Глава 8
- Больше ты за макаронами не поедешь. Тебя вообще опасно выпускать одну дальше ворот, - заявила бабушка, выслушан мой подробный отчет. Я не спорила, положившись на время, разве бабушка сможет долго па меня сердиться? Но она сердито молчала день, другой - почти целую неделю.
Даже подарок от ди Корти не привел ее в восторг; не сказав ни слова, она убрала корзину с чудесными пло-дами в свой огромный холодильник, и мы еще долго ими наслаждались - тоже молча. А мои фрукты в дороге изрядно помялись, и бабушка их сварила с сахаром. Теперь вечерами мы пили чай с абрикосово-персиковым джемом в полной укоризны тишине. Мое молчание означало: "Вот видишь, как вкусно! Я для тебя старалась, а ты сердишься..." Бабушка в ответ молчала: "Джем получился прекрасный, но какой ценой он до-быт!"
Бабушка на меня сердилась, пчела меня укусила, любви у меня ни с кем не случилось, от ди Корти-младшего я едва спаслась и, несмотря на все эти неприятности, я великолепно себя чувствовала. После завтраки я кор-мила кур и рыб, а потом уходила гулять. Я подолгу бродила одна по острову, загорала на полянке среди кустов смородины, где никто, даже бабушка, не мог меня увидеть. Я перебирала в памяти вес случившееся со мной за последние месяцы и почему-то всем была очень довольна, даже укусом пчелы - ведь это была обыкновенная пчелка, а могла быть пчела-убийца!
Между тем бабушка поправлялась и большую часть дня теперь проводила на веранде с книгой, ловя редкие сол-нечные минуты. Она уже могла самостоятельно спускаться по ступеням в сад и тоже иногда прогуливалась в одиночестве. Мы ходили по разным дорожкам сада, стараясь не встречаться на прогулках. Ох, и упрямые же бы-ли мы обе! Впрочем, у меня-то было оправдание - гены...
А лето уже кончалось. На березах пожелтели первые листья, смородина и крыжовник переспели и СТАЛИ осыпаться на землю. Начали поспевать яблоки. Я с грустью думала о том, что мне скоро придется возвращаться в Лондон и приступать к работе. Что я буду делать в Реальности после того, как столько увидела и пере-жила в подлинной жизни? Я даже по-своему молилась: "О Месс! Хотя бы еще один живой, полный людей и событий день, еще одно, пусть самое маленькое приключение! И Месс мне его обеспечил..."
Бабушка вдруг оживилась, повеселела и однажды вечером сказала мне:
- Все, хватит нам дуться друг на друга. Я хочу, чтобы ты помогла мне управиться с заготовками на зиму. Надо срочно собрать ягоды, а мне сейчас не с руки приглашать женщин из деревни, я жду гостей.
Прежде бабушка всегда нанимала для такой работы женщин из баварской деревни, лежавшей в получасе езды на мобиле. Они убирали овощи с огорода, собирали ягоды и яблоки в саду, а затем укладывали их на храпение. В такие дни бабушкина кухня превращалась в настоящую маленькую фабрику по переработке овощей и плодов; женщины под присмотром бабушки перебирали ягоды, укладывали их в пластиковые контейнеры и ставили их в огромный морозильный шкаф; они чистили и мелко резали овощи и тоже скла-дывали их в морозильные камеры для дальнейшего использования. За работой крестьянки болтали между собой и с бабушкой и даже пели. Прежде в такие дни я старалась не спускаться вниз из своих комнат, чтобы не соприкасаться со всей этой суетой, но сейчас я бы, пожалуй, познакомилась с ними поближе...
Расплачивалась бабушка с деревенскими в основном солью. Через общую распределительную сеть соли крестьяне получали на человека столько же, сколько горожане, а уходило у них в хозяйстве гораздо больше, поэтому мно-гие бабушкины соседки стремились поработать у нее за соль. Неужели она в этом году отказывается от их помощи из экономии, несмотря на свою больную ногу. Уж не я ли тому виной, ведь она опять продлила мой отпуск...
- Бабушка! Да мы с тобой и вдвоем справимся: я буду собирать ягоды, а ты - укладывать их в контейнеры. Вот толь-ко потом я должна буду вернуться в Лондон и навряд ли смогу помочь тебе с уборкой овощей и картофеля.
- Ты готова помочь с ягодами? Отлично! А на уборку овощей я потом как всегда приглашу женщин из деревни.
