Не рыдай Мене, Мати (Пятница)
Все богослужение Святой Православной Церкви со всей вселенской чистотой и ясностью раскрывает догматический смысл и значение личности Пресвятой Богородицы; но литургическая концепция Пречистой Девы выявляется с особой полнотой и совершенством в тех песнопениях и чинопоследованиях, которые стоят в непосредственной связи со страданиями Ее Сына, с догматом искупления и моментом Воскресения. В устах православных песнописцев, создателей нашего богослужения, личность Божией Матери, Ее человеческие переживания и Ее сознание выступает с поразительной отчетливостью и яркой поэтической цельностью. Весь богослужебный материал Триоди Постной, равно как и некоторые песнопения Октоиха и Цветной Триоди, являются прекрасным примером церковного творчества именно в этой области. По так называемым "Крестобогородичным"1 песнопениям Триодей и Октоиха, "Канону о Распятии и на плач Богородицы",2 "Похвалам" и "Канону утрени Великой Субботы"3 вырисовывается с особой точностью и красочностью Образ Пречистой Девы Марии у Креста Сына Ее и Господа.
В этих песнопениях с особой поэтической красочностью, большим мастерством и напряженным благоговением описаны минуты невыразимого горя, человеческого, материнского страдания, переживания величайшей потери, некоторой оставленности, одиночества во всем мире. При чтении этих стихов с церковного клироса раздаются неутешные рыдания, точно устами Пресвятой Девы стенает вся Церковь Христова. В этих святых словах изображено все глубокое, просвещенное, озаренное сознание Божией Матери, Ее сознание, озаренное восполняющей силой благодати Святого Духа, Ее боговедение, проникновение в тайны всесовершенного бытия Божия. Кратко описанный в Священном Писании, как бы мельком очерченный образ Пречистой Девы, встает с поразительной яркостью и полнотой в Священном Церковном Предании, в этих немногих и таких знакомых песнопениях Великого Поста. Любовь к контрастам и неожиданным сравнениям характерна для византийского церковного творчества времен св. Феодора, Косьмы и Иоанна Дамаскина, облекает эти молитвенные воздыхания в особенно привлекательную форму и придает им исключительную живость и сочность красок.
В нашем религиозном мышлении образ Богоматери всегда связывается с каким-либо Ее праздником, либо с одной из Ее явленных икон. Земная же жизнь Ее от момента Сретения Ее Елизаветою и до Успения особо не отмечается в нашем религиозном сознании и библейско-историческом повествовании. Ее Личность в этот период всецело поглощается личностью Сына и Господа нашего. Несколько кратких замечаний евангелистов о Ней на протяжении всей проповеди Спасителя, момент Ее предстояния Кресту, ограничивают наши представления о Ее образе. Самый момент Голгофы заполняет собой все искупительные страдания Господа Иисуса, заслоняет чисто человеческое страдание Матери Его. Радость Церкви, радость Вселенной, всей твари о Воскресении заставляют померкнуть всю безконечную и опять-таки и человеческую радость Богоматери.
Литургическое переживание момента Голгофы со всей полнотой и доступной человеческому языку ясностью обрисовывает образ Божией Матери, с любовью и благоговением подходит к самым сокровенным страданиям Богородицы и дает нам верное понятие того, о чем умолчали в Священном Писании святые апостолы, но что сохранило в себе живое церковное ведение.
