Глава 19

Как сказала бабушка, монастырь и обитель матери Ольги в этой долине устроились, как у Христа за па-зушкой. Климат здесь, оказывается, был поистине волшебный: зимы почти не было, хотя даже летом во-круг лежали нетающие ледники. Солнце светило почти постоянно. Обмелевшее после прорыва плотины озеро оставило на берегах массу плодородного ила. Вот когда пригодились два сапога семян матери Ла-рисы! Берега вскопали и развели на этой плодороднейшей почве не только сад и огород, но даже небольшие поля ячменя, картофеля, подсолнечника, кукурузы и овса. И конечно, пшеницы. Мать Евдокия сказала, что когда кончатся макароны, которые привезли мы с Леонардо, в обители начнут печь просфоры из собственной муки. Вот только молоть зерно на муку придется в кофейной мельнице - другой пока нет.

Овощи в долине росли невиданной величины и с невероятной скоростью; огурцы, например, созревали через месяц после посадки. Мать Алония каждый день после трапезы угощала меня соленым огурчиком, а потом с бла-гословения матушки подарила нам с бабушкой целую банку моего любимого лакомства. Лара тоже принесла маленькую кадушечку свеже засоленных огурцов своего производства, а когда я ей сказала, что оставленные ею для меня и мона-стыре огурцы были ничуть не хуже матери-Алониных, она так и расцвела. Происхождение овощей было понят-но: они появились, как из двух рогов изобилия, из сапог матери Ларисы. А вот откуда взялись поля подсол-нечника и пшеницы, плодовые деревья и кусты? Мне это было страшно интересно, и я начала расспрашивать мать Ларису. Оказалось, что садовые деревья выросли прямо из косточек, извлеченных матерью Ларисой из сухих фруктов. Она на пробу сунула в грядку вишневую косточку и была поражена, когда через три дня сре-ди редиски увидела вишневый прутик с двумя листочками наверху. Деревья в долине начинали плодоно-сить через год после посадки, правда, оставаясь при этом низкорослыми. Мать Лариса объясняла это тем, что сила у них уходит в плоды, а не в древесину. Она с гордостью показала мне несколько маленьких финиковых пальм и какие-то разлапистые кустики:

- Скоро у нас свои финики будут и смоквы! Если, конечно. Господь раньше не возьмет нас всех к себе. Ну тогда уж за райским садом будем ухаживать, садоводам и там найдется работа.

Она же придумала для опыта посеять на одной грядке по горсточке всякой крупы из тех, что они взяли с собой. Выросло все: и гречиха из гречки, и просо из пшена, и рис, и ячмень из перловки, и даже овес из ов-сяных хлопьев! Кукуруза росла такая мощная, что дядя Леща использовал ее стебли для изготовления легкой и довольно красивой мебели.

Пчел вот только у монахинь не было, и мать Лаврентия, конечно, мечтала о пасеке. Но мед был. Отец Ви-талий и другие мужчины из общинной деревни научились добывать мед горных пчел, и он оказался вкус-ней и целебней пасечного. Таким же образом добывали воск для свечей. Он был гораздо темнее обычного и благоухал ладаном. Но мать Лаврентия собиралась найти молодой рой и все-таки завести насеку.

Появилось у монахинь небольшое стадо горных козочек, которые сами спустились с гор к людям и дали себя приручить. Такое же стадо было у общины, и для детей всегда было молоко. Конечно, не в постные дни! Зато за время постов молоко собирали и парили из него очень вкусный козий сыр. И конечно, един-ственный монастырский кот постов не соблюдал и молоком лакомился каждый день. Это сестра Дарья в пути подобрала где-то одичавшего котенка и привезла его в долину.

Матушка на меня не сердилась. Она сказала мне, что для этого я слишком долго отсутствовала:

- Так долго сердиться я не умею. Но епитимью я на тебя, Санечка, все-таки наложу! В воскресенье после обеда соберем всех в трапезной, и ты расскажешь нам про все свои хождения по мытарствам. А то я смотрю, мать Тамара у тебя все повыспросит, и другим ничего не останется; я же вижу, как она тебя отлавли-вает и допрашивает.

- Ой, матушка, какой из меня рассказчик? Я не знаю, с чего начать и чем кончить.