На другой день мы занялись ягодами. Бабушка тоже выбралась в сад и обирала кусты смородины, сидя в легком пе-реносном кресле. Конечно, она сначала собирала ягоды быстрее меня, по потом, когда я перестала обращать вни-мание на всяких там жучков-паучков и перестала бояться, что из-под каждого куста на меня выпрыгнет ля-гушка или нападет змея, дело у меня пошло веселей. Кончилось тем, что бабушка должна была полностью заняться укладкой ягод на кухне, а на второй день к вечеру я так завалила ее ягодами, что мне пришлось тоже надеть передник и встать к кухонному столу.
За укладкой смородины и крыжовника на зиму у нас состоялся интересный разговор.
- У меня скоро будет гостья, - сказала бабушка, - и я хочу тебя подготовить к ее приезду. Она пробудет здесь несколько дней. Это русская монахиня.
- Монахиня? Разве в наше время бывают монахини?
- Да, на земле, слава Богу, еще есть монастыри и монахи, и добавила нечто таинственное, в своем духе: - А если бы их не было, то и Земли уже не было бы тоже.
- Почему же о них ничего не слышно? Я ни разу в новостях не видела ни одной монахини.
- Потому что сегодняшний мир воздвиг вокруг еще сохранившихся монастырей своего рода Стену отчужде-ния: монахи не являются полноправными гражданами планеты, они не могут ничего ни продавать, ни покупать, не могут пользоваться государственной электроэнергией и транспортом и лечиться у врачей.
- Так они вроде асов?
- Бот именно. Когда принятие персонального кода было объявлено обязательным для всех граждан пла-неты, они отказались принести присягу и поставить код на свои руки.
- Почему?
- Монахи считают, что персональный код - это печать Антихриста, пришедшего под видом Мессии по-губить весь род человеческий.
- Какая глупость! Они молятся за весь мир и при этом не понимают, что Мессия пришел спасти мир?
- Они знают, что Мессия уже приходил именно с этой целью две тысячи с лишним лет тому назад, и имя ему Иисус Христос, - тут бабушка перекрестилась, а я как всегда внутренне содрогнулась от возмущения. До меня никак не доходило, как она, с ее умом, образованием и жизненным опытом, может носить в себе такие дикие предрассудки - веру и Бога и в какого-то Христа? Но я хорошо знала, что спорить с ней на эту тему было совершенно бесполезно.
- Неужели все христиане оказались такими фанатиками, бабушка, что отказались от нормальной жизни в пользу своего Бога?
- Многие не выдержали давления властей и приняли печать, чтобы не остаться без жилья, работы и хлеба. Даже некоторые священнослужители, в том числе архиереи, пошли па сделку с Антихристом, наивно полагая таким образом сохранить Церковь. Но монахи почти все отказались от персонального кода. Конечно, они не дела-ли никаких политических заявлений, не выступали в средствах массовой информации, ведь они монахи. Они просто не являлись на пункты регистрации. Если ты помнишь, наш Месс не так уж уверенно чувствовал себя в начале борьбы за мировую власть. Уже была создана Единая мировая религия, но и другие церкви пока не были запрещены. Напротив, сразу после Катастрофы число христиан на земле резко возросло, и, чтобы не вызвать их осуждения и не потерять голоса на выборах, Лжемессия приказал оставить не принявших пе-чать христиан и монахов в покос. Но постепенно большинство христиан вынудили согласиться на персональ-ное кодирование, а непреклонных и монахов полностью блокировали. Монахи и монахини теперь офици-ально объявлены асами, только не бродячими, а оседлыми. Из больших городов монастыри были изгнаны в дикие места якобы из-за нехватки жилья для пострадавших от Катастрофы. На них натравливали обезу-мевших от лишений и бед несчастных людей, множество монахов и священников были убиты при церков-ных погромах. В конце концов монахи должны были передать безвозмездно всю спою недвижимость правительству и уйти из своих монастырей буквально с котомками за спиной. Но мать Евдокия, которая приедет к нам погостить, монахиня из счастливой обители: ее монастырь находится в таком глухом угол-ке, что до них пока не добрались. Они уже больше ста лет живут в тихом местечке Франции, и никто, кроме православных, о них не знает.
- Как же они там существуют, если они отделены от мирового сообщества?
- У монахинь есть свое хозяйство: большой сад, огород - они выращивают овощи, держат пчел. Им помо-гают православные люди, снабжая их другими продуктами.
- И макаронами?
-Да.
- Уау! Теперь я все поняла!
