А если я
соглашусь стать вашим сыном, то навсегда лишусь свободы.
Тюремный колокол пробил в третий раз. И королева
удалилась.
«Бежать!»
Как это ему раньше не приходило в голову! Иногда
он, правда, думал о побеге, но его тут же одолевали сомнения:
удастся ли, куда бежать и зачем? И только теперь, когда королева
предложила ему то, что было бы пределом мечтаний для любого узника,
он решил окончательно и бесповоротно: бежать!
Сомнения покинули его. Теперь — прощай, скука!
Теперь некогда будет каждую минуту смотреть на часы. Теперь работы
хватит: надо обследовать сад, прощупать каждый выступ стены, учесть
каждое деревце. И до мельчайших подробностей обдумать, что делать,
когда он окажется на свободе. Во что переодеться, что взять с собой
в дорогу, где достать веревку, без которой никак не обойтись.
Матиуш не заметил, как наступил вечер, зажегся свет
и запела канарейка. Он подошел к клетке. Птичка в испуге замолкла,
но потом запела еще громче.
Тут взгляд мальчика упал на фотографию матери:
«Дорогая мамочка, Кампанелла хотела отнять у тебя
сына. Трон у меня отняли, а теперь хотели отнять и тебя. Но не
выйдет. Я не оставлю тебя. Мы вместе убежим из тюрьмы».
И вынув фотографию матери из дорогой, выложенной
жемчугом рамки, он спрятал ее в боковой карман:
«Тебе здесь лучше, правда, мамочка?»
Канарейка распевала самозабвенно.
Когда короли собрались на последнее заседание,
Кампанелла смело выступила в защиту Матиуша.
— Ваши величества, не подписывайте эту бумагу!
Матиуш — ребенок, с ним нельзя поступать, как с Наполеоном и вообще
как со взрослым. Он очень добрый и впечатлительный...
— Ну, пошла... — шепнул Молодой король на ухо
Бум-Друму.
— Видели бы вы, как он обрадовался канарейке! Как
кормил ее, менял воду... Дети легкомысленны и многого не
понимают...
Кампанелла видела перед собой недовольные,
скучающие лица. Короли зевали, закуривали, вздыхали. Но Кампанеллу
это не смущало. Она говорила, говорила, пока старикашка Альфонс
Бородатый не заснул в кресле, а бледнолицый Митра Бенгальский не
принял порошок от головной боли.
— Отдайте мне Матиуша, — сказала она под конец.
— Давайте проголосуем, — предложил кто-то.
— Хорошо, — согласились все.
— Минуточку, я совсем забыла... — умоляющим тоном
сказала Кампанелла.
— Устроим перерыв, — предложил король Орест.
— Да, да. Надо выпить чаю.
— И поужинать.
Кампанелла угощала королей самыми лучшими винами и
ликерами. И у каждого справлялась, какое кушанье любит он больше
всего. А лакеи разъезжали на велосипедах по всему городу и привозили
из самых дорогих ресторанов самые редкие кушанья. Кампанелла угощала
гостей сигарами, фруктами, мороженым всех сортов: сливочным,
ванильным, малиновым... Чего-чего только не было на столах: и торты,
и мед, и шербет турецкий, и орехи в сахаре, ириски, пряники,
швейцарский сыр, английский портер...
— Пожалуй, не было только одеколона и клопомора, —
съязвил на другой день известный шутник, король Миндаль
Ангорский.
Голосование пришлось отложить. Ведь королям никто
не запрещает есть и пить сколько хочется. И на этот раз они объелись
и перепились.
На другой день стало известно, что голосование
состоится не во дворце Кампанеллы, а в живописной рыбацкой
деревушке. И королева поняла: значит, они не согласны. По правилам
хорошего тона не полагается отказывать в просьбе хозяйке дома...
Предчувствие не обмануло королеву.
— Четыре голоса «за», двенадцать «против».
Итак, судьба Матиуша решена: его ссылают на
необитаемый остров.
— Пожалуйста, подпишите приговор.
Кампанелла расписалась последней и уехала, ни с кем
не простившись.
«Надо во что бы то ни стало спасти несчастного
ребенка», — решила она про себя.
А Матиуш не терял даром времени и всерьез готовился
к побегу.