- А я тебе подскажу: начни с того, как вы с дядей Лешей игуменью провели и как ты одна целый монастырь перед экологистами изображала. Ну а кончи тем, как тебе и твоему рыцарю Леонардо удалось нас разыскать.

- Какой он рыцарь, матушка, он - макаронщик!

- Будешь дразниться - бабушке пожалуюсь - пригрозил стоявший рядом Леонардо.

После литургии общинники остались на обед в трапезной монастыря, а после обеда мне пришлось рассказы-вать о своих злоключениях. Увидев в трапезной детей, я было растерялась и подошла к матушке.

- Матушка! Я видела много тяжелого, страшного и грязного. Надо ли об этом слушать детям?

Матушка Руфи на детей любила без памяти. Бабушка шутила, что они у игуменьи под мантией в прятки играют. Под мантией - не знаю, а вот под кроватью в игуменской еще там, в обители на острове, они у нее прятались, это я своими глазами видела -и она их не гоняла! Но сейчас матушка сказала довольно сурово:

- Мы еще не знаем, что с нами и с общиной будет дальше, поэтому наши дети должны знать правду о мире - им с нею жить! Пусть слушают.

Но дети есть дети! Больше всего их расстроил мой рассказ о гибели Лебедя- Монахини тоже плакали, но да ведь и они душой совершенные дети - даже самые сирые.

Впрочем, у монахов все наоборот: чем они дольше живут, тем больше становятся похожими на детей.

Мне было тяжело вести рассказ. Я часто закрывала глаза, чтобы мысленно перенестись в прошлое, чтобы яснее вспомнить, все бывшее со мной. Слушали меня в полной тишине, лишь изредка кто-нибудь вздыхал или негромко ахал. Когда я рассказывала о гибели острова, сестры плакали навзрыд, даже дядя Леша пустил слезу. И общем, тяжелая получилась епитимья!

Когда я закончила, матушка попросила отца Александра мой рассказ прокомментировать. Он сказал:

- Рассказ получился у нашей маленькой Кассандры очень впечатляющий, я бы сказал, страшный рассказ. Но давайте посмотрим на то, что она видела глазами телесными и поведала нам очами духовными. Молодая девушка, почти девочка, живет в этом мире жизнью мира - не живет, а спит! Но у нее есть бабушка-христианка, а в детстве сама она была крещена. И вот Господь, чтобы вырвать ее из губительных оков мира, на-правляет ее на трудный, но спасительный путь, и ведет этим путем, очищая ее душу страданиями и даже огнем. Посмотрите, дорогие мои, сколько чудес происходит с нашей Кассандрой! Через любовь к бабушке она обретает любовь к монашествующим, а через подвиг, совершенный во имя этой любви, избавляется от печати Антихриста и обретает веру в Бога. Она встречает на своем пути много хороших людей, кото-рые ей помогают и которым помогает она. Наконец, ей даруется особая милость - она лицом к лицу встречает библейского пророка. Вы, конечно, поняли, что таинственный учитель Айно на острове Жизор и благовествующий пророк Ханох на острове Иерусалим - это одно лицо, это пророк Ханох, о пришествии которого па землю говорит апостол Иоанн Богослов. И конечно, пророк Элия, о котором Кассандре рас-сказывает ее иерусалимская подруга, это пророк Илия. Сказанное в Писании сбывается на наших гла-зах, и все бывшее с нашей Кассандрой только подтверждает, что мы живем уже при конце света. Все при-меты налицо. А о сроках нам по-прежнему ничего не известно, и все, что мы сейчас узнали, подтверждает нашу слепоту во всем, что касается временных сроков. Принято считать, что пророки Илия и Ханох про-рочествовали три дня, а потом были убиты. Но мы знаем, что к моменту встречи с Кассандрой пророк Ханох, или Айно, как его звали на острове Жизор, уже год или два появлялся среди страждущих узников и спасал их. Вот нам и надо быть готовыми к тому, что время последних событий может лететь скорее, чем мы ожидали, а может и растянуться на долгие годы. А что это значит для нас, ушедших из мира? А то, что мы должны в нашей долине жить, трудиться и молиться так будто нам предстоит еще долгая-долгая жизнь, но вместе с тем быть готовыми и к тому, что все кончится уже нынче полуночью. А мира забывать нам никак не следует! За мир мы должны молиться и молиться, чтобы Господь спас всех, кого еще можно спасти. Аминь.

