Пустыннолюбная горлица (Вторник)

"Чесо изыдосте в пустыню видети; трость ли ветром колеблему; но чесо изыдосте видети; человека ли в мягки ризы оболчены; се иже во одежди славней и пищи сущии, во царствии суть. Но чесо изыдосте видети; пророка ли; ей, глаголю вам, и лишше пророка... Глаголю бо вам: болий в рожденных женами Пророка Иоанна Крестителя никтоже есть: мний же во Царствии Божии болий его есть"... (Лк. 7, 24-28)

...В полутемной церковке при редком и тихом сиянии разноцветных лампад смутно выделяется темное дерево иконостаса. Длинные ряды икон святых отделяют алтарь от храма, небо от земли. Это лики святых, в коих дивен Бог, это праздники церковные, святые события истории домостроительства нашего спасения. В рамке темного дерева вырисовываются отдельные образа, писанные умелою рукою московского и новгородского изографа, искусные миниатюры с мельчайшим кружевным узором строгановских мастеров, затаенные и прикровенные догматические богословствования на досках православного религиозного сознания. В угловатых линиях, изгибах спин и ног, наклонах голов, в разноцветных хитонах одежд, замысловатых контурах и компоновках символических икон - и все сие по строгим правилам и прописям "Иконописного Подлинника", по заветам великих Евангелиста Луки, Дионисия, Рублева и, - плоды постнических и молитвенных трудов бессмертных Ушаковых и Прокопиев Чириных, все они смотрят с высоты иконостаса на припадающих к ним, молитвенно и слезяще воздыхающих православных христиан.
И среди всех этих темных ликов и склоненных фигур выделяется образ "большего в рожденных женами", того, кого святая Церковь особенно часто поминает и в своем богослужебном сознании называет Пустыннолюбной горлицей. И в живом ведении Церкви, в тайнах ее сознания, в том, что лишь приоткрыто в нашем литургическом богословии, в богослужебных книгах и ликах икон, вырисовывается этот образ, прекрасная картина жития величайшего Пророка. С иконостаса взирает худой, истощенный лик "пустынного гражданина", держащего в руках купель с Предвечным Словом, Коего он был глас. В ряду праздников, снова в сложных компоновках видны его Рождество, Крещение Спасово, Усекновение его честныя главы, все глубокие и святые события, полные догматического и нравственного значения для нас. Вверху иконостаса мерцает лампадка, чернеет темная синева купола, виден лишь строгий и великолепный лик Ветхого деньми, там в иконостасе снова предстоит склоненная фигура Крестителя, в одежде из верблюжьей шерсти со свитком: "Покайтеся!", стоит ошуюю Господа Спасителя, а одесную Его - Матерь Его. Это "Деисус". Напрашивается сравнение двух иконописных типов.
На Голгофском холме Страждущий и умирающий Господь, за грехи людей униженный, оканчивающий Свой великий подвиг сострадания и искупления человечества, и по сторонам Креста Его - Матерь Его и любимый ученик, тот, кто провозгласил миру о воплощении Слова от Нее, "Слово плоть бысть", и ныне Ее, страждущую, приемлющий - святой Иоанн Богослов, тайнозритель, девственник... И другой ныне - это Деисус. Точно чудесный трехстворчатый складень: Господь Славы, Спаситель мира и по сторонам Его опять же Матерь Его, нетрудно Его носившая, без истления Его родившая и в Успении прославленная и Предтеча Его, тоже уже во Царствии Славы, тоже девственник, тоже Иоанн... Тот Иоанн, из богословов, рекший первый о Боге Слове, сей еще во чреве Матери взыгравыйся от Духа Святаго и сим, еще будучи во чреве, исповедавший Бога Слова... Два Иоанна - две иконы... Два предстояния: в страдании и во славе - Голгофа и Деисус. Потому и зовется икона эта "Деисус", что являются здесь Богоматерь и Предтеча как молитвенные посредники перед Господом за нас в Царствии Славы. И там, на Голгофе, Пресвятая Матерь, изживающая всю глубину Своего горя у Креста страданий Сына, и здесь Царица Небесная, предстоящая за грехи всех людей у Престола Царя Славы. И знаменательно еще и то, что в день чудесного явления Божией Матери во Влахернской Церкви Цареграда, когда Пречистая честным Своим омофором покрыла предстоящих в храме - явилась Она св. Андрею в сопровождении сих двух Иоаннов: Предтечи и Богослова, Крестителя и Тайнозрителя.
И "мы Крестителя, яко в рожденных женами больша, достойно чтуще, величаем"...

* * *
Краткие рассказы евангелистов-синоптиков о рождении, житии и смерти Крестителя Господня дополнены и объяснены в наших богослужебных книгах. Многие места темные и непонятные приобретают в них особое толкование и освещение. И при знакомстве с литургическим материалом сего вопроса и ближайшем изучении святых икон Предтечевых вырисовывается четко и ясно его образ, чувствуется вся его необходимость и законченность в философской системе Православия, в домостроительстве нашего спасения.