Он ставил клетку с канарейкой возле старой, увитой
диким виноградом стены и делал вид, будто играет в Робинзона.
Петрушка был Пятницей, канарейка — попугаем. Ежедневно, как
Робинзон, Матиуш делал зарубки на коре дерева.
Видя, что маленький узник успокоился и увлекся
игрой, стража перестала так строго следить за ним. Когда Матиуш
гулял в тюремном дворе, они ходили за ним по пятам, потому что туда
выходило окно канцелярии и начальник не спускал с них глаз. В саду
же часовые делали что хотели. Чесать языки куда приятней, чем молча
шагать с винтовками.
Матиуш заметил: один кирпич в стене шатается. И
принялся за дело — раскачивает его вправо, влево; известка
осыпается, крошится, но со стороны ничего не видно: дикий виноград
заслоняет. Расшатав как следует один кирпич, Матиуш взялся за
другой. Он работал вовсю. Пальцы у него были в ссадинах, ногти
сорваны, но что боль, когда дело идет о свободе. До обеда покончил с
четырьмя кирпичами, после обеда — еще с двумя.
«Если ничего не помешает, через три дня буду на
свободе».
Вынуть кирпичи — полдела, а вот куда их девать?
Бродит Матиуш по саду в поисках лопаты.
— Ты почему в Робинзона не играешь? — спрашивает
его начальник стражи.
Солдаты говорили ему «ты», «Матиуш». Но он не
обижался: прежняя гордость бесследно исчезла.
«Ничего, привыкает парнишка. Игра в Робинзона
сейчас самая подходящая для него: скоро это пригодится ему в жизни,
— рассуждают между собой солдаты. — А может, с ним поступили слишком
сурово?»
— Ты почему перестал играть?
— Хотел погреб выкопать, а лопаты нет. Без погреба
не обойдешься — негде хранить подстреленную дичь.
Солдаты дали ему лопату и помогли копать. Когда яма
была достаточно глубокой, Матиуш положил туда кирпичи и засыпал
сверху землей. Но один солдат заметил.
— Откуда у тебя кирпичи?
— В саду нашел. Вон там, возле беседки.
Показать?
И, взяв солдата за руку, повел к беседке, а по
дороге стал рассказывать о войне, людоедах да так заморочил ему
голову, что бедняга забыл, зачем шел. В другой раз дело приняло
совсем скверный оборот: начальнику тюрьмы вдруг взбрело в голову
устроить проверку.
— Начальник идет! — крикнул из окошка солдат,
стоявший на часах в коридоре.
Солдаты вскочили как встрепанные, побросали
недокуренные папиросы, миг — и винтовки у них в руках. Матиуш встал
между ними и с опущенной головой молча зашагал по саду. Но
построиться как положено солдаты не успели.
— Почему двое впереди, а четверо сзади? Вы что,
устав не знаете? А это еще что за клетка? — загремел начальник
тюрьмы и ударил палкой по дикому винограду.
Матиуш похолодел: из-за дикого винограда показалось
отверстие в стене. Но начальник тюрьмы, к счастью, был порядочный
верзила и с высоты своего роста ничего не заметил.
— Что за подкоп? — грозно спросил он, указывая на
яму.
— Это кладовая Робинзона Крузо, — ответил
Матиуш.
— Итак, за нарушение устава — день гауптвахты и за
то, что заключенный номер двести одиннадцать копает ямы, — еще
один.
Но начальник тюрьмы рассердился только для вида. Он
боялся связываться с Матиушем: еще пожалуется Кампанелле! А это было
ему совсем некстати, потому что королева засыпала его подарками и
обещала прислать жене бриллиантовую брошку в награду за хорошее
обращение с узником. И потом, мальчишку скоро заберут отсюда.
Поскорей бы избавиться от него!
Одно плохо: солдатам велели засыпать яму, куда
Матиуш складывал провизию на дорогу. А делал он это так: половину
порции съест, а половину спрячет в свою кладовую.
Время летело быстро. Матиуш притворялся, будто
увлечен игрой: собирал желуди, палочки, устраивал возле стены садик,
мастерил забор, строил из песка крепости. А сам незаметно поглядывал
на солдат: смотрят они в его сторону или нет? Работа подвигалась
теперь значительно медленнее. Вынутые из стены кирпичи приходилось
прятать под курточку и относить на другой конец сада. Там была
беседка, а под беседкой зияло подвальное окошко. Туда Матиуш
бесшумно опускал на веревке по кирпичу.