Отец Александр прочитал молитву, и матушка благословила всех расходиться. Меня тотчас окружили сест-ры, общинники и дети и стали задавать вопросы.

Мать Наталья сказала, что очень рада тому, что я научилась читать и книги мне так помогли. Но не удер-жалась и спросила:

- Санька, неужели ты не могла захватить побольше книг, когда уходила с острова? Ты же на лошади ехала!

Ну что с ней поделаешь? Я только поклонилась и сказала;

- Простите, мать Наталья, не сообразила! - Я была уверена, что она на моем месте тащила бы с собой два мешка книг.

Но больше всех удивила меня наша матушка:

- Санечка, - сказала она, - мне так их жалко, этих несчастных клонов. А эта Дина, она вам не говорила случайно, нет ли какой-нибудь возможности открыть им Господа, перевести их в ряд творений Божиих? Если их, например, просветить и крестить?

- Нет, дорогая матушка, к сожалению, ничего подобного Дина мне не говорила. Правда, она сказала как-то, что Айно, по-вашему пророк Ханох, тоже их жалеет и сокрушается о них.

- Слава Богу! Может быть, и для них есть еще возможность спасения...

Когда сестры и общинники стали понемногу расходиться из трапезной, я обратила внимание на то, что дети стоят рядом и о чем-то шепчутся, поглядывая на меня, а мордашки у них так и светятся лукавством. Наконец одна девочка подошла ко мне и спросила:

- Тетя Сандра, вы любите лошадей?

- Люблю.

- А хотите увидеть нашу лошадку?

- Хочу.

- Ну так пойдемте, мы ваг отведем к ней. Она у нас в деревне живет. Это наша лошадь, детская. Мы никому из взрослых не разрешаем па нее садиться, по вам, может быть, разрешим немного покататься. Идемте!

И так они сияли, так таинственно о чем-то шептались, что я решила: наверняка им недавно привели како-го-нибудь отбившегося от людей пони, вот они и хотят меня порадовать после моего рассказа о том, как я потеряла Лебедя.

Они привели меня на берег. Там, на краю небольшого овсяного поля, стоял сарайчик с загоном.

- Здесь живет ваша лошадка?

- Здесь, здесь! Тетя Сандра, закройте глаза и стойте с закрытыми глазами, пока мы вам не скажем, что мож-но уже открыть. Хорошо?

- Пожалуйста!

Я послушно закрыла глаза. Одни ребятишки побежали к сарайчику, а другие остались рядом со мной и приговаривали:

- Еще нельзя... Нельзя... Открывайте глаза, тетя Сандра!

Я открыла глаза и увидела... Лебедя! Он стоял, окруженный детьми, и внимательно смотрел на меня. По-том он заржал и пошел ко мне быстрым шагом. Я бросилась к нему и обняла его за шею, стала гладить и целовать его чудную белую морду. Лебедь обнюхивал меня и терся о меня головой. Кажется, он меня про-стил!

- Откуда он у вас, дети?

- Дядя Леша привел! Он его на дороге нашел, когда ездил за вами в монастырь и не встретил. Лебедь долго болел, а мы за ним ухаживали. Знаете, как трудно было искать для него сухие листья и траву, пока мы жили в горах! Потом он вместе с нами добрался до бабушки Лизы. Вот у нее он и выздоровел совсем. Но мы его бере-жем и пока не разрешаем на нем пахать и возить бревна из леса. Но дядя Леша говорит, что так не может дол-го продолжаться, что мы балуем и портим здорового коня. А он ведь хромает, тетя Сандра! Дядя Леша сделал соху, чтобы Лебедь мог вспахать себе поле под овес. Видите, вот это - Лебединое поле, это его собственный овес тут растет. Он его немного подъедает у краешка, но никогда не топчет. Он очень умный! Но пахать и бревна возить ему еще рано, правда, тетя Сандра? Вы заступитесь за Лебедя, если дядя Леша и мать Лариса захотят на нем работать? Вы же с ним такие старые друзья!

