Глава 17

Мы ехали и ехали, а я все спала и спала. Стоило мне проснуться и тихонько позвать Леонардо, он сейчас же оборачивался на мой тихий зов, останавливал машину и шел ко мне. Он разговаривал со мной, хотя я почти не отвечала, кормил и поил меня, выносил на руках из машины, чтобы я могла освободить мочевой пузырь и кишечник, я делала это прямо у него на руках, как ребенок. И все эти нехитрые действия отнимали у меня так много сил, что как только он укладывал меня в машину, я тут же снова засыпала. Спала я без снов, только молилась во сне.
Как-то, совершив с помощью Леонардо все свои подвиги в придорожных кустах, я попросила его не отно-сить меня обратно в джип, а дать немного полежать на земле.
Он вынес спальный мешок, расстелил его на трапе и уложил меня на него. Я лежала и чувствовала под собой живую землю, а сверху - небо. Потом я села и огляделась. Вокруг стояли горы поросшие высо-кими темными елями.
- Это Альпы? - спросила я.
- Нет, кара Сандра, это Карпаты. Мы едем по восточному берегу Европейского моря.
- К бабушке?
- Сначала ко мне. Ты должна немного прийти в себя и поправиться, а то испугаешь бабушку.
- Я хочу к бабушке.
- Как только ты встанешь на ноги, мы сразу же к ней поедем.
- Бабушка волнуется... Ей вредно...
- Она знает, что ты со мной.
- Ну хорошо...
Столь долгий разговор утомил меня, и я снова уснула и не слышала, как Леонардо перенес меня обратно в машину.
Однажды, когда Леонардо утром открыл дверцу, чтобы вынести меня наружу, в салон джипа ворвался теп-лый ветер. Я принюхалась и спросила:
- Чем это так хорошо пахнет, Леонардо?
- Морем, Сандра. Мы уже приближаемся к Средиземному океану. Мы уже сегодня будем дома.
Вечером мы спустились с гор и въехали в городок, где жил Леонардо. В темноте я не узнавала улиц, но ко-гда Леонардо вынес меня из машины и понес к дому, я узнала запахи Мерило: пахло нагретым камнем, берегом, розами и... фруктами!
- А фрукты будут? - спросила я.
- Будет фруктовый сок.
- А фрукты?
- Фрукты - завтра.
В квартире Леонардо пахло солнцем и сухой пылью. Он отнес меня на кровать и открыл настежь все окна и балконную дверь. Потом он заставил меня выпить стакан подогретого сока и велел спать. Засыпая, я слышала, как за окном шумят волны. Как будто кто-то большой и мудрый листает страницы огромной книги, и они шелестят, шелестят, шелестят...
Я очень медленно приходила в себя. Сил у меня совсем не было. Я целыми днями спала. В промежутках ела, тихо радовалась Леонардо и опять засыпала. На мне появилась аккуратно заштопанная во многих местах шелковая пижама, явно не с плеча Леонардо - на нем бы она лопнула.
- Какая маленькая пижама... Чья она?
- Завел на всякий случай, - засмеялся Леонардо. - Я подумал, а вдруг меня снова посетит какая-нибудь краси-вая девушка и останется у меня ночевать, а у меня и пижамы для нее нет! Пришлось завести. Вот она и пригодилась.
- Болтунишка...
Леонардо снял с меня мой крестик и починил его, приделав к нему каким-то образом новое колечко, и вместо почерневшего шнурка продел в него тонкую серебряную цепочку. Но все это я заметила сквозь сон. Я почти не просыпалась даже тогда, когда он водил меня в туалет и под душ. Однажды я что-то вспомнила и сказала ему:
- Из тебя получился бы хороший дедушка. Знаешь, меня в детстве дедушка Илиас купал, даже бабушке не до-верял...
- Из меня и отец получится неплохой, вот увидишь...
Про отцов я ничего не знала, поэтому в ответ просто уснула.
Я чувствовала, как во сне постепенно расслабляются и расправляются мои сжатые и скрюченные нервы, со-суды и мышцы. Потом они, расправленные, стали наполняться покоем, а после уже и силой.