Стена толстенная, но Матиуш знает: спешить нельзя.
Малейшая неосторожность может его погубить. А работа тяжелая. Ногти
сорваны, руки в незаживающих ссадинах и болячках.
О счастливый миг! Последний кирпич вынут, и рука
высунулась наружу! Только бы не заметили. Только бы не случилось
чего-нибудь непредвиденного.
Но случилось как раз нечто неожиданное, с той
стороны стены бежала собака — и цап Матиуша за руку! Матиуш
сморщился от боли, но не застонал, стерпел. Сделал вид, будто
продолжает играть. Если собака не одна, а с человеком, Матиуш
пропал. Человек увидит торчащую из отверстия руку и донесет
начальнику тюрьмы.
Пес тявкнул. Матиуш выдернул окровавленную руку и
сунул ее в карман.
— Ты чего там делаешь? — подозрительно спросили
солдаты, игравшие в сторонке в карты.
— Канарейку салатом кормлю, — с напускным
спокойствием ответил Матиуш.
— Вот дурачок! Сдохнет она у тебя, — засмеялись
солдаты, не прерывая игры.
Матиуш понял — откладывать побег нельзя: отверстие
могут обнаружить. Спасибо собаке, что цапнула его за руку и
предупредила об опасности. Картежники все же обратили внимание на
то, что Матиуш чем-то взволнован, и стали чаще посматривать в его
сторону.
«Во вторник тюремный санитар явится стричь ногти и
увидит покалеченную руку. Что я ему скажу?» — размышлял Матиуш. И он
отчетливо представил себе, как трудно рассчитывать на успех, сколько
опасностей и неожиданностей впереди. Но это его не расхолодило, а,
наоборот, придало еще больше решимости.
Сегодня ночью!
Сразу после ужина, сославшись на головную боль, он
лег в постель и оставил форточку открытой. Сказал, что душно. Лежа с
головой под одеялом, нетерпеливо ждал он смены ночного караула.
Внезапно дверь камеры распахнулась. На пороге —
начальник тюрьмы и представитель совета королей.
— Ваше величество, извольте собираться. Через час
отправляется поезд к месту вашей ссылки. Вот бумага с печатью и
подписями королей.
Матиуш, не говоря ни слова, встал и начал
одеваться.
«Все равно сегодня ночью убегу», — думал Матиуш,
укладывая вещи в чемодан.
Все пошло прахом. Отверстие готово, но какой в нем
прок, если он никогда больше не попадет в сад.
Другой бы на его месте отчаялся и окончательно
потерял надежду. Но только не Матиуш. Он понял: самое главное —
решиться. Остальное ерунда! Если даже придется удирать по дороге,
все равно подготовка к побегу не прошла для него даром. Он научился
владеть собой, быть благоразумным и осторожным. Не знал, как это
выразить словами, но чувствовал: основное — подготовить себя
внутренне, чтобы сердце, мозг, воля были тебе послушны, а остальное
приложится.
И Матиуш не падал духом.
Сборы были недолгие. Начальник тюрьмы ни на минуту
не оставлял Матиуша в комнате одного, а когда подъехала машина,
попросил написать в книге отзывов, что он, Матиуш, не имеет к нему
претензий.
— Вашему величеству это ничего не стоит, а мне
может пригодиться.
Матиуш согласился. Принесли чернильницу, бумагу,
ручку, и Матиуш написал:
Настоящим свидетельствую, что не имею претензий к
начальнику тюрьмы. Он добросовестно выполнял свой долг. Когда перед
войной я арестовал министров, он стерег их, ибо такова была моя
воля. А после войны он стерег заключенного № 211, ибо таков был
приказ королей-победителей, и даже не отомстил мне за разбитую вазу.
Итак, он выполняет свой долг, а я — свой.
Король Матиуш Первый.
Представитель совета королей расписался в тюремной
книге в том, что получил Матиуша в целости и сохранности. Покончив с
формальностями, они сели в машину и выехали из тюремных ворот.