* * *
Церковные песнопения Великого Поста о Богоматери переносят нас непосредственно к моменту страданий Спасителя и предшествовавших сему событий. Настроение и переживания Пречистой Богородительницы вырисовываются ярко на протяжении всех этих событий. Когда "поведоша Его на пропятие и задеша Симона Киринейска понести Крест Его", то за ними всеми шла и группа жен, и среди них "усердно последоваша" Пресвятая Дева. События ночи и утра, суда у первосвященников и Пилата, оставление Господа всеми учениками, все это было в Ее сознании и памяти. Она вспоминает огненного Кифу и возглашает про себя:
"Страха ради иудейска, Петр скрыся, и вси отбегоша вернии, оставльше Христа".1
От усталости и страданий этой ночи подкашивались ноги, казалось - не было более сил идти, следовать за Господом. А Он все шел вперед, подводя страждущую вселенную к ожидаемому и близкому последнему моменту на всем тяжком пути искупления, к крестным страданиям. Агнец, взявший на себя грехи всего мира, торопится на заколение, на язвы за грехи наша, на муки за беззакония наша. И Агница вопрошает Его:
"Чесо ради скорое течение сие, Долготерпеливе, течеши неленостно; Иисусе вожделеннейший, Безгрешне, Многомилостиве Господи, даждь Ми слово, Рабе Твоей".2 Святой Сладкопевец Роман вещает нам далее о переживаниях Богородицы:
"Како идеши, Чадо, чесо ради скорое течение совершаеши?"3
Как бы вопрос и недоумение рождается в сердце Ее:
"Еда (разве) паки другий брак есть в Кане Галиллейской, и тамо ныне тщишися, да от воды им вино сотвориши? Иду ли с Тобою, Чадо, или паче пожду Тебе? Даждь Ми слово, Слове, не молча мимоиди Мене, чисту соблюдый Мя"...4
И шествует Агнец к заколению за весь мир, не на новый брак грядет, но на страдание; не к тому, чтобы сказать: "что Мне и Тебе, Жено, не у прииде час Мой?", но чтобы прославить всех в час этот; не от воды вино сотворить, но от пречистого ребра Своего кровь и воду излить, излить кровь Свою Нового Завета, во оставление грехов многих людей. И рыдает Пречистая, следуя за Ним (Лк. 23, 27-28).
И "пришедше на место, нарицаемое Голгофа, еже есть глаголемо Краниево место, даша Ему пити оцет с желчию смешав: се вкушь, не хотяше пити" (Мф. 27, 33-34).
И от горечи желчи, Пресвятая Богородица, "уязвляшеся сердцем горце".1 "Бе же час третий и распяше Его" (Мк. 15, 25).
На Голгофском холме стояла Пречистая, и на глазах Ее римские наемники с еврейскими законниками совершали казнь Того, Кто пришел освободить их от клятвы законной. Пригвождали пречистые руки Его и ноги ко Крестному Древу и сие водружали.
"Слава долготерпению Твоему, Господи, слава Тебе!.."
"Гвоздьми Тя Кресту пригвождена Мати Твоя, Слове, зрящи, гвоздьми печали горькия пронзает и стрелами душу"...2
И вспомнилось тогда проречение старца во храме, в сороковой законный день (Лк. 2, 35).
"Увы, Симеоново совершися пророчество: Твой бо меч пройде сердце Мое, Еммануиле!.."3
"Меч пройде, о Сыне, Мое сердце, и терзает Владыко, якоже древле Симеон Мне предрече, но возстани и спрослави, Безсмертне, Матерь и Рабу Твою, молюся"...4
И встают перед очами рождение в Вифлеемской пещере и ясли. И вспоминаются Ею те первые минуты земной жизни Того, Который уже рожден прежде всех веков от Безначального Отца, те первые минуты Ее Материнской радости, когда Она, по выражению церковной песни, "Ему приникше, рабски поклонися"5 в пещере Вифлеемской. Рождение преславное и пречудное, Рождение, в коем, как и до и после него Она пребыла Девою, Рождение браконеискусное, безболезненное, чудесное... и вот теперь чудо новое и таинственное Ей является:
"О, преславного чудесе, о таинства новаго, о ужаснаго начинания! - Дева глаголаше, на Кресте Тя виде. Его же неболезненно породи"1 и далее глаголет Она: "не презри Мене, Щедре, молча, Тя странно рождшую, Боже Всещедре!"2
"Что чудное и изящное... Болезни, ихже не имех внегда родити Тя, Сыне, острии касаются сердца Моего".3
"Болезни избегше в Рождестве Твоем, ныне болезненно уязвляюся"...4