Как-то я проснулась оттого, что мне послышались голоса: один принадлежал Леонардо, а другой, женский, был мне совершенно незнаком... Говорили они по-итальянски. Я решила, что к Леонардо заглянула его знакомая или соседка. Потом я услышала собственное имя, произнесенное несколько раз женским голосом. Я встревожилась.
Потом кто-то вошел в комнату и наклонился надо мной. Я открыла глаза. Незнакомая красивая женщина с ко-роткими светлыми волосами глядела на меня зелеными глазами, гладила меня по руке и улыбалась сквозь слезы.
- Сандра! Ты меня слышишь? Ты узнаешь меня?
Я долго вглядывалась в нее, пока в этом круглом загорелом лице с заплаканными глазами не проступило что-то очень знакомое и дорогое...
- Мира? Это ты?
- Я, родная моя. Вот видишь, прошло всего несколько месяцев, и мы встретились. Но как же ты дошла за это время, бедняжка! Ну здравствуй, подружка, уж теперь-то мы с тобой поболтаем!
Она сжала мою руку, и мы обе заплакали. Я не представляла себе, что Мира может плакать! Вытирая мне слезы своим платком, она сказала то же самое:
- Я и не представляла, что моя Сандра умеет плакать!
Мы обе рассмеялись, и это было так чудесно - слышать смех друг друга.
Взявшись за дело вдвоем. Мира и Леонардо быстро поставили меня на ноги. Они наперегонки заботились обо мне с утра до вечера, но при этом Леонардо был нежен, а Мира - сурова, и это сочетание оказалось для меня благотворным. Леонардо уговаривал меня побольше спать и боялся, чтобы на меня пылинка села, а Мира заставляла меня каждый день делать гимнастику и даже поднимать камни, которые она принесла с пляжа. Леонардо на ночь подтыкал мне одеяло, чтобы я не простудилась, а Мира заставляла меня лежать го-лышом на полу перед распахнутой балконной дверью, чтобы на меня сквозь занавеску падали солнечные лучи. Только в одном они сходились полностью - в любви к макаронам, от которых я будто бы должна была не-медленно набрать вес. Готовили они их по очереди, выхваляясь один перед другим какими-то своими осо-бенными рецептами.
Кстати, о макаронах. Понемногу Мира и Леонардо рассказали мне все новости, самой печальной из кото-рых было известие о недавней смерти старого макаронщика Ромео ди Корти-старшего. Умер он, слава Бо-гу, легко - во сне. Молодой ди Корти был взбешен, когда семейный адвокат прочел ему завещание отца: все, что еще не было передано Ромео ди Корти-младшему при жизни отца, по завещанию отходило не ему, а Леонардо - "моему верному молодому другу и помощнику", как было написано в завещании. Не считая до-вольно скромной суммы денег, это было именно то имущество отца, которое Ромео ди Корти-младший ненавидел и мечтал уничтожить, - макаронная фабрика и сад.
Такими были наши итальянские новости. А про бабушку я узнала вот что. Бабушка больше не жила в своей ба-варской усадьбе, она ушла вместе с монахинями и общиной матери Ольги, и никто не знал, куда они все скрылись... Но об этом надо рассказать подробнее.
Миру после ее "доноса" в самом деле немедленно освободили. Она сообщила экологистам, что встречала де-вушку с фотографии, которую зовут Юлией, в разных городах Европы. Она сказала им, что, по ее мнению, Юлия - аферистка, выдающая себя за экологистку с мошенническими целями: она, то есть я, будто бы посе-щала уединенные усадьбы членов Семьи, входила к ним в доверие, а потом исчезала, похитив у них драгоцен-ности, золото и антикварные вещи. Это не только полностью "объясняло" мое появление на вилле ди Корти, но и должно было остановить дальнейшие розыски ловкой мошенницы, ведь к такого рода преступникам власти относились довольно снисходительно.