Любопытно хотя бы одним глазком взглянуть на свою
столицу. В театре как раз кончилось представление, и люди
расходились по домам. Никто, конечно, не догадывался, что в мчащемся
по улицам автомобиле едет король Матиуш. Важных преступников всегда
возят ночью, чтобы никто не знал. Из театра шли только взрослые — и
ни одного ребенка.
«Хитренькие, детей небось спать уложили, а сами
развлекаются», — подумал Матиуш сердито.
Рядом на сиденье дремал представитель совета
королей. «Открою дверцу и убегу».
Нет, ничего не выйдет. Днем, когда на улицах кишит
детвора, убежать легче. И потом, как назло, ярко горят фонари и на
каждом углу торчит полицейский.
На вокзале обстановка тоже не благоприятствовала
побегу: представитель совета королей быстро провел Матиуша через зал
ожиданий и вывел на перрон прямо к вагону первого класса. Поезд
через пять минут отправлялся за границу. Войдя в вагон,
представитель совета поставил возле окна чемодан, на чемодан —
клетку с канарейкой.
— Ну, а теперь давай спать!
«Он что, притворяется или правда такой соня?»
Нет, полковник Дормеско не притворялся. Другого
такого сони не было во всем четвертом артиллерийском дивизионе, в
котором он служил. И четвертый дивизион гордился им.
...Еще в школе он сладко спал на уроках. Но никогда
не храпел, поэтому учительница не замечала этого и считала его
примерным учеником. Писал он без ошибок, читал тоже прилично — на
четверку с плюсом (во время диктанта и на уроках чтения не очень-то
поспишь — мешают), зато на арифметике он отсыпался. Товарищи
посмеивались над ним, но он не обижался: характер у него был
покладистый.
Однажды заснул он на уроке естествознания. На этих
уроках спалось как-то особенно хорошо: стояла мертвая тишина да
вдобавок монотонный голос учителя убаюкивал и глаза сами
слипались.
— Ну-ка, Дормеско, повтори.
— Он спит, господин учитель.
Сосед толкнул его локтем в бок. Дормеско вскочил —
стоит, глаза протирает.
— Ну, что тебе снилось? — спрашивает учитель.
— Большущий муравейник.
Ребята захохотали, а учитель сказал:
— Твое счастье, что тебе приснился сон по
естествознанию, не то влепил бы я тебе кол.
Как-то, когда Дормеско было лет шестнадцать, к ним
в гости пришел отставной капитан.
— Главное в жизни — это призвание, —
разглагольствовал он — Любишь рисовать — будь художником! Любишь
петь — пой! А в армии главное — дисциплина и беспрекословное
повиновение.
— Ну хорошо, — говорит огорченный отец Дормеско, —
а как быть если мальчик больше всего на свете любит спать?
— Если мальчик соня по призванию, поверьте мне, он
не пропадет. Ибо главное в жизни — призвание.
И старичок оказался прав: Дормеско пошел служить в
армию, и там не могли надивиться его отваге. В атаку его не посылали
— для этого он не годился, зато в обороне был незаменим. Прикажут:
«Стой на месте! Ни шагу назад!» — Дормеско окопается со своими
солдатами и, хоть земля тресни, не двинется с места.
— Страшно было? — допытываются товарищи.
— А чего бояться? Двум смертям не бывать, а одной
не миновать. Жены у меня нет, плакать некому.
Дормеско был заядлым холостяком и терпеть не мог
детей.
— Шумят, кричат, топают, озорничают. Маленькие по
ночам спать мешают, большие днем не дают покоя...
Он любил ходить в гости, но дома, где были дети,
обходил за версту. Вот почему, когда искали, кого бы послать с
Матиушем на необитаемый остров, выбор пал на него. В самом деле,
более подходящего человека не найти: полковник, да вдобавок детей
ненавидит.
Чин полковника Дормеско получил за оборону
Четвертого Форта Смерти, самого важного в крепости. Сорок четыре
раза бросался неприятель в атаку, но Дормеско не отступил ни на шаг.
Правда, командование не поскупилось на порох — знали, неприятель не
пожалеет сил, чтобы овладеть важным фортом. Дормеско отдал приказ:
«Стрелять без передышки день и ночь».