- Сколько раз я тебя просила, Санечка, не издавать этих бессмысленных младенческих восклицаний! Впрочем, ладно... Теперь ты знаешь, детка, почему я просила тебя быть осторожной в этих поездках.
- И почему тебе так не понравились мои последние приключения. Да, теперь мне кое-что стало ясно.
- И ты не сердишься на меня?
- За что я должна на тебя сердиться, бабушка?
- За то, что я позволила тебе так рисковать собой. Ведь я отправляла тебя за макаронами, не сказав, что по-том они будут переправлены монахам-асам.
- Бабушка! А я-то считала тебя самым справедливым человеком!
- А я несправедливо поступила с тобой, отправив тебя на дело, о котором ты не имела понятия?
- Нет, ты несправедлива сейчас, несправедлива к себе, когда говоришь, что ты меня "отправляла" за макаро-нами. В первую поездку я просто обязана была поехать вместо тебя: вспомни про свою "птичью клетку"! А во второй раз, честно говоря, я сама хотела ехать, чтобы проверить на Леонардо, на единственном моло-дом человеке, которого знала лично, а не в Реальности, свое женское очарование. И ведь проверила! Ты не можешь себе представить, бабушка, как я была закомплексована до встречи с Ромео и Леонардо. И еще, ока-зывается, приключения в жизни мне правятся больше, чем в реальности. У меня появилось такое чувство, бабушка, что я только теперь просыпаюсь от спячки и начинаю жить по-настоящему. И если причиной то-му макароны, то отныне они объявляются любимым кушаньем Кассандры Саккос! Короче говоря, я не разделяю твоих убеждений, но хочу разделить твои заботы, дорогая ты моя, необыкновенная моя бабушка!
- Спасибо тебе, Санька... Ты даже не представляешь, какой камень ты сейчас сняла с моего сердца.
- Честно говоря, бабушка, я все время считала, что это какая-то макаронная контрабанда. Я ведь знаю, что существует черный рынок продуктов, косметики, нестандартной одежды и прочих вещей, которые не про-изводятся пашей экономикой, и я думала, что ты... ну как бы...
- Спекулирую макаронами?
- Да, вот именно. И я думала, что это для того, чтобы сохранить побольше денег на своем счету; я знаю, что твои деньги - твоя свобода. А теперь я думаю, что ты очень храбрая. Когда я, помнишь, покупала еду для аса с собакой, у меня поджилки тряслись, а вдруг Надзор это заметит, и меня арестуют? А тут целый монастырь...
- Вообще-то, честно говоря, это не единственный монастырь, которому я помогаю.
- Ох, бабушка, бабушка!.. Скажи мне, эти монахини действительно так бедны, что им без твоей постоянной помощи никак не обойтись? Нельзя им просто один раз пожертвовать какие-то ценности, что-то из твоих драгоценностей, например, и пускай они сами потом обменивают их на еду.
- Им нужны макароны, а не деньги. Не думай, что Мировое правительство не знает о существовании черно-го рынка и не контролирует его. Одним разрешено им пользоваться, а другим за то же самое грозит немедленный арест.
- Разрешено членам Семьи?
- Им в первую очередь. Семье разрешено практически все. Коли члены Семьи не будут иметь таких привиле-гий, которые позволяют им жить особой жизнью и чувствовать себя на голову выше прочих сограждан, они не станут так преданно служить своему Мессии. Привилегии - основа существования любой элиты.
- А почему монахини так любят макароны?
- Ну, дорогая, это уже совсем другая история. Вот приедет мать Евдокия, ты у нее и спроси. Она как раз за макаронами к нам и едет.
- Подумать только, я увижу настоящую монахиню!
- А тебе интересно с ней познакомиться?
- Конечно! Во-первых, я хочу видеть твоих друзей, а во-вторых, у меня тут чисто профессиональный интерес: вдруг когда-нибудь мне понадобится воспроизвести для Реальности облик настоящей монахини. Это же такая экзотика!
- Ну-ну, - сказала бабушка. - А ведь каких-нибудь сто лег назад это вовсе не было экзотикой: в те времена не было русской семьи без монаха или священника в роду..
- Ну, уж в царской-то семье, наверно, не было!
- Родная сестра последней царицы была настоятельницей монастыря, Марфо-Мариинской женской обите-ли. И до нее в царском роду были монахи и монахини.
- А в нашем роду?