Когда Мира вернулась на остров Иерусалим, она сказала своему раввину, что спаслась с моей помощью и попросила денег на мой выкуп. Она сказала всю правду: что я на самом деле никакая не Лия Лехтман, а православная христианка русско-греческого происхождения. К ее огорчению и возмущению, раввин отказался платить выкуп за не еврейку. Тогда Мира отправилась собирать деньги самостоятельно. Из принципа она продолжала говорить правду, но многие иудеи-христиане все же давали золото и камни на мой выкуп. Уже че-рез два месяца после своего освобождения она собрала миллион драгоценностями и золотом. Но когда она, используя свои многочисленные полезные знакомства, раздавая взятки направо и налево, пробилась со своим прошением к нужному человеку в руководстве Экологической Службы, тот взял у нее золото, а потом потребо-вал еще столько же, объявив, что в связи с тем, что Мессия строит в Иерусалиме Всемирный храм, выкуп за евреев вырос вдвое. Тогда Мира, не видя другого выхода, поехала к моей бабушке и все ей рассказала. В бабуш-киной усадьбе она застала монахинь и членов общины матери Ольги: в Пиренеях их опять едва не обнаружили экологисты, но им удалось вовремя уйти, и они нашли временный приют у бабушки. Мира понадеялась, что недостающую половину моего выкупа соберут православные. Уже через месяц бабушка вызвала ее и вру-чила ей миллион планет золотом. При этой встрече присутствовал Леонардо, которому бабушка и поручила ехать меня встречать. Она сказала ему и Мире, что усадьба ею продана, и она уходит оттуда вместе с мо-нахинями и матерью Ольгой, а мне велела передать, чтобы я не забыла про тайник с наследством. И еще, что она любит меня и ждет встречи со мной.
- Где она меня ждет? - тут же спросила я, поднимаясь с постели.
- Не знаю, -сказала Мира.
- Не знаю, - сказал Леонардо.
Я задумалась. У меня еще плохо работала голова, но в конце концов я вспомнила, где бабушка должна была оставить для меня наследство, и сказала:
- Я уже совсем здорова. Дайте мне немного денег, и я поеду на своем джипе в Баварский Лес.
Леонардо и Мира переглянулись с понимающим видом.
- Тебе еще рано выходить из дома, а уж тем более сидеть за рулем, - сказала Мира. - И ты не поняла нас, бабушка больше не живет в Баварском Лесу, она продала свою усадьбу.
-Я поняла, Мира, но мне надо в Баварский Лес, - и я умоляюще посмотрела на Леонардо.
- Я, конечно, отвезу тебя туда, если ты просто хочешь еще раз взглянуть на усадьбу, где прошло твое дет-ство. Но ты ведь понимаешь, что бабушки там нет? - сказал он.
- Понимаю. Но мне все равно туда надо.
- Хорошо, - сказал Леонардо, - я отвезу тебя, как только ты окрепнешь и сможешь перенести дорогу.
- Вы оба сумасшедшие! - объявила Мира. - Два сапога пара!
- Да, мы хорошая пара, - согласился Леонардо.
Конечно, Мира была права - ехать я еще никуда не могла, я и до туалета с трудом добиралась. Но и Мира пока не выглядела такой здоровой, какой я ее увидела впервые на этапе. Интересно, какой же она была, когда вы-шла на свободу?
- Мира, когда тебя выпустили, тебя кто-нибудь встречал?
- Кто мог меня встречать? Меня ведь не выкупили - меня выпустили как "твердо вставшую на путь соци-альной адаптации". Еще спасибо, что не наградили за донос на тебя антихристовой печатью!..
- Так что же, тебя просто вывезли с острова и выкинули за ворота пересыльной тюрьмы?
- Ну да, там, напротив ворот было такое большое-большое дерево. Я спряталась за ним и проспала целый день в густой траве, и только к ночи смогла двинуться в путь. На пересылке мне сказали зэки, что неподалеку, всего в двадцати километрах, есть небольшой городок Гамбург - остатки когда-то огромного немецкого портового города.
- И ты прошла пешком эти двадцать километров?
- Конечно. Мимо меня все время проходили какие-то военные машины, а уж с военными связываться мне никак не хотелось. Когда я слышала их издали, я сходила с дороги и пряталась. Только тогда я поняла, что планетяне подсознательно выбрали правильный цвет для своей одежды - зеленый, чтобы можно было при необходимости спрятаться в траве и в кустах.
- А что ты ела?