Ах, вот зачем они меня сюда привели! Они не столько меня порадовать хотели, сколько заступницу Ле-бедю искали.

- Хорошо, дети. Я вместе с вами буду его любить, баловать и заступаться за него. Переутомляться мы ему, ко-нечно, не дадим. Но вы знаете, дети, что лошадям для здоровья необходимо много двигаться и работать? Ведь Господь дал человеку домашних животных, чтобы они стали ему помощниками.

- А как же, знаем! Мы на нем катаемся!

- Да, детей катать - это, конечно, тоже лошадиная работа, ничего не скажешь. А вот яблоками вы его кор-мите?

- У нас мало яблок. Мать Лариса говорит, что деревья еще очень молодые.

- А Лебедь очень любит яблоки. Я привезла из Италии два ящика яблок для бабушки Лизы. Идемте к ней, она даст немного для Лебедя. Он им обрадуется. Я думаю, дети, если его побольше кормить яблоками, он скоро совсем поправится. Вот тогда мы и посмотрим, какую он сможет выполнять работу. Яблоки для лошадей - лучшее в мире лекарство, а работа - лучшая гимнастика.

И мы отправились за яблоками к бабушке Лизе. Лебеды шел с нами, малыши по очереди ехали па нем - по двое и по трое сразу, Яблок бабушка дала на всех, но дети уступили свои Лебедю. Она подтвердила, что яблоки лошадям полезны, а безделье вредно. - Как и детям, - добавила она. Моя бабушка и дети общины - это тема требующая отдельного разговора. Для бабушки в общинной деревне был выстроен большой дом с учетом ее призвания. Бабушка трудилась вовсю: она была тут единственной бабушкой всех детей. С утра, после литургии, к ней в дом приводили малышей, которые еще не ходили в школу, и она ими занималась весь день - до самой вечерней службы. Готовили, убирали и даже вели занятия сами матери детей. На-пример, красавица Татьяна, бывшая уличная музыкантша, приходила со своей маленькой дочкой и вела музы-кальные занятия. А моя бабушка исполняла роль именно бабушки: она учила их детским молитвам, пела им пе-сенки, рассказывала сказки, утешала и ласкала, и у нее с малышами было множество своих секретов, сло-вечек, каких-то маленьких смешных ритуалов. Дети были славные: они никогда не ссорились между собой и не капризничали. Бабушка объясняла это не только правильным воспитанием, но и особым воздействием долинного воздуха, полного Благодати.

Мы с бабушкой проводили много времени вместе: каждый вечер, возвратись домой из трапезной после ужина, мы садились на террасе нашего домика и разговаривали, разговаривали, разговаривали... На террасе стоял потемневший от времени стол грубой работы и несколько таких же скамеек.

- Знаешь, откуда эта мебель? -спросила бабушка.

- Догадываюсь, это остатки имущества старого Кролля. Подумать только, за этим столом, на этой самой скамье, может быть, сидел мой молодой дедушка! А что стало со старым Кроллем? Неизвестно?

- К сожалению, да. Но вместо него у нас есть дядя Леша: он важничает, на всех ворчит, всеми командует и вообще играет роль местного тролля.

- Да он всегда такой был, бабушка! Скажи-ка мне, а ты втайне не сердишься на него за то, что он оставил меня в монастыре?

- Ужасно сердилась, пока не узнала, что Лариса в это время собиралась скоро родить, а по их давнему плану она должна была прикрывать уход монастыря с острова. Но он сам так переживал твое исчезновение, что на него невозможно было сердиться.

О чем еще мы говорили с бабушкой, я не стану пересказывать - это наши с ней секреты. Только через неде-лю мы позволили Леонардо присоединиться к нам; он пришел и рассказал, что отец Александр позволил ему прислуживать в алтаре. Он очень был горд этим. Поселили его через несколько домов от нас, в об-щинном доме для неженатых молодых людей. Он работал на строительстве общинного храма, но вечера проводил теперь с нами. Потом мы уже втроем стали принимать и других вечерних тетей. Бабушку тут все любили и тянулись к ней, так что по вечерам кто-нибудь всегда заглядывал к нам па огонек свечи, горевшей на троллевском столе в глиняном подсвечнике, который дети вылепили в подарок бабушке к дню ее ангела. Подсвечник был соответствующий: вокруг свечи в хороводе стоят семь веселых ангелят.