Контраст смерти Безсмертного, страданий Безстрастного, смерти всем жизнь Подающего, подмечены и переданы с особой свойственной церковной поэзии VIII-IX веков тонкостью и жизненностью. Византийское церковное искусство здесь превосходит себя, в этих песнопениях безсмертные святые песнописатели достигают эпогея своего творческого дара.5
"Дева и Матерь, Твоя, Христе, на древе зряща. Тя мертва простерта, плачущи горько: Сыне Мой, - глаголаше, - что страшное сие таинство, всем даруяй живот вечный, волею на Кресте како умираеши смертию поносною"...6
"Содержай всю тварь на древо вознесен еси, и умерщвлен всем даруяй живот"...7
"Чадо, како страждеши естеством безстрастный, всяко хотя род человеческий от тли свободити"...1
"Жизнь, како умираеши?.."2
"Како осужден, хотя всем судити, видится висяй славы Господь"...3
"Гроздь зрелый, како на древо обесился еси. Солнце Славы, како взялся еси... сияние солнца омрачая, Спасе, Страстию Твоею"...4
"Мановением Твоим колеблеши видимый мир, Распинаемый, пребываеши же висимый"...5
"Како, Жизнь всех, приобщаешися смерти, оживити умершия хотяй яко благоутробен"...6
"Что Ти воздаде еврейский беззаконный собор безблагодатный, многих и великих Твоих даров, Сыне, наслаждейся"...7
В сознании обрадованной Марии радость заменяется горем, вместо тихой улыбки благодатного озарения, слезы капают из Пречистых очей Ее. Песнописец говорит:
"Жрет Тебе (то есть, приносит Тебе в жертву) жертвы слезныя Рождшая Тя, Христе"...8
"О, сладчайшая Моя Весно"...9
И после воспоминаний всей жизни Господа, всех Его чудес, Каны Галиллейской, Сретения Симеоном Богоприимцем, Рождества нетрудного и безболезненного, вспоминает Дева и Матерь тихий, мартовский, светлый день Благовещения, день обрадования, чудесного посещения посланцем Вышних Сил Архангелом Гавриилом.
"Вопияше, кричащи, плачем рыдающи: сицевая ли Ми Гавриил радости приносяше Благовещения, Чадо; отъыди исполнити неизреченный совет и божественное смотрение"...1
"Где, Сыне Мой и Боже, Благовещение древлее, еже Ми Гавриил глаголаше: Царя Тя, Сына и Бога Вышняго нарицаше"...2
Невольно вспоминается момент той весенней радости Благовещения и сопоставляется со скорбью нынешней весны. Так понятен и близок вопрос "где радость Благовещения?" Неужели же Благовещение было к смерти и только к смерти? Церковное сознание тонко схватывает все это. Литургическое переживание этих двух моментов так ярко и выразительно. Невольно сопоставляешь эти два момента жизни Пресвятой Девы: Благовещение - первую радость пробуждающейся весны, голубое "богородичное" облачение, лазурные тона в церкви, - и Великую Пятницу. Толпы молящихся в весенний, благодатный день, торжественная всенощная при сиянии свечей в переполненном храме и сегодняшнее краткое замечание устава об этой "плачевной" службе: "повечерие же поем в келлиях"; радостный перезвон всех колоколов, медный гимн всех церквей: "Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!", и сегодняшнее заунывное, строгое "клепание в било" и келейное пение "Канона о Распятии и на плач Богородицы". На шестой песни раздается трогательно-знакомый погребальный ирмос: "Житейское море воздвизаемое зря, напастей бурею".
Образ Пресвятой Девы Богородицы становится таким законченным, полным, ярко выписанным. Самые переживания Богоматери, Ее душевные муки и горе описаны в этих богослужебных стихах с такой ясностью и реализмом, что как бы видится перед глазами этот Образ безграничного страдания, видится с поразительной отчетливостью каждое выражение Ее, каждая тень печали на Пречистом Лике... Встают в памяти все дивные наши иконы снятия со Креста, погребения, все древние московские, киевские, хилендарские плащаницы, икона Божией Матери "Страстная". Чисто человеческое страдание, полное реализма, совмещается в дивной гармонии с божественным осиянием благодатного образа. Песнописец в таких ярких красках рисует эти моменты, словами такого реализма описывает скорбь.