- Мне дали две лепешки на дорогу.
- Ну добралась ты до города, что же ты там делала - одна, без денег, без персонального кода?
- Сандра, у меня почти в каждом городе бывшей Европы есть свои люди. У нас, евреев, было свое государство - Израиль, но мы такие непоседы, вольные и невольные, что продолжали странствовать по всему белому свету. Это у нас и в истории, и в крови. Что ты хочешь - кочевой народ! Знаешь, есть такая древняя иудейская тради-ция: прощаясь, мы говорили друг другу: "В будущем году - в Иерусалиме!". Так и до сих пор говорят евреи по всему миру, но при этом сами в Иерусалим не торопятся, тем более сейчас. В общем, я быстро нашла в Гам-бурге еврейскую семью и у них отлежалась и отъелась. Как меня там кормили! Кстати, я сейчас проедусь как раз по той части Европы и заеду к ним в Гамбург, чтобы еще потолстеть. Я ужасно люблю быть тол-стой, я при этом как-то устойчивей чувствую себя на земле.
- А ты на обратном пути к нам заедешь?
- Если буду ехать через Италию, а не через Грецию. Я ведь тоже разъезжаю на джипе, личного самолета у меня пока нет, хотя пора бы завести. Приходится пользоваться паромом. А без персонального кода - зна-чит за взятку сотруднику туристического бюро, а взятки надо предлагать тому, кто берет. Хотя берут те-перь почти все, но можно напороться на того, кого кормят не взятки, а доносы на тех, кто берет взятки.
- Ой, Мира, какая у тебя сложная жизнь.
- Никакому врагу, кроме Антихриста, не пожелаю этих вонючих сложностей! В общем, если смогу заказать билет на паром через Италию, обязательно так и сделаю. Тогда я скоро, может быть, уже в следующем месяце, снова появлюсь у вас.
Через три дня Мира укатила по своим таинственным делам, а на другой день выехали и мы с Леонардо. Те-перь я уже сидела рядом с ним на переднем сиденье. Мы проехали мимо дороги на виллу Корти, обсаженной "бабушкиными зонтиками", сложенными и раскрытыми, то есть пиниями и кипарисами. Потом проехали мимо сада ди Корти-старшего. Я помолилась о том, чтобы Господь даровал ему оставление грехов, Царствие Небесное и, если это возможно, немножко каких-нибудь райских макарон.
На перевале мы остановились, вышли из машины, и выпили по чашечке кофе, возобновив старую тради-цию. Правда, кофе был не очень вкусный, ведь никто не умеет варить кофе так, как моя бабушка!
Через три дня, к вечеру, мы подъехали к бабушкиному острову. Я знала, что тайник должен быть в камен-ном столбе ворот, но каких? В усадьбе было двое ворот: одни пели с аквастрады на остров, другие - прямо в усадьбу. Ворота на мост были широко распахнуты. У меня дрогнуло сердце, ведь бабушка, обычно державшая их крепко запертыми, ожидая меня, всегда заранее раскрывала их настежь.
- Едем к дому, Леонардо! - попросила я волнуясь, - а вдруг?..
Мы въехали через мост на остров, проехали через бабушкин лес и подъехали к воротам, ведущим в усадьбу. Они тоже были открыты. Возле дома стояли шикарные мобили, а из раскрытых окон доносилась громкая танцевальная музыка, голоса и смех многих людей: в усадьбе были гости.
- Подъезжай к самым воротам, - сказала я Леонардо.
- Ты хочешь заехать в усадьбу? - спросил Леонардо. - Я думаю, тебе не стоит этого делать: наверняка внутри они уже все переделали по-своему и, конечно, испохабили. Это же Семья!
- Нет, туда мне уже не надо. Я только хочу взглянуть на столбы у ворот.
Леонардо пожал плечами и подъехал к воротам. Слава Богу, охранника у ворот не было. Я осмотрела стол-бы и увидела, что они на треть сложены из дикого камня, и только выше начинается кирпичная кладка. Я решила вернуться к воротам у моста. Леонардо послушно развернулся и поехал к выезду с острова. Не выходя из машины, я оглядела столбы ворот и тотчас увидела в самом основании правого столба кирпич, который был гораздо светлее других. Я хорошенько пригляделась к нему, чтобы сразу найти потом, когда мы вернем-ся сюда в темноте.