- С обеих сторон. На Афоне, до самого его конца, жил родной дядя твоего деда, иеромонах Евстахий, а моя бабушка была игуменьей в новгородской обители. Ее звали матушка София, она погибла мученической смертью в тридцатых годах прошлого столетия.
- Не в ее ли честь вы гак назвали мою мать?
- Ты угадала. Но, к сожалению, твою мать это не спасло. Много у пашей семьи молитвенником на небесах, но много и грешников, умерших без покаяния, и теперь их всех надо отмаливать. А молиться-то некому, кроме монахов да меня, старой...
Бабушка задумалась, склонив голову и опустив руки. Я тоже молчала, не зная, чем ее отвлечь и утешить. Наконец вспомнила безотказное средство.
- Бабушка! Я целый день провела на воздухе и так проголодалась!
- Ох, детка моя, что ж ты раньше не сказала?
Бабушкину меланхолию как рукой сняло, и мы стали вместе варить на ужин... нет, не макароны, а гречневую кашу, которую бабушка считала для меня очень полезной.
Мать Евдокия приехала ночью, когда я спала. Утром я спустилась в кухню и увидела за столом напротив ба-бушки довольно молодую женщину в длинном черном платье с широким кожаным поясом и в какой-то белой накидке па голове, оставлявшей на виду одно лицо. Я остановилась в дверях, не зная, остаться мне или лучше уйти. Но потом увидела на столе третью чашку и прошла к столу.
- А это, как я понимаю, ваша Санечка, - сказала монахиня звонким, каким-то детским голоском. -Доброе ут-ро, Кассандра!
- Доброе утро, - буркнула я, садясь на свое место.
- Елизавета Николаевна всегда рассказывала про свою внучку, когда приезжала в монастырь. Сестры мне поза-видуют, когда я скажу им, что повидала легендарную Санечку!
- Так про меня еще и все ваши монахини знают?
- Не только знают, но и молятся за вас.
- Бесконечно им благодарна. Тем более что я их об этом никогда не просила.
Мать Евдокия внимательно на меня посмотрела, улыбнулась краешками туб и ничего больше не сказала.
- Пей кофе, Саня. Хочешь хлеба с медом? Мать Евдокия привезла нам в подарок монастырского меда.
Я поняла, что бабушка огорчена моим недружелюбием и решила исправиться.
- У вас есть пчелы в монастыре? - спросила я мать Евдокию. - Я слышала, что там, где есть обычные пчелы, обязательно появляются и пчелы-убийцы.
- Нам они, слава Богу, пока не докучают, - и она повернулась к бабушке, продолжая прерванный разговор. - А еще, Елизавета Николаевна, мать Фаина просила поблагодарить вас за теплый платок, теперь она не мерзнет за свечным ящиком.
- Как она? Не болеет?
- Вы же знаете, Елизавета Николаевна, что после потопа в обители никто не болеет. Мать Ангелина даже пережинает по атому поводу и жалуется матушке: -Вот теперь я после такого-то перерыва снова могу исполнять послушание медицинской сестры, а никому теперь это не нужно".
- И все-таки трудно будет вашим старушкам, если придется покидать обитель и куда-то переселяться. Здоровая старость все равно старость, по себе знаю.
- Все в воле Божией. Но пока, слава Богу, живем в своих стенах. Да, еще вам поклон от матери Полины. Она спрашивает, нет ли у вас случайно каких-нибудь известий о ее сыне?
- Нет, к сожалению. Последние слухи об Андрее дошли до меня через митрополита Марка, по я матери Полине уже сообщала, что сын ее теперь иеромонах. Знаю только, что никаких гонений на Православие в России нет.
- Слава Богу!
- Зато в Европе упорно ходят слухи о том, что в Россию готовится вторжение под видом освобождения европейских и американских беженцев. Вот уж для кого вторжение в Россию будет еще одной Катастро-фой, тем более, что это будет сделано будто бы для их спасения из плена "православных дикарей".
- Неужели Антихрист так и дойдет до Серафимовой канавки4?
- Где-то же он должен остановиться...
Монастырский мед был очень вкусен с белым хлебом, но я положила обратно на тарелку недоеденный ку-сок. Мать Евдокия до крайности раздражала меня своим детски-безмятежным голоском и этими беско-нечными "Слава Богу". Теперь еще какие-то "канавки", которые должны остановить Антихриста, нелепые слухи о готовящемся вторжении в Россию... И неужели ей невдомек, что я знаю от бабушки, кого монахи называют Антихристом и какой смысл они вкладывают в это слово? Мне стало тошно, и я поняла - еще пять минут завтрака в обстановке этого елейного мракобесия, и я взорвусь, затопаю ногами, закричу и во-обще устрою скандал. После чего мне останется одно - сесть в свой мобиль и катить в Лондон.