Прежде всего Предтеча Господень - центральное звено, связующее Ветхий и Новый Завет, лицо, стоящее на грани двух эпох, на рубеже двух культур, и посему особенно значительное и полное по своему содержанию. Нашим мысленным взорам представляется безотрадное, бесплодное, как пустыня, ветхозаветное прошлое человечества. Пять с половиной тысяч лет рабства греху, жизни без радости в ней, темная ночь, всецелое устремление к далекому Востоку, откуда должен воссиять Свет миру, должен зардеться рассвет и озарить исстрадавшееся человечество... По всем ожиданиям, приметам и чувствованиям это утро близко, оно должно вот-вот придти, ибо уже нету сил дышать и жить. Ночь тьмы объяла все, иго закона нестерпимо более, бремя греха уже совсем придавило к земле...
Великая, увлекательная и жуткая история ветхозаветного Израиля, история всеобщего отступления от Бога, всеобщего богоборчества, осквернения, убиения пророков и праведников! Земля напоена кровью и слезами, и среди ужаса и тьмы только несколько людей, несколько праведников, живущих еще по вере отцов своих, ходящих перед Богом, не забывающих завета Его. Изгнания, проклятия, падения, пленения, войны, несчастия всего народа, как гнев Господень над ним. И все же средь этого всего остается еще надежда, не угасла еще вера в Грядущего, в Предсказанного, в ожидаемого Мессию, Царя Израилева, вера в настоящего, мудрого, славного Царя, Который освободит Свой народ, воссядет на престоле Соломоновом и восстановит былое величие славы его. Исполняются седмины Данииловы, приближается срок, предвозвещенный пророками. Израиль ждет своего Мессию. Он уже чувствует предрассветный холодок занимающейся зари освобождения от закона, он предчувствует уже первое свежее дыхание ветерка, веющего с гор, дыхание весны. Прилетают первые птицы и щебечут в еще обнаженных садах Иудеи. Зима лютая, холодная, мертвая кончается. Наше богослужение чутко воспринимает все это: "Яко горлицу, тя, весну истинную... предвозвещающую мирови... ублажаем присно".1
"Горлица пустыннолюбная яве возсия, божественную весну возвещающая, имже преста безбожия зима лютая, и Жениха друг искренний светло прииде Иоанн".2
"Горлицу тя, Пророче, краснейшу, разумевше, славим, провозвещающу сущим в мире божественную весну"3.
"Видим был еси посреде стоя ветхаго же и новаго, овому убо Пророче, престати творя, оваго же свет являя".4
Такими прекрасными образами Церковь переживает появление этого величайшего в рожденных женами "вселенскаго Апостола"5 и "пророков главизну".6 Вся жизнь Предтечева, запечатленная нам в святом благовествовании, иконах и богослужебных книгах, проникнута глубоким таинственным смыслом; в каждом событии многое и значительное раскрывается. В самой личности его, в его появлении в истории нашего спасения, Церковь видит именно только что указанную живительную весну, первое дуновение оживляющего ветерка с полей, первое свежее дыхание новой жизни. Посему Церковь чтит и ублажает память святого Пророка прекрасными и живописными сравнениями, видя в нем воистину прекраснейшего вестника жизни:
"Ластовица красная, славие 1 честный, голубе предобрый, пустыннолюбная горлица,2 или "доброглаголивая ластвица",3 "славие благогласный, голубице златая".4 Поэтому-то и в богослужебном сознании Церкви память Предтечи Господня окружена такой особой любовью и почтением.
Июньская Минея под 24-м числом содержит в себе много прекрасных молитвенных кринов, вплетенных руками византийских искусных мастеров в венец похвальный Иоанна Крестителя. День Рождества Предтечи Господня издавна причислялся к великим праздникам, и уже в V и VI веках праздновался наравне с такими церковными торжествами, как Рождество Христово, Пасха, Пятидесятница и Богоявление.
В шестой месяц по зачатии заматоревшей во днех Елисаветы посылается Архангел Господень в град Назарет к Деве Чистой благовествовать Ей великую радость, и восста Сия, и торопится в горнюю страну, и входит в дом Захарии священника, встречается с Елисаветой. Встречаются две будущие матери: матерь рожденного в женах большего и Матерь рожденного от Девы; матерь будущего Пророка, его же отец уже стар, на склоне дней своих, и Матерь Того, Кого Она Отца не знает, ибо Отец Его Ветхий деньми родил Сего прежде времени без матери. Целование Елисаветы - снова древний иконописный колорит. Церковь поет:
"Виждь Елисавет к Деве Марии глаголющу: что пришла еси ко мне Мати Господа моего; Ты Законодавца и аз законоположителя; Ты Слово и аз глас, проповедающ Царство Небесное..."1
"Елисавет зачат Предтечу благодати, Дева же роди Господа славы; целовастася обе матери, и младенец, взыграя, внутрь бо рабы хваляще Владыку..."2
"Бога Слова познал еси, яко Пророк в матерней утробе и сея язык употребив богословиши в темне чертозе, обожаем Светом Неприступным..."3
"Познал еси Предтече, Ему же поклонился еси прежде Рождества и пелен Твоих, Христа Жизнодавца, и взыграньми показал еси сего Господа твоего нарекл, взаим взем матерний язык к пению Христа Бога нашего..."4
Зачатие его и рождение окружено особым таинственным сиянием. Необычно зачатие заматоревшей материю от престарелого отца, необычно взыграние его во чреве, просветление Духом и обстановка наречения имени тоже вызывает удивление. И все сие нужно, всему подобает быть, ибо предуказывает ему в истории нашего спасения необычное место.