"Дево Нескверная не терпяще утробнаго уязвления власы терзающе, глаголаше..."1
"Предстоящи... безсеменно Рождшая Тя и не терпящи зрети неправедно страждуща рыдаше с плачем и вопияше Ти: Како страждеши естеством Безстрастный, Сладчайший Сыне"...2
"Пречистая воздыхала еси слезящи, и вопияла еси горько: увы, Мне, Чадо Сладчайшее"...3
"Болезненно вещаше: увы Мне Чадо Мое, что сие сотворил еси: красный добротою паче всех человек, бездыханный, беззрачный являешися, не имея ни вида ниже доброты, увы Мне, Мой Свете. Не могу спяща зрети Тя, утробою уязвляюся и лютое оружие (собственно - меч) сердце мое проходит"...4
"На Кресте Тя видяще пригвождена... уязвляшеся Матерним милосердием (состраданием), Сына бо позна Своего"...5
"Уязвляшеся сердцем горце и стенящи болезненно из глубины души, лице со власы терзающи; тем же и в перси биющи, взываше жалостно: увы Мне, Божественное Чадо, увы Мне, Свете мира, что зашел еси от очию Моею, Агнче Божий"...6
"Сына Моего и Господа Моего лишена бых: увы Мне, болезную сердцем"...7
"Хотела бых с Тобою умрети, не терплю бо без дыхания мертва Тя видети".
"...ибо зашел еси, Сыне Мой, от очию Моею"...1
А на девятой песни канона, песни всегда посвященной Ей, Царице Небесной, и о Ней, и о радости Ее повествующей, на столь знакомый погребальный ирмос слышится:
"Радость Мне никакоже отселе прикоснется, не оставлю Его Единаго, зде же умру и спогребуся Ему".2
На утрени Великой Субботы, в ранний предрассветный час, вспоминая погребение Спасителево, слышим мы дивные похвалы Пречистой:
"О, Божие Слово! О радосте Моя, ныне терзаюся утробою Матерски".3
И взывает Дева ко всей природе и всей вселенной:
"О, горы и холми, и человеков множество, восплачитеся и вся рыдайте со Мной, Бога вашего Материю".4
Спаситель висит, пригвожден на Древе, человечество в безумии своем и отвержении от Бога дошло до крайнего предела. Пять с половиной тысяч лет ожидаемый момент избавления от клятвы и от закона наступил и... соединился с еще большим отпадением от Бога, с предательством и Богоубийством. На Голгофском холме, на самом месте погребения Адама, Новый Адам обновляет Своим страданием и смертью человечество, освобождает Адама от челюстей ада, основывает на Кресте Церковь Свою, скрепляет Ее Кровию Своею Нового Завета. Тело Свое, подобное нам во всем, кроме греха, "заимствованное от Девы",5 распинается на Кресте, чтобы освятить нас, приобщить Себе. Ныне уже отдельные члены Церкви приобщаются Телу Его (которое и есть Церковь). Совершается Жертва Искупления и Евхаристии. Людям показуется сокровенный и таинственный момент евхаристичности Церкви.
"Пригвоздися Жених Церковный", - говорит песнь.6
В смерти Его всеобщая жизнь и избавление от смерти, от уз тела тленного.
"Якоже лев, Спасе, уснув плотию, яко некий скимен (львенок) мертв возстаеши, отложив старость плотскую".1
Всеми оставленный Спаситель Своими страданиями заканчивает весь тот необъемлемый и непостигаемый подвиг искупления, который совершался Им от момента Его рождения и в течение всей Его земной жизни. Он заканчивает искупление греха всех. В безмолвии всей природы, благоговейном и страшном молчании и страдании всей твари видимой и трепете невидимых Бесплотных Сил переживает Пречистая Матерь оставление Свое Сыном, сиротство Свое, одиночество...