- Спасибо, бабушка, я сыта. Пойду в сад собирать черную смородину, там еще два куста осталось.
Не взглянув больше на монахиню, я собрала свою посуду, отнесла ее к раковине, сполоснула под краном и поставила в посудомоечную машину У меня дрожали руки, и посуда звякала.
Собирать смородину было рано: на ягодах еще не высохла роса. Я побежала по тропинке к лесу. Я чувство-вала, что должна бежать, двигаться, чтобы освободиться от раздражения. Да какое там раздражение, меня просто колотило от ярости и гнева, даже в глазах потемнело. О Месс! Что же это такое со мной? С ума я что ли схожу? Со мной никогда такого не бывало, чтобы я теряла голову от злости. Я бежала по тропинке к лесу, будто за мной гнался какой-то монстр.
Когда у меня сбилось дыхание и закололо в левом боку, я остановилась и ничком бросилась прямо в мокрую траву. Мне казалось, что постепенно эта необъяснимая ярость уходит из меня в землю. Через некоторое время я села, собрала с травы руками росу и охладила ею лицо. Потом встала и пошла назад, к дому.
Что же это такое было со мной сейчас? Ну хорошо, мать Евдокия постоянно твердит "Слава Богу!", "Слава Богу!", ну так и что с этого? Бабушка тоже видит на всех столбах и стенах плакаты с надписями "Слава Мессу!", ее же это не бесит? У матери Евдокии лицо взрослой женщины, умные глаза, будто она видит меня насквозь, но при этом голос, как у маленькой девочки, ну а мне что за дело? Почему мне чудится в этом какая-то фальшь? Может быть, у нее так устроены голосовые связки. Что такое особенное ома говорила? Она ведь почти и не обращалась ко мне. Какая-то там мать Фаина в бабушкином платке, мать Полипа с таким же чокнутым сыном в Рос-сии - мне-то что? Или я просто ревную бабушку, слыша, что в монастыре этом ее знают и любят, а она отве-чает монахиням взаимностью? Какое мне до них дело, а им до меня? Но как они смеют обо мне молиться?! К моему сознанию опять стала подбираться эта тяжелая горячая волна гнева. Нет! Где же мой внутренний "стоп-сторож"?
- Нельзя унижаться до ревности к каким-то асам, - говорила я себе. Но мутная волна продолжала затоплять мой разум, захотелось немедленно бежать к дому, порваться в кухню и выкрикнуть в лицо этим двум фанатичкам нею правду! Но и бежать не было сил... Да что же это такое происходит со мной, ведь я не могу с со-бой справиться!
Я перевернулась на спину и стала глядеть и небо. Оно было затянуто обычной дымкой, но над самой моей го-ловой сквозь нее угадывалась чистая голубизна высоты. Бабушка говорит, что выше парниковой дымки и над Баварским Лесом всегда такое же чистое синее небо, какое бывает над Средиземным океаном, только нам с земли его не видно. Я лежала, неотрывно глядя в небо, и мне казалось, что небесный туман рассеива-ется и надо мной появляется круглое голубое окно. Небо, помоги хоть ты мне! Небесная голубизна влива-лась в меня через глаза и разгоняла мутную волну гнева. Я лежала, раскинув руки, и твердила: "Небо, помоги! Небо, помоги! Небо, очисти меня, пожалуйста!"
Релаксация и эта психотерапия, видно, помогли, потому что некоторое время спустя я поднялась с земли совершенно успокоенная. Только голова кружилась. И тут я обнаружила, что рядом со мной валяется корзинка для ягод. Ну что ж, можно походить по лесу и поискать грибы. Бабушка умеет готовить из них очень вкусное жаркое, а еще сушит на зиму. Сейчас она не может ходить в лес. так я это сделаю за нее.
Я бродила но лесу около часа и нечаянно набрала полную корзину грибов, а главное, окончательно успо-коилась. Когда я зашла на кухню, чтобы оставить, там грибы и взять пустую корзину для ягод, я обнаружила, что бабушка и мать Евдокия сидят все в тех же позах за столом, между ними стоит дымящийся ко-фейник, а они продолжают беседу.
- Бабушка! Погляди-ка, что я тебе принесла! - и я поставила корзину прямо на стол возле кофейника.