"Божию Слову, хотящу от Девы родитися, Ангел от старческих чресл происходит, великий в рожденных женами и пророков превысший подобаше бо божественных вещей преславным быти началом кроме возраста исчадие и без семени зачатие..."5
Великим и единственным в истории человечества явлением воплощения, страдания, искупления, воскресения, преображения и вознесения должно воистину предходить сверхъестественное начало. В таинственом видении его Ангела, в немоте его, в неплодстве матери, в рождении Предтечевом, нежданном плодоносии рождшей, в отверстии языка Захарии, - во всем сем видит Церковь глубокий смысл, который приоткрывает нам в своих книгах. В течение мертвой лютой зимы, темной ночи неведения истины, в "законе сени и писаний" человечество тщетно ждало от закона избавления от гнетущего ига греха и проклятия. Грех был сильнее закона, закон же лишь слабое вспомогательное средство против греха и все же необходимый воспитатель, пестун (Гал. 3, 24) во Христа, подготовка, но, о какая тяжелая! Только предреченное пришествие Царства благодати, только глаголы вечной жизни могли освободить Израиля от преданности греху, закону, проклятию смерти. Закон бесплоден... Закон бессилен... Посему и Захария престарелый, услышав таинственное вещание посланца Горних Сил, должен был умолчать, ибо он прообразует собой самый ветхозаветный закон. Сам закон доживал свой век, ему надлежало умолкнуть перед грядущим и уже вот-вот близким пришествием Мессии Избавителя.
"Молчание старчо, законного писания образ носит таин. Ибо пришедши благодати, Моисей1 умолча: подобаше по премудрости сокровищу явльшуся всем молчати... 2
И подобно этому в заматорелости и неплодности Елисаветы богослужебное наше сознание видит неплодность и пустоту церкви ветхозаветной, оплодотворенной и оживленной лишь пришествием Христа Спасителя: "Елисавет прежде неплоды сущи, Христе, Церковь Твою проображаше, яже от язык,3 и рождши преславно паки показует многочадну, неплоды явльшуся иногда."4
Ибо Церковь еще и так вещает: "Процвела есть пустыня яко крин, Господи, языческая неплодящая Церковь пришествием Твоим, Христе, в немже утвердися мое сердце..."5
Человечеству верующему, ожидающему тысячи лет обещанного избавления уже могло казаться, что его уже и не будет, что это избавление так и не придет. А вдруг? А если?... И колеблется уже вера некоторых, твердость убеждения слабеет. Усомнился и Захария, несмотря на свидетельство столь высокого собеседника, но как бы успокаивая его и утверждая его в вере, поет ему Церковь:
"Старче, не не веруй, Бог бо обещавает, яко в старости родиши сына, егоже о рождестве мнози возрадуются, той бо приидет силой Илииною..."1 (Лк. 1, 17)
И действительно:
"Прииде бо воистинно, закону неплодствующу благодать..."2
"Сице явльшуся дати Отцу освобождение, Ему же и благовестися и родися глас Слова и Света Предтеча."3
И как бы предчувствуется это избавление и обновление:
"Елисавет радуешися и Захария вещает паки: оба убо обновляются по старости Иоанновым абие гласом и просвещаются".4
Умилительно взывает Церковь на утрени Рождества Предтечи на последней песни канона. Молитвенное наше устремление, следуя в богослужении за всей историей спасения человечества и следуя за Израилем от Чермного моря до дня Пришествия Света, доходит до воспоминания о Божией Матери, и после Ее возвышенного, но смиренного признания: "Величит душа Моя Господа", признания, обращенного к матери того, чью память мы собрались праздновать, особенно нам становится осмысленно и значительно ожидание престарелыми родителями сына, предвестника Искупителя:
"Священниче, по старости бо сына, и по умервщлении удов рождаеши Предтечу..."
"...се бо Елисавет вопиет: по старости сына и по умервщлении удов рождаю Предтечу..."
"...се бо Елисавет сосцы питает, по старости сына и по умервщлении удов рождает Предтечу..."
"Слава давшему неплодной по старости плод, старцу и пророку сына, готовяща ему люди совершенны божественного Предтечу..."5
Церковь зовет всех к радости, потому и "вся тварь светло твое рождение празднует"1 и "возрадовася Иордан преславно, и играет научаяся Иоанна слыша, от неплодна рождена чрева, море же ликует водными играньми."2
В конце утрени, к моменту наибольшего молитвенного напряжения всей Церкви, четко звучит голос канонарха:
"О, преславного чудесе, из престарелыя матере, Божия Слова проповедник Иоанн днесь произыти тщится, связанный язык яснейше рождеством глаголати являет..."3
Действительно, преславно и велико чудо рождества Иоаннова - знамение новых времен.