С Леонардо мы виделись только вечерами. Дядя Леша его совсем прибрал к рукам, особенно после того, как Леонардо предложил использовать водопад для устройства лесопилки, сделал чертежи и принес их дяде Леше "на подпись". Тот загорелся и тут же побежал к матушке благословляться строить электростанцию. Ле-сопилку матушка благословила и даже велела подумать о строительстве небольшой водяной мельницы, а от электрификации монастыря и общины решительно отказалась.

Я спросила у матери Евдокии, почему матушка отказалась от электростанции? Неужели она отрицает все достиже-ния цивилизации и считает, что мир должен вернуться к примитивной жизни?

- Глупости! -сказала мать Евдокия. - просто паши инженеры не подумали о том, что у Надзора есть средства определить и достаточно малый источник электрической энергии, а матушка обязана все предусмотреть. У меня тоже была работа, свое послушание, - сестра Агния как-то в разговоре посетовала, что из очередно-го похода принесли так много воска диких пчел, что она не успевает его переплавить и очистить: эту ра-боту приходится делать на дворе, а пчелы летят па запах и разворовывают воск, свечная мастерская у нее пока была крохотная, просто еще один маленький сарайчик на берегу. Матушка благословила меня помо-гать сестре Агнии. Вот где пригодился мой монастырский рабочий подрясник! Любопытно, что как только я его надела, он тут же начал выгорать с немыслимой скоростью и уже через несколько дней стал совер-шенно белым. А вот мирская одежда на этом горном солнце только светлела, но цвет сохраняла: синее становилось голубым, красное - розовым, коричневое - бежевым. У меня, кроме шелкового дорожного костюма, ставшего теперь салатовым, появились две юбки, голубая и бежевая, и дне белые блузки. Иногда, правда, я на-девала спортивный костюм, доставшийся мне в наследство от ди Корти-старшего и бывший когда-то тем-но-красным. На солнце он моментально выгорел до розового, а бабушка говорила, что он стал цвета "сомон" - лососины. А в озере водились не только сиги и форель, но и огромные лососи! В свободное от работы вре-мя дядя Леша блаженствовал на берегу и в коптильне. Озорная сестра Масса мелом написала на ее стене - Фирма "Монашеское искушение". И была права: на голодный желудок мимо коптильни ходить было опасно - такие от нее плыли умопомрачающие запахи.

Как-то бабушка спросила меня:

- Я еще не передавала тебе поклон от Дины?

- Нет! Что с ней? Где ты ее видела?

- Она приезжала ко мне в усадьбу. Она хотела рассказать мне о твоей судьбе, но к этому времени у нас успела побывать твоя подруга Мира, и мы уже знали, где ты. Пророк Айно через Дину просил передать мне, что с тобой все будет в порядке и мы тебя скоро увидим, а в дальнейшем тебе предстоит какой-то особенный, светлый и добрый путь. Ты знаешь, о чем он говорил?

- Догадываюсь.

- И что же это за путь, моя Кассандра?

- Пока еще не могу сказать, бабушка. Но уверяю, тебе понравится то, что я задумала.

- Ну-ну, фантазерка ты моя! Помни только, Кассандра ты моя, что никто не пророк самому себе. А вместо размышлений о будущих подвигах ты бы лучше поисповедалась у отца Александра и, благословись, причас-тилась Святых Христовых Тайн. Ты с детства не причащалась. Забыла уж, как это бывает?

- Не забыла, бабушка. Вернее, вспомнила. Сразу же, как только выжгла печать, так и вспомнила. Но я еще не готова причащаться, я пока недостойна...

- Начинается! Когда люди надолго лишаются таинств, у всех всегда одни и те же разговоры - потом! Неужели ты думаешь, человек может сам приготовиться к такому таинству и быть его достойным? Откуда такое самомнение? Мы причащаемся не по готовности и достоинству, а по великой милости Божией. Ты сделай сколько можешь, но старайся изо всех своих духовных сил приготовиться, а уж Господь Сам восполнит недос-тающее. Отправляйся к отцу Александру! И я отправилась.