- Сколько грибов! - воскликнула мать Евдокия. - И белые есть... А у нас в парке растут только опята.
- Зато сколько их у нас! - засмеялась бабушка. - Я помню, как носила на кухню по десять ведер в день, и вы уже начинали на меня сердиться, мать Евдокия, что я отвлекаю сестер от молитвы своими грибами.
- Да, тогда можно было не дорожить каждым грибочком. Теперь ведь от монастырского парка остался только клочок былого великолепия: все кругом затоплено. И ваш домик ушел под воду...
Вау, у бабушки, оказывается, был какой-то домик в монастыре! Этого я не знала... Острая ревность опять кольнула меня в сердце, но я произнесла мысленно спасительную формулу "Небо, помоги!" и тут же успокоилась.
- А грибы по-прежнему обрабатывает мать Алония?
- Конечно. На ней все маринады и консервы. Помните, как вы ее прозвали "монастырским консерватором"?
- А она пресерьезнейшим образом отвечала, что настоящий монах по духу всегда консерватор.
Обе засмеялись.
Сколько же у них общих воспоминаний! Видно, помощь монахиням для бабушки не просто благотворитель-ность: тут связь более глубокая, чем простое снисхождение к обездоленным асам.
- Я вижу, ваших воспоминаний хватит вам до обеда, - сказала я, выложив на стол последние грибы. - Я вас оставляю и ухожу в сад, надо все-таки добрать эту несчастную смородину. Только не забудь, бабушка, спой афоризм про кофе.
- "До полудня кофе -допинг, а после полудня-яд!" Как же, как же, знаем, -улыбнулась мать Евдокия.
- Только еще один вопрос, бабушка. А кто у нас сегодня готовит обед?
- Грибы я никому не уступлю! - объявила мать Евдокия.
- Разберитесь между собой без меня, - сказала я, подхватывая пустую корзинку, - Я все равно не умею их готовить, так что - чао!
Прошло еще два дня. Бабушка с матерью Евдокией были неразлучны. По утрам и вечерам они в бабушки-ной комнате бормотали свои молитвы и музицировали: исполняли на два голоса какие-то заунывные песнопения, а потом целый день проводили в нескончаемых разговорах. Па третий день я нечаянно подслуша-ла один из них, оказавшийся важным и для меня.
Я покончила с хозяйственными заботами незадолго до обеда и улеглась загорать на одеяле за каменной бе-седкой в саду, где меня нельзя было увидеть из окон дома. Слегка сдвинувшись на собственном здоровье, я теперь старалась поймать каждый луч солнца, пробившийся сквозь обычную дымку, а загорала я теперь во-обще без одежды. Я лежала, пригрелась и уснула, а потом меня разбудили голоса, доносившиеся из бесед-ки. Я совсем не собиралась подслушивать, да и не думала, что услышу что-то для себя важное; я была уверена, что мать Евдокия с бабушкой все еще предаются общим воспоминаниям или рассуждают на мета-физические темы. Но оказалось, что говорили они о делах сегодняшних, и делах серьезных, а когда я это поняла, объявляться было уже совсем глупо. И я стала слушать.
- Вы так и не научились водить обыкновенную машину? - спрашивала бабушка.
- Нет. Когда еще было можно, я несколько раз пыталась сдать на права, но всякий раз с треском провалива-лась. Я и на мобиле-то езжу с большим трудом, почти все время пользуюсь автоводителем.
- Что же матушка Руфина не благословила ехать кого-то другого?
- А некого было благословлять. Сестра Дарья на тракторе в такую даль не доберется, а машину она не во-дит; сестра Агния прекрасно водит машину, но ей надо заготовить несколько тысяч свечей к празднику, ведь из всех общин к нам идут заказы па свечи. Мать Анна когда-то водила машину, но она с: помощницами день-деньской в иконописной: столько икон уничтожено, сожжено по приказу Антихриста, а люди-то мо-лятся, где им искать иконы как не в монастыре? Теперь даже катакомбные протестанты стали приходить к нам за иконами - такое время!
- Выходит, что никто не может даже на несколько дней оставить обитель, кроме матери казначеи!
- Получается так. Кто, слава Богу, что меня на клиросе теперь есть кому заменить.
- А кто за вас остался регентом? - живо спросила бабушка.
- Мать Наталья Воронежская.
- А сестра Васса?
- Учится.
- Получается у нее?
- Слава Богу.