"Закона и благодати посреди стоя, божественный Пророк, объявляеши всем яве, овому убо престатие, оному же просияние..."4
Значительное место Иоанново в икономии спасения. Он весь еще от закона, весь от Ветхого Завета, но им уже звучат сильные, мощные слова, ведущие к новому, от закона к благодати, от Моисея ко Христу, от отца его умолкнувшего Захарии к Тому, к Кому он идет, Которому уготовляет путь. Вслушайтесь в те поучения из Священного Писания, которые святая Церковь нам предлагает в сей день Иоаннова рождества. На вечерне чтутся три паримии Ветхого Завета. В первой (Быт. 15,15-17, 19; 18, 12-14; 21, 1-8) вспоминает Церковь ветхого деньми Авраама - отца верных, также ожидавшего до преклонной старости своей сына обетованного Богом, вспоминается неплодство Саррино, и в этом видится будущий прообраз Иоаннова рождения, видится неплодство греховного состояния Израиля. Во второй паримии (Суд. 13, 2-8; 13-14; 17-18; 21) снова указание на милость Господню, не оставляющую избранных Своих, снова повествуется о неплодстве жены Маноя, о посещении ее Ангелом, обетование сына и посвящение его Богу. В сем таинственном обетовании и посвящении многое прообразует будущее рождение Предтечи. Заповедывает Ангел Господень явившийся Маною и жене его не оскверняться в пище и питие, ибо "освящено Богу будет отроча из чрева даже до дня смерти его"... "От всех, ихже рекох жене твоей да сохранится елико исходят от винограда, да не яст и вина и сикера да не пиет"... Заповедывает Ангел рождающемуся отроку не есть ничего "нечистаго", и бритва не коснется его главы. И был сей разговор у жертвенника, когда хотел Маной принести в жертву козленка и хлебное приношение, и Ангел поднялся в пламени жертвенника и стал невидим. И при чудном зачатии Предтечевом сказал Ангел пораженному немотою Захарии о рождающемся Иоанне: "Будет бо велий пред Господом; и вина и секиры не имать пити и Духа Святаго исполнится еще из чрева матери своея". (Лк. 1, 15).
Строгие предписания назорейского закона окружают рождение Иоанново, но совершенно особый смысл приобретает личность Предтечева, когда сравним ветхозаветное сие поучение с апостолом, который чтется тогда на литургии (Рим. 13, 12 - 14, 5), в котором проясняется особая связь Нового и Ветхого Заветов, видится, сколь много еще Иоанн принадлежит ветхому. Сегодня новозаветная литургия, еще вчера ветхозаветная вечерня. Ему заповедуется не вкушать от плода лознаго, не пить вина, сикеры и остерегаться нечистой еды. Свобода же и широта всеобъемлющего Апостола Павла вещает римской общине христиан: "изнемогающаго же в вере приемлете, не в сомнение помышлений. Ов бо верует ясти, а изнемогаяй зелия да яст. Ядый не ядущаго да не укоряет, не ядый ядущаго да не осуждает. Бог бо его прият. Ты кто еси, судяй чуждему рабу... кийждо своею мыслею да извествуется"... (Рим. 14, 1-5). По толкованию этого места святыми отцами, силен тот, кто все ест, и силен не потому, что все ест, но потому, что верует, что всякое создание Божие добро и "ничтоже отметает." (1 Тим. 4, 4). А немощен тот, кто ест зелье, думая, что пища нас может поставить перед Богом (1 Кор. 8, 8). Есть ли грех в ядении или неядении, никто их вас решить не может. "Бог бо его прият", а в осуждении уже грех... Здесь, конечно, Апостол не уничтожает поста как аскетического упражнения и средства в борьбе со страстями, но лишь отнимает у пищи самой по себе какую-либо силу нас поставить в те или иные к Богу отношения. Тут так ясно видна всеобъемлющая свобода Православия, возможность соединения строгой аскезы со свободой, постничество с приятием пищи в простоте и веселии сердца. Самсону и Иоанну Предтече, как сынам закона, еще нужна внешняя формальность в законе. Не вера, не благодать все освящающая, а "мое" отношение к закону. Господу Иисусу, идущему вслед Крестителя и Его Апостолу святому Павлу уже не нужно это отношение к пище, к закону, такое отношение к посту. Ничто не погано, все свято, все уже освящено, ибо новая тварь радуется. Христос благословляет брак в Канне, благословляет угощения, трапезы этих простых людей, Он посещает эти скромные пиры и не постится и уже не придерживается формального закона, ибо "прейде сень законная благодати пришедшей". И все поучение Апостола Павла к римлянам, проповедь веры и благодати, а не дел закона, все же нашло в себе первый проблеск, первое предчувствие в личности Предтечевой, звавшего к покаянию: "Покайтеся!" - "переменитесь" к вере в Грядущего. Потому и поет ему Церковь: "...и всем глаголал еси: ко Христу приступите верою и спасетеся"...1 Ибо "сия есть победа, победившая мир, вера наша", как поучает нас святой Богослов, сын громов. (1Ин. 5, 4). Только веруй и спасешься. В третьей паримии (составленной из глав 40, 41, 45, 48 пророка Исаии) пророк предупреждает и самое рождение Предтечи, как гласа, вопиющего в пустыне: "Возвеселися неплоды рождающая". Как всегда, ветхозаветное поучение не только украшает собой богослужение праздника, но еще придает ему особый, законченный вид...