"Словом Слово паче слова Рождшая, Пречистая"2взывает к Сыну Своему и Господу всех: Не остави Мя Едину, Тя Рождшую, Иисусе Мой Сладчайший".3
Безмужно рождшая Сына Своего лишается ныне Его и вопиет:
"Увы Мне, безчадствуюся безмужная".4
"Где зашел еси, вселюбезнейший Иисусе Мой, Сыне Мой, и Господи; не остави Мя Едину, Христе, Рождшую Тя".5
В ответ на эти рыдания и мольбы, на скорбь сиротства отвечает Ей Сын Ее и Господь, указывая на любимого и оставшегося верным ученика: "Жено, се сын Твой", и потом ученику: "се Мати твоя". "И от того часа поят Ю ученик во своя си". (Ин. 19, 26-27). Тот самый ученик, которого любил Господь, "друг Христов",6 проникший в ведение богопознания, первый из трех богословов, тот, который умом своим узрел воплощение Слова от Девы и указывает нам весь смысл этого центрального момента Православия: "Слово плоть бысть". Святой Критянин Андрей поет:
"Да вопиет Иоанн, сказуя учении божественными воплощение Твое: Слово плоть бысть из Девы непреложно и пребысть естеством Бога, якоже бе, не отступив Отеческих Его недр".1
После того, как уже "вся совершишася" и Господь "предаде Дух", вся вселенная пережила момент неизреченного изменения. Космичность момента искупительной смерти с особенной подробностью и реальностью схвачена в православном литургическом сознании. Ряд песнопений говорит о том, и уподобляет этот момент по своему необъемлемому значению разве только с таким же космическим переживанием момента грехопадения человечества.
О погребении же Спасителя и плаче говорит все повечерие Великого Пятка и половина субботней утрени. Снова в ярких красках и реальных образах изображают эти минуты Симеон Логофет, Марк Идруинтский, и св. Косьма Маиумский.
"Плачущи глаголаше Браконеискусная к благообразному (то есть Иосифу Аримафейскому): потщися, Иосифе, к Пилату приступити и испроси снети с древа Учителя твоего".
"Видев Пречистую горце слезящу, Иосиф смутися и, плача приступи к Пилату: даждь ми, вопия с плачем, Тело Бога моего".2
"Растерзаяся и рыдая, и дивися вкупе с Никодимом, снят Иосиф и уцеловав Пречистое Тело, рыдаше, и стеняше, и поя Его яко Бога".3
"Песни Иосиф и Никодим надгробныя поют Христу, умершу ныне, поют же с ними и Серафимы".4
"Приимши Его с плачем Мати неискусомужная, положи на колену, молящи Его со слезами, и облобызающи горце же рыдающи и восклицающи".5
"Чадо Мое Возлюбленное, нага и уединена, и вонями помазана Мертвеца".1
"Зрящи Тя без славы и без дыхания и безобразна, и плачуся, держащи Тя".2
"Мироносицам глаголаше: срыдайте Ми, и сплачитеся горце: се бо свет Мой сладкий и Учитель ваш гробу предается".3
* * *
Но наряду с этими песнопениями, исполненными слез и скорбных восклицаний Божией Матери, наши православные святые песнописцы касаются и иных моментов Ее переживаний у Креста Сына Ее. Вместе с разъяснением важности и догматического значения голгофских страданий и вместе с раскрытием таинственного смысла воспоминаний Страстной Седмицы, сошествия во ад и освобождения сущих в нем, богослужение Постной Триоди и нарочито последних дней поста отмечает с особой проникновенностью и смелым полетом творческого поэтического дара богосознание и догматическое ведение Самой Пречистой Девы, Ее, если можно так выразиться, богословское понимание момента.
Наши песнописцы вкладывают в уста Пресвятой Богородицы исповедание христианских догматов, лишь спустя 3-4 века Церковью открыто изглаголанных в символах. Этим показуется богопросвещенное сознание Богоматери, просветление Ее Духом Святым еще до дня Пятидесятницы. Многое еще прикровенное от учеников и апостолов открылось в некоторой мере Ее Пречистому уму.
Озарение Духом Святым в светлый день Благовещения облагодатствовало Ее ум и положило на него особый отпечаток боговедения; безмужное зачатие и безболезненное рождение вселили в Нее не только сознание себя Честнейшею Херувим, но и Матерью Божьей, и именно Богородицею, а не только Христородицею. На протяжении всей земной жизни Сына Ее Она сознавала Его не только Сыном Своим, не только Учителем и Пророком, но и Господом и Богом Своим, и у Креста Его Она, "вопияше Матерски: Сыне Мой и Боже Мой, Сладчайшее Мое Чадо, како терпиши страсть поносную1 и "како покрывается гробом неописанный Бог".2
Божия Матерь видит в страданиях Господних не только страдания и смерть, но понимает и все искупительное значение их; Она понимает, что эти крестные муки суть продолжение и завершение, завенчание всего искупительного подвига, который Он нес в течение всей Своей земной жизни.