- Благой замысел, помоги тебе Господь его исполнить, - сказал отец Александр. - Тебе, Кассандра, надо исповедаться за всю жизнь, с самого детства, с тех пор, как ты причащалась в последний раз. Вот эту неделю поговей, мы с тобой еще несколько раз побеседуем, а потом - исповедь и причастие,

- Благословите, батюшка! - вполне грамотно ответила я и подошли под благословение.

Перед причастием я просила прощения у всех, в первую очередь, конечно, у бабушки - было за что, набра-лось за всю-то мою жизнь. Попросила прощения и у матушки Руфины. хотя епитимьи за старое я уже исполнила. Просила прощения у матери Евдокии за свое когдатошнее раздражение:

- Бог простит, Сандра! Да кто ж об этом помнит? И вы ведь просили прощения тогда сразу, по-монашески - до захода солнца, - засмеялась она.

- А как высчитаете, мать Евдокия, у меня и характере есть хоть что-то пригодное для монашества?

- Есть.

- Например?

- Жажда истины и отвага. И хватит с вас, а то возгордитесь.

- Вы думаете, я могла бы стать монахиней?

- А уж это знает один только Господь. Но с чего это вы о монашестве задумались.

Я не ответила, смутилась и пошла просить прощения дальше. Я обошла сестер и матерей, все они ласково и серьезно говорили мне: "Бог простит!" - и желали хорошо исповедаться.

Потом наступило самое трудное - я должна была просить прощения у Леонардо. Я сказала ему, что мне надо с ним поговорить, и мы условились встретиться на берегу озера в субботу, рано утром, когда все уйдут в церковь.

Я встала со звоном колокола и уже через четверть часа пришла на берег, кутаясь в теплый бабушкин платок - по утрам в долине было прохладно. Леонардо уже ждал меня на скамейке возле дяди Лешиной коптильни. Я подошла и села рядом. Мы помолчали. Пахло водой, дымком и копченой рыбой.

- Что же ты мне хотела сказать, кара Сандра? - спросил Леонардо.

- Я завтра в первый раз буду причащаться. Я всю неделю готовлюсь и у всех прошу прощения.

- А я удивлялся, что ты как-то избегаешь меня. Оказывается, это из-за твоей бурной духовной жизни.

- Да, из-за нее тоже. А вообще, я хочу сказать тебе, Леонардо, что я решила остаться тут, в этой долине.

- Я тоже об этом думал. В общине прекрасные люди, можно выстроить себе дом...

- Леонардо! Я не в общине хочу остаться и не с тобой. Я хочу стать монахиней, уйти в монастырь. Я очень давно об этом мечтаю, еще с тех пор, как на монастырском острове читала Феофана Затворника.

- Вот как... С бабушкой ты уже на эту тему говорила?

- Еще нет, но обязательно буду: я ведь у нее должна брать благословение.

- А у меня, значит, нет...

- А ты бы меня благословил?

- Ты вес знаешь, Сандра, поэтому не кокетничай. Ты пришла просить у меня прощения? Вот и проси.

- А ты меня простишь?

- А я подумаю. В чем же ты передо мной провинилась, кара Сандра?

- Ну... В том, что ты меня любишь. Я ведь знаю, что это так.

- Предположим. Ну а в чем же тут твоя вина?

- Моя вина в том, что иногда я вела себя с тобой так, как будто я тоже тебя люблю.

- Так...

Мы оба замолчали, глядя на розовые ледники. Над зубчатыми вершинами гор появился краешек солнца, и воздух над озером, еще по-утреннему полный влаги, просветлел и засверкал. Откуда-то прилетели чайки и начали носиться над водой, купаясь в утреннем свете.

- А я хотел жить здесь, в общине, с тобой, с бабушкой и с нашими детьми, Сандра. Но я не стану конкурировать с таким женихом, которого ты для себя выбрала. Это не получится.

- Но в общине есть хорошие незамужние девушки. Ты мог бы...

- Нет, кара Сандра. Этого не будет. Я просто уеду обратно в Мерано и буду там жить один.

- А чем ты будешь заниматься, Леонардо? Неужели опять засядешь за персоник и уйдешь в Реальность?