И мы, собравшиеся в церкви, - "Крестителя яко в рожденных женами больша достойно чтуще величаем"...
Церковь величает св. Иоанна Крестителя в своих песнопениях как "пророков предел и начало апостолов, земного ангела и небесного человека."2 Потому "пророков предел", что он воистину величайший из всех, больше Исаии и Иеремии, Давида и Моисея, Михея и Амоса и всех других, больше потому, что "пророков превышши явился еси, ибо сам видел Проповеданнаго".3 "Начало апостолов", ибо он уготовал пути Господу и первый воскликнул то слово, которым началось Христово учение. Первый призвал к покаянию: сей бо проповеда начаток нашего спасения, взыгравыйся во чреве и вопия в пустыне: "покайтеся!", Царев воин и Предтеча благодати, Агнца провозвещая и Спаса моля о душах наших.1 "Земнаго ангела," ибо действительно пожил на земле бесплотным житием, ибо "всяку добродетель исполнил, всяку же злобу от сердца возненавидел, и стезю покаяния человеком показал."2 А таинственная Кассия-инокиня поет:
"Чистоту бо конечно и целомудрие целовав, имяше убо по естеству, бежа же еже чрез естество, паче естества подвизався...3 и небесного человека", ибо был он "ангельскому и человеческому существу сопричастен. 4 В образе Предтечевом мы, грешнии, имеем великий пример подражания, его личность для нас имеет особое нравственное значение. А в августе, в день Усекновения, Герман Патриарх поучает нас:
"Что тя наречем, Пророче: ангела ли, апостола ли, или мученика. Ангела зане яко безплотен пожил еси; апостола яко научил еси языки; мученика же яко твоя глава за Христа усечеся..."5
Родился великий Пророк чудесным образом, над ним исполнились все предписания законные и "отроча же растяше и крепляшеся духом: и бе в пустынех до дне явления своего ко Израилю" (Лк. 1. 80). Удаляется он "от жизни мирской к жизни мировой", показует пример будущим Антониям и Пахомиям, "о мире молитву творя",6 о том мире, который носился в пучине грехов, жаждая избавления, милости, света освобождения. И действительно "девство утверждается и целомудрие торжествует, пустыня веселится и мир празднует рождеством твоим, Предтече..."7 Он должен идти пред Искупителем от греха согласно проречению Ангела (Лк. 1, 17). и "духом и силой Илииною путь Господень исправить."1 По рождении своем приуготовляется он в пустынного гражданина, в Пророка всего человечества. Церковь называет его между прочим и так: "Захариино прозябение и пустыни доброе воспитание, покаяния проповедник, очищение согрешений"2, ибо... "днесь секира, исковавшись, посечение предлагает душам неплодия..."3
Церковь отмечает и строгое воспитание Предтечево и подготовку его к тяжелому подвигу его:
"Из чрева матерня исполнился еси Святаго Духа, Предтече, и сикера и вина не пил еси якоже рече отцу твоему Ангел, тем же нареклся еси велик пред Богом".4
"Пустыня тебе гражданина непроходимая имяше, блаженне Предтече."5
"Житию ангельскому поревновал еси на земле пророческое совершение, и Новаго Завета первомучениче..."6
"Еще жительствуя в телеси, житие безплотных показал еси..."7
Взгляните на икону Предтечеву и вспомните церковную песнь:
"В пустынях ходя, власы вельбужи, покрываем, в ових убо яко светосиянно жил еси царски: в ових же яко царску обнося красоту над страстями воцарился еси..."8
"И бе в пустынех - повествует святый евангелист-врач, - "до дне явления своего ко Израилю" (Лк. 1, 80). А явление сие было воистину величественно и прекрасно. Вот каков он явился:
"Небо одушевленное, добродетельми яко звездами украшенное, златосиянное и златозарное солнце, свещник благодати, сокровище Духа, Царствия великий проповедник, ветия богодухновенный, громогласный язык, труба великая, Предтеча да воспоестся."1
Еще раз по милости и неизреченной любви Божьего Промышления о людях посылается Израилю Пророк, еще раз в пустынях Иорданских зазвучал мощный и властный глас, вопиющий подобно гласу меди, обличающий, бичующий заматорелое в грехах человечество, зовущий к новой жизни, к перемене.