И вот солдаты палят, а Дормеско дрыхнет. Как
известно, мешает только внезапный шум, а к беспрерывному человек
привыкает и перестает его замечать.
Скоро подоспело подкрепление, и враг был
побежден.
— Позвать ко мне отважного защитника Форта Смерти!
— приказывает главнокомандующий.
— Никак нельзя. Не велели будить, — ответил
недотепа денщик.
Так Дормеско стал полковником. А сейчас он
растянулся на мягкой полке и спит, посвистывая носом:
«Фьюить-фьюить, фьюить-фьюить...»
«Погоди, ты у меня посвистишь!» Матиуш подкрался на
цыпочках к двери, отодвинул ее чуть-чуть и заглянул в щелочку.
Дело плохо: в коридоре часовой. Матиуш задвинул
потихоньку дверь и неслышно подошел к окну. Как приятно, когда на
окне нет решетки. Но как оно открывается? Внизу толстый кожаный
ремень неизвестного назначения. Наверху тоже кусок кожи. Матиуш
прикрыл клетку полотенцем: боялся, как бы канарейка не запела. Потом
поставил клетку на пол, влез на чемодан и стал орудовать. Потянул
ремень вниз — стекло ни с места; подтолкнул кверху — немного
подалось и застряло. Если разбить окно, полковник проснется... Ага,
вспомнил: однажды при нем открывали в вагоне окно. Тогда он не
предполагал, что это, как любое знание, может пригодиться в
жизни.
И вот, приподняв стекло немного кверху, он потянул
ремень на себя, и оно опустилось. В купе ворвался громкий перестук
колес. Матиуш посмотрел, высоко ли. Ничего, выпрыгнуть можно. Надо
только станции дождаться.
А дальше что? Денег — ни гроша. И без еды до
столицы не доберешься. Может, у стрелочника спрятаться? Хорошо, что
он навестил его, возвращаясь с войны. Добрая стрелочница наверняка
его не выдаст.
Полковник беспокойно заворочался во сне, и Матиуш
поспешил закрыть окно. Как бы соню не разбудил холодный ветер!
А полковник натянул на голову шинель и продолжал
спать.
«Это мне на руку», — подумал Матиуш.
Время тянулось невыносимо медленно. Матиуш боялся
прозевать станцию. А может, не стоит ждать? Он вспомнил
изнурительные походы во время войны и подумал: «Сейчас мне не
хочется спать, но вдруг сон сморит меня под утро? Тогда прощай
свобода!»
Два полустанка, станция. Нет, не та. Опять
полустанок. Наконец-то его станция! Открыть окно и выскочить было
делом одной минуты. И вот он уже бежит вдоль насыпи, а впереди во
мраке мерцает свет в окне у стрелочника. Матиуш мчится что есть
духу...
Свобода!
Из предосторожности он спрятался в сарайчике и
ждет: может, заметили, как он выпрыгнул в окно, и кинулись в погоню?
Нет, все спокойно, поезд отошел от станции.
«Пусть начальник тюрьмы выполняет свой долг, а я —
свой», — смеясь подумал Матиуш.
Соня-полковник продрал глаза, только когда поезд
подъехал к границе. Смотрит: окно открыто, а Матиуша нет.
«Хорошенькое дело! Удрал! А ведь мне приказано
доставить его на необитаемый остров. Как же я его доставлю, коли он
удрал? Кажется, ему ясно было сказано: спать! Неслыханное дело!
Мальчишка посмел ослушаться моего приказа! Что делать? Стрелять? Но
из чего? Пушки нет. И в кого! И как стрелять без приказа?»
Полковник Дормеско вынул из портфеля приказ и
прочел:
По получении сего полковнику Дормеско немедленно
надлежит передать командование капитану, а самому явиться в столицу
и отвезти Матиуша с вещами на необитаемый остров. Сухопутным и
морским властям вменяется в обязанность оказывать полковнику
Дормеско всяческое содействие. По возвращении приказываем подать
рапорт.
— Ну ладно, отвезу на остров канарейку и чемодан, а
по возвращении подам рапорт, — рассудил полковник. Потом вздохнул,
почесал затылок, закрыл окно и, прикрывшись шинелью, заснул. А поезд
мчался все дальше и дальше.