- Конечно, нет! В мире еще остались настоящие христиане, не все ушли в горы. Я их найду с помощью Миры, а дальше видно будет. Может быть, найду возможность снова заниматься макаронами. Обо мне ты не беспокойся, пожалуйста. Я буду иногда сюда приезжать - к тебе и к бабушке, - он поднялся со скамьи и поглядел на озеро. - Как хороши чайки на рассвете, правда?

- Да, правда... А ты на меня не сердишься, мио Леонардо? У нас с тобой все в порядке, мы друзья? Ты меня простил?

- Конечно, кара Сандра. Я тебя простил. Спокойно готовься к исповеди и причащайся. Я рад, что завтра бу-ду прислуживать в алтаре. И помни: со мной у тебя всегда все будет в порядке, тебе ни о чем не надо беспокоиться. Сегодня тем более. Иди в церковь!

Я ушла, оглядываясь. А Леонардо смотрел на чаек и на меня ни разу не оглянулся,

До воскресенья я уже больше ни о чем не думала, только молилась и молилась, одна и с бабушкой. С нею вместе мы читали огромнейшее Правило к причащению, в котором каждое, ну буквально каждое слово бы-ло про меня!

На литургию я шла как во сне, меня шатало от страха, от волнения и немного от голода, ведь я всю эту не-делю ничего не ела и почти не пила. Пока не запели Херувимскую, я ужасно себя чувствовала, и в какой-то момент на меня напал такой страх, что я чуть не убежала из церкви, а потом вдруг что-то переменилось, меня будто ангелы приподняли па руках, и дальше всю литургию я мыслью и душой летела, как птичка, и долетела до счастливого мгновения: я подошла к Чаше со всеми причастниками и после стольких лет сно-ва приняла Тело и Кровь Христовы. Когда, выслушав благодарственные молитвы, я вышла из церкви, ко мне первой с поздравлениями подошла бабушка, а потом матушка Руфина и Леонардо, уже успевший снять свой белый стихарь. За ними все сестры, общинники, Лара и дядя Леша с дочкой на руках - все радовались за меня и поздравляли. Я едва их всех слышала. Потом я долго ходила одна по берегу, прислушиваясь к тому, что происходило во мне, и молясь: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, слава Тебе!".

Только через два дня я заметила, что Леонардо не показывается мне на глаза. Я спросила о нем бабушку.

- Леонардо? А он уехал, детка.

- Как это уехал! Не простившись со мной?

- А зачем тебе с ним прощаться? Ты у нас в монастырь собралась, нечего тебе с молодыми людьми сантимен-ты разводить.

- Бабушка! Как ты не понимаешь - это же Леонардо! Ты знаешь, сколько он для меня сделал, как он ме-ня любит?

- Догадываюсь. Но, как говорится, дальние проводы - лишние слезы.

- Когда он уехал?

- Сегодня рано утром.

- Так. Бабушка, ты можешь еще разок дать мне свой джип?

- Зачем он тебе?

- Я должна догнать Леонардо и... проститься с ним как следует!

- Не дам я тебе джип.

- Почему, бабушка?

- Во-первых, потому что будущей монахине не следует кокетничать с молодыми людьми. Ты его прогнала? Все, пусть уходит. Во-вторых, мне жалко Леонардо. Не забывай, он и мой друг тоже, не только твой. Я не хочу, чтобы он лишний раз мучился. Человеческое сердце не игрушка. Пускай он поскорей тебя забудет и найдет себе другую девушку. Без фантазий. А в третьих, у меня нет джипа.

- Куда же он делся?

- Я отдала его Леонардо. Между прочим, насовсем. Подарила.

- Ах, так...

- Да, так! Постой, ты куда это подхватилась бежать?

- К матери Евдокии! Попрошу у нее мобишку, раз ты так... раз ты такая, бабушка!

- На мобиле джип не догонишь, дорогая моя. Если только не...

Но я не стала ее слушать и убежала, хлопнув дверью.

Мать Евдокия сидела у себя в келье и что-то писала.

- Мать Евдокия, одолжите мне монастырский мобиль!

- Зачем он вам?

- А зачем вы спрашиваете, мать Евдокия? Вы что, просто так не можете мне дать наш мобиль на пару часов? Неужели вам жалко? Неужели я и этого не заслужила.

- Вы у матушки взяли благословение.

-Нет...

- Пойдите и возьмите.

- Мать Евдокия, я не могу...