Больные и расслабленные, слепые и хромые, нечистые и одержимые слышат сей глас вопиющий. Израиль снова по милости Господней узрел забытый образ пророка. Человек, в верблюжью кожу оболченный, усменным поясом опоясанный, с лицом обветренным и загорелым, восстал на Иорданских берегах; и зовет, зовет Израиля, погибшие овцы Господни. Далеко раздается глас его, издалека видна высокая, строгая, худая фигура с развевающимися волосами, изможденными чертами лица, тонкими руками и проступающими ребрами. Таков он на иконе. Даже отверженным созданиям рода человеческого - прокаженным, последним из презираемых тварей, слышен его звенящий глас: "Покайтеся!" С какой верой обезумевший народ, потерявший было всякую веру, смотрит и на этого пророка. Может быть, этот?... А вдруг?... А что, если этот?... Ибо близки уже предреченные дни, в которые закончтся седмины Данииловы. С жадными умоляющими взорами, с горящими глазами встречают они его, следуют ему, веруют ему, покоряются, спускаются в быстрины Иордана, в прохладные воды речные, чтобы оставить там свои грехи, до греха Адама, смыть их в этой воде, веря этому гласу: "Покайтеся!", но не понимая и не зная, что значит: "Грядый по мне иже предо мною бысть" (Ин. 1, 27). И не знают, что оставленные ими в воде грехи их приемлет Другой, Который вслед за ними пойдет в эту воду, чтобы принять все грехи на Себя.
Вспомните дивную, странную, особенную картину Иванова в Румянцевском музее в Москве, "Явление Христа народу". Вспомните фигуру Иоанна, вспомните жалкие, жадные, верующие глаза нищих, бедных, больных, угнетенных, грешных, идущих в воду. Вспомните, как ярко выписана вода, веточка и этот мальчик, лезущий в воду, там, в левом нижнем углу картины. Вспомните отдаленную, как бы во мгле грядущую, фигуру "Агнца Божия, вземлющаго прегрешения всего мира". Народ оставляет все свои грехи, чтобы отдать их Тому, Кто понесет их с любовью и со страданием через Иудею, к Голгофскому холму. И стоит тут же Иоанн... Для народа он видней, приметней, слышней со своим звучным голосом, внушительной, строгой фигурой ветхозаветного Пророка, к которому так привык и по которому так истосковался Израиль, приметнее Того, Другого, молчащего и медленно идущего там, в отдалении, на пригорке... О, как верит сейчас Иоанну этот народ, как его любит, как возлагает на него все свои упования и надежды о восстановлении земного величия царства. Так же как верил, любил и жаждал всех остальных пророков, бывших до него и потом, не поняв и не дождавшись от них того, о чем фантазировал, - избивал их камнями и убивал... Это все вблизи Иерусалима... "О, Иерусалиме, Иерусалиме, избивый пророки и камнем побивый, посланныя к тебе." (Мф. 23, 37). Велик образ Иоанна, идущего на проповедь. Церковь поет ему:
"Божественный храм был еси Бога Жизнодавца, всех блаженне, Пророче и Предтече и проповедник, Живущаго имел еси в сердце"...1
Наступает великий момент, момент величайший и единственный в житии Иоанна, и новый шаг на пути искупления Спасителем нас крещение Его во Иордане. Вот подходит к Иоанну и Тот, о Ком он вещает, Тот, Кому он не счел себя достойным развязать ремень от сандалий, приходит, чтобы приять крещение, то есть, чтобы на Себя возложить бремя чужих грехов, ибо в Себе Он не имел греха.
"Видев Тя грядуща, Христе, к себе Предтеча, и крещение просяща, с трепетом возопи: что ми повелеваеши еже паче сил совершити, о Всесильный Господи, како рукою коснуся Тебе, рукою вся Содержащаго; Ты мя паче крести, раба Твоего"...2
Господь как бы говорит: "...приступи, крести тлению Неподлежащаго и мир от тли изымающаго"...1
В церковном, богослужебном сознании разговор Господа с Его Крестителем у берегов Иорданских, вкратце переданный св. евангелистом Матфеем, (3, 13-17), подробнее передается в стихирах на стиховне в день 7-го января, то есть на день Собора Предтечи:
"Яко виде Тя, Владыко, Иоанн Предтеча к нему грядуща, ужасен быв, яко благонравен раб со страхом вопияше: кое смирение Спасе, кая нищета, в нюже оделся еси богатством благости смирившагося человека".
"Гряди ко Мне, таинственно Совершающему спасительное, Предтечи противовещал еси, со страхом послужи, Спасе всяческих и не ужасайся. Сокрушеннаго бо Адама грехом обновляя, крещаюсь яко человек: естеством нескверный Иорданскими водами, в нихже видиши пришедша Мя".
"Солнце очищаемо, кто от земнородных виде, Иоанн противорече, и Одевающаго небо облаки обнажая всего, и источники и реки Содевающаго в воды входяща: дивлюся несказанному смотрению Твоему, Владыко, не отягчи раба Твоего страшными повелении"...2
Тут проявляется великое смирение Предтечево, и премудрое и спасительное изволение Господне. Этот разговор немного напоминает дивный диалог благовещенского канона и в смиренных возражениях Крестителя невольно вспоминается смиренное недоумение и возражения Богоматери.