- Как мне хочется всех их увидеть... Проклятая моя нога, как же ты меня подвела! А ведь я уже два года не была у вас в обители, всегда кто-то от вас приезжает за макаронами.
- Ничего, поправится ваша нога, вы и без макарон приезжайте. Вы же знаете, как мы вас любим.
"Как бы вы там мою бабушку не любили, когда она так рискует собой ради вас", - подумала я уже без всякой ревности.
- Так что, дорогая Елизавета Николаевна, - продолжала мать Евдокия, - придется мне перевезти мака-роны за несколько раз.
- И тем самым в несколько раз увеличить опасность быть обнаруженной?
- Что делить! Положусь на волю Божью.
- И волю Божию нельзя искушать бесконечно.
- Наша правда, но ведь и выхода у меня нет. В монастыре макарон почти не осталось, а впереди Преобра-жение, за ним Успение; со всех сторон тайно съедутся наши паломники. Для многих это будет последняя возможность побывать на литургии, получить отпущение грехов, причаститься Святых Таинств. Ряды пра-вославных редеют, па каждом празднике мы узнаем, что кого-то взяли, кто-то пропал без вести, а кто-то принял печать. Как можно в такое время оставить обитель без макарон! Мы так надеялись, что есть кто-нибудь, кто сможет вместо вас отвезти макароны на джипе...
- Может быть, мне все же испытать еще раз мою ногу? Она уже гораздо лучше себя ведет...
Ну, уж это нет! Я вскочила, завернулась в одеяло и предстала перед собеседницами в ослепительно дурацком виде -с голыми руками и ногами. Но мне это было все равно.
- Эй вы, заговорщицы! А обо мне вы позабыли? Я что, уже совсем не в счет? Отвезу я вам ваши макароны ку-да надо.
- Санька! - всплеснула руками бабушка. - Ты подслушивала? Как не стыдно!
- Я не подслушивала! Это ВЫ пришли сюда, когда я мирно дремала на солнышке, и разбудили меня, сиро-ту, своими разговорами. Это НАМ как не стыдно, ведь это ВЫ забыли про меня. Не выйдет! Я теперь такой крупный специалист по перевозке макарон туда-сюда и во все стороны, что вам без меня обойтись просто никак невозможно.
Я села перед ними на траву, поплотнее укутавшись в одеяло, и принялась объяснять им, почему именно им не обойтись без меня: я научилась водить джип по любым дорогам, пользоваться рулевым управлением и могу даже ездить ночью; я никого не боюсь, я могу выдать себя за экологистку или за члена Семьи, ведь у ме-ня есть персональный код.
- Последний аргумент самый слабый из всех, - сказала мать Евдокия, - а все остальное прозвучало вполне убедительно, если это на самом деле так.
- К сожалению, это действительно так: моя озорница ничего не боится. Даже пчел-убийц!
- Боюсь, бабушка, ужасно боюсь, я даже простых пчел боюсь! Но потерять тебя я боюсь еще больше. Я знаю, как избежать укусов пчел-убийц, - надо идти в места их обитания ночью или в дождь, когда они не летают, и я знаю как беречь любимую бабушку - надо просто по возможности делать за нее ее работ)'.
- А карты вы умеете читать, Кассандра? - спросила мать Евдокия.
- Меня все зовут Сандрой, а бабушка - Саней. Может, выбрать, что вам больше подходит. А карты я читаю любые, кроме гадальных.
- А в двигателе мобиля вы случайно не разбираетесь?
- Нет. Но зато я могу вас взять на буксир, если ваш мобиль откажет. Специально захвачу с собой букси-ровочный трос.
- Ну как. Елизавета Николаевна, отпустите со мной внучку?
- А вы знаете, мать Евдокия, отпущу. Не с легким сердцем, но отпущу. Другого выхода у пас и вправду пет. Кроме того, меня радует, что девочка моя увидит настоящую духовную жизнь, может быть. Бога вспомнит.
- Это уж пускай Ом обо мне вспоминает! Мать Евдокия опустила глаза и тихо, будто про себя, сказала:
- Бог никогда никого не забывает, это мы Его забываем.
- Мы с Ним можем договориться: я Его вспомню, если Он о себе напомнит! - засмеялась я.
- Дал бы Бог, - вздохнула бабушка.
Дальше я перестала углубляться в тему Бога и наших с Ним якобы сложных взаимоотношений, чтобы не по-колебать их решения, а вскочила, подхватила свою одежду и помчалась к дому, чрезвычайно довольная и собой, и поворотом событий. Приключение назревало! Да здравствуют макароны!