"Неправедно како страждеши, хотяй избавити сущия от Адама земнороднии"...3
Умными очами Своими Она взирает и разумеет небесную славу величия Господня. "Егоже трепещут всяческая, яко Создателя и Бога, Долготерпеливе, слава Тебе"...4
"Видимый Мною, видим был еси Ангелом, Неприступне Иисусе, Сыне Мой"...5
"Единородне Сыне, покажи славу Твою, всех спасение"...6
"Не остави Мя Едину, Единородне, Отцу Соприсносущный"...7
"Како прославляемый яко Бог от Ангел, от беззаконных ныне человек, Сыне, хотяй, распинаешися; пою Тя, Долготерпеливе".8
Но величайшее Ее смирение показуется в этих песнопениях ясно и неизменно. Все они чужды обожения Богоматери, превозношения Ее до высоты, равной Триединому Богу, нездорового сектантского мистицизма, латинской "Мариолатрии", как все сие было чуждо и Самой Пречистой Деве. Божией Матери не приписывается абсолютное божеское разумение и понимание всего. Она не одарена божественным разумом. Она по своему смирению, избранию и святости, облагодатствованный человек и Божия Матерь. Со свойственным смирением, напоминающим известный диалог в благовещенском каноне, песнь говорит от лица Девы Богородицы:
"...не поемлю высоты таинства, и глубины великих судеб Твоих".1
А в других песнях выступает опять богоразумение Богоматери. Рыдающи взывает Она: "како Тя немолчно ангельскими песньми славословимаго дети еврейския Пилатову судищу, Сыне, представиша; песнословлю Твое, Слове, многое и неизреченное благоутробие".2
Смысл сего песнопения и его контрастные тона особенно резки и ярки. Богоматерь "умным" оком видит горнюю славу Триединого величия Божия, "еяже ангели не могут терпети" и в безпрестанных гласах пений величают сияние этой славы; 3 и как контраст сему великолепному и непередаваемому человеческим языком хвалению и славословию в ушах Пречистой раздается резкий и фанатический, беспощадный и злобный крик еврейских детей у Пилатова судища: "распни Его, распни Его!"
Особенно ярко видится проникновение в догматическое тайноразумение в этих словах:
"Зрящи Тя, Христе, Всенепорочная Мати, мертва на Кресте простерта вопияше: Сыне Мой, Собезначальне Отцу и Духови, кое неизреченное смотрение Твое сие, имже спасл еси пречистых рук Твоих, Щедре, создание".4
"Тления Тя кроме родих из чрева (то есть без истления Тя родила) прежде век Егоже Отец роди; и како тлееши, человецы терзают Тя, Сыне".5
Просвещение и разумение сокровенных тайн бытия Божия, неизвестное еще ученикам (ибо их ум не был еще "отверст разумети Писания" в то время - Лк. 24, 45) и в самой Святой Церкви раскрытое лишь изволением Святого Духа устами святых отец на Соборах IV века, было раскрыто и известно Пречистой Деве. Да и могла ли Предызбранная от всех родов, Введенная во Святая Святых, Воспитанная во храме от юности Своей, Обрадованная Ангелом, Зачавшая по Предвечному смотрению Отца и наитием Святого Духа и Родившая безболезненно и неизреченно Сына, могла ли Она не проникнуть в некоторые тайны Троичного Ипостасного Бытия, Она, Рождшая Ипостасное Слово? И далее, столь мало и кратко раскрытый в нашей догматике момент сошествия в ад и лишь слегка обрисованный на древних покоробившихся досках московских писем, получает известное раскрытие в литургическом сознании Православия. И опять-таки сущность сего ясна и открыта умному взору Пречистой Девы:
"...неправедно како страждеши, хотяй избавити сущия от Адама земнородныя"...1
"...како в худом гробе полагаешися, мертвыя повелением возставляй во гробех"...2
"...ни от гроба Твоего востану, Чадо Мое, дондеже и Аз сниду во ад: не могу бо терпети разлучения Твоего, Сыне Мой"...3
"...не косни, Животе, в мертвых"...4
"...приими с Тобою... да сниду в ад с Тобою и Аз, не остави Мене Едину: уже бо жити не терплю".5
Но Сын Ее, претерпевый страдания, смерть и сошедший во ад, не низводит Ее с Собою туда, но воскресши из ада и вознесшись через сорок дней на Небо, предуказывает Ей место одесную славы Своей. Не в ад с Ним нисходит Она, но, Преображенная, на Небо восходит. Посему Ее Успение - не только Успение, но и воскресение и вознесение Божией Матери.