Но Предтеча, от чрева матери познавший Бога, тогда еще взыгравыйся при посещении Слова, смиренно, но смело исповедует:
..."аще и от Марии еси Младенец, но вем Тя Бога Превечнаго, по земли ходиши, певаемый от Серафим"...3 И соглашается он на совершение своею рукою великого таинства, чтобы "исполнить как подобает всякую правду" (Мф. 3, 1). Сходит Господь Спаситель в помутневшие от людских грехов воды Иордана, сходит и "преклоняет всех Преклонивший небеса"...4
И при звоне всех колоколов на утрене, в торжественном сиянии церковной славы несется по морозному январскому воздуху до самых горних обителей, где прославлен великий Пророк, несется величание:
"Величай, душе моя, иже в пророцех великаго Предтечу".1 А затем Церковь хвалит и Самого Христа "дланию раба рукоположеннаго."2 И, о преславнаго чудесе!.. Совершается великое знамение, впервые человечеству открывается совершенно догмат Троичности Бога...
Ветхозаветный Израиль знал о Триедином Боге лишь по догадкам; смутно и неясно в Библии говорилось о том. При сотворении мира (Быт. 1; 26), при падении Адамовом (Быт. 3, 22), при смешении языков (Быт. 11, 6-7) Бог как бы в намеках приоткрывал великую истину Триединства Своего. Аврааму являлись прикровенно три таинственные Ангела, дивно запечатленные Андреем Рублевым на местной иконе Троицкого собора Сергиевой Лавры. Пророк Исаия слышал троекратное пение Серафимов, и только лишь теперь, на грани двух заветов, в момент начала искупительного подвига Христова, отверзаются опаловые облака, яркий солнечный луч озаряет Предвечного Божия Логоса, слышен глас Отца, Свидетельствующего, и Дух впервые сходит на воду, освящает естество ее, белым облаком витает над простором Иордана.
В нашем богослужебном сознании прекрасно обозначен этот момент в кругу суточного богослужебного обихода. Это начало каждой утрени, момент непосредственно перед шестопсалмием. Вечерня начинается возгласом: "Благословен Бог наш"... так как это служба прообразующая преимущественно Ветхий Завет. И как в Ветхом Завете давались человечеству как бы намеки на истину о Троичности, так и на протяжении вечерни слышим эти намеки, то в "Свете Тихий"... то в каждом возгласе, кончающемся славословием Троицы. Утреня же непосредственно подводит к Новому Завету, в конце ее после богородичной песни рождается Свет, как бы воплощается Слово. По современному греческому богослужебному уставу в этот момент совершается проскомидия, прообразование рождения на дискосе-яслях Предвечного Младенца, Агнца, вземлющего грехи всего мира. Посему и служба сия, утреня, начинается ясным и определенным исповеданием догмата Святой Троицы: "Слава Святей, Единосущней, Животворящей и Неразделимей Троице"... и тоже впервые, ясно и определенно исповедуется так Святая Троица в Богоявлении, ибо тогда впервые человечеству явился Бог в величии Своем. На Голгофе же откроется путь в Царствие Божие, исповеданное разбойником на Кресте, и тогда в этой особой Царской службе - Литургии, Церковь скажет: "Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа" и на "Блаженствах" откроются Царские врата, ибо на вседневной утрени во время малого славословия врата не открываются.
Литургия - служба Искупления. С момента Крещения Спасителя как бы началась в истории человечества новая служба - утреня, чтобы со дня Голгофы начать в Церкви литургию.
Воистину ты велик, Иоанн, ты величайший из пророков, ибо ты стоял, "крещая в быстринах Владыку"...1 Ты первый лицезрел страшную тайну Триединства Божия.
"Над Слово крещаемо, в виде голубине низходяща видел еси Духа Святаго и глас Отеч слышати сподобился еси, блаженне: Сей есть Сын Мой сопрестольный, Его же поет вся тварь"...2
Сподобляется Великий Иоанн и Церковь поет: "храм был еси Божественныя Троицы"...3
То, что было только предчувствием для ветхозаветных праведников, для Иоанна виделось уже "не яко зерцалом в гадании, но лицем к лицу". То, чего боялся громко сказать и исповедать ветхозаветный пророк, ибо боялся искушения и соблазна многобожнической прелести для своего народа, явилось непосредственно самому Иоанну. Он - свидетель явления Святой Троицы человечеству...
И "мы Крестителя, яко в рожденных женами больша, достойно чтуще величаем"...
* * *
...И народ шел в пустыню к Иордану, и из пустыни заиорданской звучал глас его, сильный и властный. Народ и мытари воздавали славу Богу, веруя в Иоанна (Лк. 8, 29). И лишь гордые и прельщенные фарисеи и законники отвергали волю Божию, выражавшуюся в проповеди Иоанновой, и не следовали к нему. Быть может, некоторые из них и шли, но не принимали крещения (Мф. 3, 7).