- Значит, вам никуда не надо ехать.

- Откуда вы можете знать, что мне надо и что не надо делать?

- Из опыта.

- У вас опыт монастырской жизни, мать Евдокия, монашеский опыт. Что вы-то можете знать о страданиях обыкновенных живых людей!

- Осторожно, Кассандра, ведь до вечера уже недалеко.

- При чем тут вечер! О чем вы?

- О том, что наш гнев должен угаснуть до заката, а то будете еще два года вспоминать. Я опомнилась.

- Простите меня, мать Евдокия! Ненавижу хамские выходки, особенно собственные. Простите!

- Бог простит, Сандра. Но что касается ваших переживаний, я все-таки вам скажу: если вы всерьез намере-ны отказаться от своего личного подвига и приступить к подвигу монашескому, все подобные переживания надо оставить, а чувства сердечные забыть. Попробуйте, вдруг получится. Хотя я считаю, что лучше каж-дому служить Богу на своем, ему предназначенном месте.

- Подождите, мать Евдокия, я что-то вас не понимаю. Что значит "отказаться от своего личного подвига"? Что вы имеете в виду?

- Я имею в виду то, что, на мой взгляд, вам совсем не нужно искусственно, по своей воле строить свою жизнь. Предоставьте все одному Богу! В сущности, ваша жизнь уже выстроилась: вы снова веруете в Господа и вы член Церкви Христовой - это основное, это залог спасения души. Вы любите монахов - это спаси-тельно для вас, да и для нас полезно. В старину было даже специальное слово для таких людей - их звали "монахолюбцами". Но у вас есть друг, который вас любит и готов вместе с вами решиться на самый тяжелый и опасный христианский подвиг, какой только может быть в эти последние времена, - подвиг супру-жества и подвиг рождения и воспитания детей.

- Вы - монахиня и вы говорите мне, что выходить замуж и рожать детей - христианский подвиг?!

- В наше время - безусловно. Человечество иссякает, оно само себя выхолостило, обесплодило. Люди не могут и не хотят иметь детей, а из пробирок выползают несчастные клоны, которые никоим образом не мо-гут быть причислены к Божиим творениям. И только христиане вопреки всему решаются рожать детей и воспитывать их в Боге, Я думаю, каждый такой ребенок - это особенный, драгоценный человеческий дар Богу, великая Ему радость. Конечно, на такое трудно решиться. Но и монашество тоже* подвиг! И очень важно, Сандра, не ошибиться, не приняться в восторге за чужое, пусть даже очень славное дело, отбросив по не-разумию то, которому Господь тебя предназначил. Я вам решительно советую - определитесь. Или то, или это, а оба два - никак нельзя!

- А вы не считаете, мать Евдокия, что Леонардо послан мне в виде искушения на пути к монашеству?

- Господи, ну какая же вы фантазерка, Саня! Ведь он же не на голову вам свалился, не напал из-за угла, как партизан! Он ведь с вами с самого начала вашего пути. Да и взгляните вы на своего Леонардо повнимательней - он же чист и тверд как алмаз. Вот ваша бабушка - та давно это поняла. Да если хотите знать, вас с вашим Леонардо и ваша бабушка, и матушка, и все сестры наши уже давно считают женихом и невестой, еще с той поры, как он вас искал по всему свечу. Искушение... Это вы у нас искушение, солнышко вы наше неуемное!

Я помолчала. Подумала. А потом сказала решительно:

- Мать Евдокия. Дайте мобиль, а то пешком пойду.

- От вас чего-нибудь такого только и жди, - она, вздыхая, выдвинула ящик стола и достала из него элек-тронный ключ от мобиля и еще один большой железный ключ - от семи дверей. - Берите и езжайте спокойно, матушка благословила. Вот и ключ от ворот велела вам передать.

- Сама матушка?

- Вы же знаете, как матушка детей любит...

Когда я выехала за последние, седьмые, железные двери, я увидела стоящий за ними джип, а возле него си-дящего на камне Леонардо.

- Мио Леонардо! Ты что тут делаешь?

- Тебя жду, кара Сандра.

Подвенечное платье шила мне Лара. Венчал нас отец Александр.

Санкт-Петербург. Ириночка- Мюнхен 2001 г.