Подготовку к моей поной поездке бабушка начала с того, что внесла на мой счет деньги и продлила мне отпуск до конца года - на всякий случай. Собирались мы так основательно, что я мысленно стала готовить себя к приключениям необычайным, - начать с того, что бабушка вынесла нам из своей необъятной гардероб-ной шубы, зимние сапоги, свитера и большие шерстяные платки.
- Это вам понадобится, когда будете ехать через горы. Шубы из искусственного меха, их можно стирать даже в стиральной машине, а вот платки, если они запачкаются по дороге, не вздумайте сами стирать, по-просите матушку Руфину - это настоящие оренбургские платки из России.
Потом она велела мне принести из подвала несколько банок варенья из садовых ягод, а потом добавила к ним еще одну - варенье из лесной малины.
- Это для матери Ольги, - пояснила она матери Евдокии. - Малина прошлогодняя, но для лечения просту-ды она годится. В этом году я в лес не ходила - нога не пустила.
Бабушка наполнила горячим кофе и чаем из каких-то особенно пахучих трав несколько термосов и велела на-полнить чистой водой несколько больших пластиковых контейнеров.
В большую корзину были уложены рыбные консервы, хлеб и сыр, принесенный крестьянами из деревни. У матери Евдокии, видимо, что-то не в порядке было со здоровьем - бабушка шепнула мне, что она не может есть ни рыбы, ни сыра, ни яиц, а потому специально для нее она наварила целую кучу овощей и уложила несколько банок консервированных бобов.
Еще бабушка набрала в саду корзину первых спелых яблок и отдала их матери Евдокии со словами:
- Это для матери Ольги, навряд ли у них есть яблоки на преображение.
- Спаси Господи, - ответила та.
Еще она дала нам железную коробку-аптечку с бинтами, ватой, пластырями и лекарствами, подробно объяс-нив, что для чего может пригодиться, словом, готовилась целая экспедиция!
Вечером накануне отъезда бабушка позвала меня в свою спальню, и у нас с ней состоялся странный разго-вор.
- Я надеюсь, что все у нас будет в порядке, и я благополучно дождусь твоего возвращения, но я очень ста-рый человек, Санечка, и всякое может случиться. Поэтому я хочу сейчас дать тебе некоторые разъяснения на случай моей смерти.
- Бабушка, ты что, умирать собралась. Все, иду разгружать джип! Я никуда не еду!
- Не паникуй, пожалуйста. Господь может признать меня в любой день, как и всякого смертного человека. Я не делаю на этот счет никаких прогнозов, но это может случиться в любой день.
- Бабушка, я все понимаю: ты не Месс и ты не бессмертна. Но если ты будешь себя беречь, то твой Бог не призовет тебя раньше времени.
- Я не вступаю с Богом в торги по поводу его имущества.
- Какого имущества, бабушка?
- Моей души.
- Разве она принадлежит не тебе, а твоему Богу?
- Конечно. Моя земная жизнь дана мне лишь во временное пользование. Когда Господь захочет ее забрать у меня, мое дело - вернуть Ему мою душу в наиболее приличном состоянии. А вот о земном имуществе я должна побеспокоиться сама и хочу это сделать заблаговременно. Слушай меня внимательно, детка. Я почти уверена, что в случае моей смерти Месс наложит руки на мой капитал и тебе ничего не достанется.
- Мне ничего и не надо.
- Я так и думала. Но кое-что я хочу тебе оставить, хотя бы просто па память обо мне. Я постаралась соста-вить мое завещание так, чтобы усадьба досталась тебе, но я неуверенна, что тебя не ограбят. Поэтому я собрала для тебя маленький клад, кое какие драгоценности. Ди Корти всегда это купит у тебя.
- И заплатит макаронами.
- Если ты потребуешь, он заплатит золотом. В случае моей смерти ты приедешь сюда, но если в усадьбу нельзя будет заехать, не горюй. В правом столбе въездных ворот внизу есть один кирпич, отличающийся по цвет)' от остальных, - ты надавишь на него, и тебе откроется тайник - там и будет лежать мое наследст-во.
- Бабушка, я ничего не хочу об этом слышать!
- Но ты все-таки запомни: в правом столбе в самом низу, у самой земли, кирпич более темного цвета, чем остальные.
- Ну хорошо, я запомнила. Только давай больше об этом не говорить.
И больше мы об этом не говорили.