Старозаветное, иудейское очищение освобождало не от грехов, а только от телесных нечистот. Наше крещение вводит в Церковь Христову, дает прощение грехов, смывает первородный грех Адамов, оставляя лишь последствия его на нас. Иоанново крещение не имело силы нашего христианского крещения, не могло давать спасительного действия людям, ибо искупление еще не было совершено Спасителем.
Но крещение Иоанново было выше иудейского, оно было, по словам Иоанна Златоустаго ("Слово в день Богоявления"), как бы мостом между обоими крещениями. Оно не сообщало Святаго Духа, оно не давало благодатного прощения, оно повелевало каяться, но не было властно отпускать грехи. Но в нем был уже зов к покаянию, и это-то покаяние, эту перемену отвергли иудейские законники и книжники.
Глас Иоанна не был гласом, вещающим как кимвал, но гласом великого Пророка, восставшего от старых времен. И следуя словам Спасителевым, Церковь возвещает о нем: "не был еси трость вражиих ветров колеблема духовеньми",1 ибо действительно не был он "скитающийся всяким ветром учения" (Еф. 4, 14). Он уяснил нам Христово Царство.2
Голос его звучит и доходит до роскошных палат развратного двора сластолюбивого Ирода, кровосмешением дополняющего свои беззакония.
"Что тя наречем, Пророче, ангела ли, апостола ли или мученика... яко глава твоя за Христа усечеся."3 Иоанн Предтеча - мученик, первомученик за Христа. Глава его усекается ради Иродова беззакония.
"Новый Илия ты был еси, со дерзновением, Предтече, и царя обличая беззаконоваша и житие невещественно показуя нам, якоже он (то есть Илия) преблаженне".1
Бесстыдными и сладострастными телодвижениями услаждает девица несытую похоть развращенных очей Иродовых гостей. Льются звуки заунывной, восточной, манящей и дразнящей музыки, влекущей или к беспредельной грусти и плачу, или к безудержной страсти, звуки, полные "пьяного счастья и тоски безотчетной"... Размеренно покачивается, извивается, как змея, танцует девица, и под все учащающиеся звуки и рыдание дрожащей струны она вертится при отблеске светильников и распаленных глаз, жаждущих греха гостей...
"Пляса ученица вселукаваго диавола"...2
"Убийством бо пианство Ирод раствори"... 3
В службе Усекновения дивны и достойны особого похваления стихиры на вечерне, кончающиеся неизменно: "но мы Крестителя, яко в рожденных женами больша, достойно чтуще, ублажаем"... В непереведенном у нас из славянской Минее синаксаре говорится о том, как "рука пятнающая себя убийством, отсекает мечом главу того, кто руку полагает на Главу Господню"...
Тот, кто всем проповедовал близость новой жизни, звал к покаянию, к святости, кто сам пожил на земли, как Ангел безплотный, умирает такою смертью. Цена его жизни - награда за развратную пляску.
"Земной Ангел... блудному плясанию показуется цена"...4 ибо он "перстом первее показа Агнца, и языком второе Ирода обличил"...5
За этим убийством величайшего Пророка те же люди убивают Бога: за смертью праведника, как наградой за блудную пляску, следует смерть Безгрешного, как награда за зло обезумевшего человечества, за грех всего мира... И все сие ради нашего спасения! В народном сознании этот день отмечается особым, строгим постом.
Усеченный во главу спекулатором Иоанн Предтеча не оканчивает свое поприще совершенно, его миссия еще не завершена. Церковь замечает в своих песнопениях еще одно обстоятельство, растолковывающее слова Захарии при рождении Иоанна: "И ты отроча, пророк Всевышняго наречешися... просветити во тьме и сени смертней сидящия" (Лк. 1, 79). Церковь поет:
"Иоанне,.. сущим во аде душам послался еси проповедовати Грядущаго и тех спасти всех прежде скончавшихся верных от Адама"1, "предварил бо во аде жизнь"... 2
"Предрекий Рождество Твое и Божественное страдание, в преисподних мечем бывает Пророк и вестник тамошняго пришествия Твоего, яко глас слово Иоанн взывая: мертвии - Животодавца, слепии - Светодавца, плененнии - Избавителя, Христа превозносите во вся веки"...
Ибо и ему, как ветхозаветному праведнику, надлежало сойти во ад и там ждать освобождения Христова. Но не только ждать...
Как предрек он Спасителю в рождестве и возвестил Его взыгранием матернего чрева, как предтек в пустыни вещанием своего гласа, как предварил Христа в страданиях за истину и правду, так предварил Его и в сени адовой, чтобы и там быть Его пророком, и там проповедовать покаяние и Его близкое пришествие. Ад уже трепещет, радуется земля и "новая тварь ликует". В одежде из верблюжьих власов, подпоясанный усмяным поясом, с блюдом в руках, и на блюде его усеченная голова... Таков он на древней иконе!.. Таков Предтеча Христов в аду!..
"Молитвами, Господи, Крестителя Твоего и Предтечи Иоанна, помилуй нас, грешных, аминь!"