"Ангели Успение Пречистыя зряще, удивишася; како Два восходит от земли на Небо".
Видя все происшедшее на Голгофе и сострадая по человечеству невыразимыми муками и скорбью, Божия Матерь до конца понимает смысл страданий и видит за тридневною смертью воскресение для вечной жизни всего человечества. В литургической концепции Постной Триоди сознание этого Божией Матерью выявляется впервые на четвертой, Крестопоклонной неделе Великого Поста:
"Но возсияй возстания Свет, любящим Тя".1
Это характерно отметить, ибо с Крестопоклонной недели особенно усиливается ожидание Воскресения и Пасхи: "Кресту Твоему покланяемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим".
Крест связан с Воскресением. Без Креста и Голгофы нет Воскресения. Посему Церковь в своем богослужебном понимании и толковании премудро установила: каждое воскресение на утрени поется крестовоскресен канон и канон Кресту на неделю третью Великого Поста, Творение господина Феодора Студита, гл. 1., в котором звучат ирмосы пасхального канона: "Воскресения день, просветимся, людие"...
Итак, Божия Матерь ожидает Воскресение Сына, но это ожидание переплетается с чисто материнским горем сиротства.
"Потщися убо возстани, яко да вижу и Аз Твое из мертвых тридневное Воскресение".2
"...воскресни и утоли Мою болезнь и печаль, можеши бо, Владыко, елика хощеши и твориши, аще и погреблся еси волею".3
* * *
Ответом на все эти дивные и величественные песнопения звучит в утренний час Великой Субботы девятая песнь канона:
"Не рыдай Мене, Мати..."
Это не радостный гимн "Христос Воскресе", ни торжествующий и величественный: "Воскресни, Боже, суди земли". Это неведомое никому из нас, никому не открытое, нигде, ни в одном Евангелии, ни в апокрифе не записанное, но лишь понятое Церковью, ею услышанное, принятое и запечатленное в таинственных словах молитв и песен, от нас не скрытое, но и не раскрытое вполне и до конца. Этот тот глас, что слышала в сердце Своем Божия Матерь, в сердце не только Матери Христовой, но и Богородицы. Это были тайноизреченные глаголы.
"О, како утаилася Тебе есть бездна щедрот, - Матери втайне изрече Господь, - тварь бо Мою хотя спасти, изволих умрети, но и воскресну и Тебе возвеличу, яко Бог небесе и земли".1
"Да человеческое обновлю сокрушенное естество, уязвлен есмь смертию, хотя плотию; Мати Моя, не терзайся рыданьми".2
"Адама и Еву свободити, - Мати, не рыдай, - сия стражду".3
"Не рыдай Мене, Мати, зряще во гробе, Его же во чреве без семени зачала еси Сына: возстану бо и прославлюся и вознесу со славою, непрестанно яко Бог, верою и любовию Тя величающия".4
И как бы ответом на это звучит глас Богоматери:
"По Воскресении Твоем, Спасе, помилуй всех нас".5
Зачинается пост жалобными рыданиями и воплями Богородицы у Креста, вся Триодь исполнена картин скорби, горя, страдания Ее и страдания всей твари. В последний же день Страстной Седмицы, на утрени Великой Субботы, к концу канона, к моменту наивысшего молитвенного напряжения Церкви, в девятой песни, песни Богородицы, звучит торжественный, может быть, даже самый торжественный и значительный по смыслу из всех Богородичных ирмосов:
"Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе".
Молитвами, Господи, Пречистыя Твоея Матере, помилуй нас. Аминь!