- Мы сейчас отъедем назад, остановимся в лесу на соседнем островке, а когда стемнеет и в усадьбе погаснут огни, вернемся сюда. Возможно, нас ждет здесь послание от бабушки.
- Ах вы, конспираторы! - улыбнулся Леонардо. - А я уж не знал, что и думать. Ну, командуй, куда ехать? Ты ведь все тут знаешь.
В лесу на соседнем островке мы нашли такое место, откуда сквозь деревья проглядывали огни бывшего бабушкиного дома, и там остановились на лесной дорожке. Ждать нам пришлось почти до утра - в усадьбе веселились напропалую. Под утро, когда уже чуть развиднело, мы снова подъехали к воротам. Я выскочи-ла из джипа и подошла к правому столбу. Замеченный мной кирпич и сейчас был отчетливо виден. Я потро-гала его рукой, надавила - и кирпич легко повернулся по центральной оси. За ним было полое пространст-во, и в этой полости моя рука нащупала что-то, завернутое в шуршащий пластик. Один за другим я из-влекла из тайника три небольших пакета, обернутых пластиком и заклеенных скотчем. У меня в руках было бабушкино наследство. Я аккуратно поставила кирпич на место и расправила траву возле столба, чтобы ни-кто не догадался, что тут кто-то стоял этой ночью.
- Едем скорей отсюда! - сказала я Леонардо, садясь в кабину. - Мне не терпится поглядеть, что тут такое. Может быть, бабушка оставила мне письмо, в котором сказано, где ее искать.
Мы покинули бывший бабушкин остров и проехали еще несколько километров по аквастраде, прежде чем я решилась остановиться и посмотреть на бабушкино наследство. Я попыталась раскрыть самый большой пакет.
Леонардо заглушил двигатель, включил свет и достал карманный ножик:
- Возьми, не рви скотч пальцами - порежешься!
У меня все равно ничего не получалось, потому что пальцы дрожали. Тогда Леонардо взял пакет из моих рук и аккуратно взрезал его ножом. В пакете оказалась деревянная шкатулка, младшая сестра той, в которой бабушка хранила свои драгоценности. Я подняла крышку и увидела, что так оно и есть, - в шкатулке лежали драгоценно-сти. Я поискала, нет ли среди них письма или записки, но кроме сверкающих камней и металла в ней ниче-го не было. Я поставила ее в ноги и протянула руки за следующим пакетом, который Леонардо уже успел над-резать.
- Давай, давай скорей! Может быть, здесь!
Во втором пакете лежала книга в старинном кожаном переплете. Значит ли это, что когда бабушка уезжала из усадьбы, ди Корти-старший был еще жив? Может быть, эта книга для него?
- Леонардо, бабушка знает о смерти ди Корти-старшего?
- Конечно, знает. Он умер около года тому назад. А почему ты вдруг вспомнила о нем?
- Бабушка когда-то говорила, что оставит мне в наследство книги, которые я смогу продать ди Корти.
- Значит, у тебя в руках книга предназначенная не ему, а тебе.
Может быть, в книге письмо? Я перевернула ее и на весу пролистала страницы - из книги ничего не выпа-ло, кроме закладки из выцветшей шелковой ленты с вышитым крестиком. Тут только я догадалась посмот-реть, а что же это за книга? Это было Евангелие, старинное русское Евангелие с текстами на церковно-славянском и на русском языках. Я открыла титульный лист и прочла надпись: "Моей дорогой внучке от любящей бабушки на молитвенную память". Я поцеловала Евангелие и положила его на приборную доску.
Оставалась третья и последняя надежда. Я протянула руку, и Леонардо вручил мне надрезанный пакет. Из него я достала икону Божией Матери, написанную на толстой доске. Точно такая икона, только большая, висела в нашей церкви в монастыре. Я приложилась к ней, а потом повернула ее обратной стороной и прочла надпись, сделанную бабушкиной рукой: "Мое благословение на весь твой путь. Бабушка" - и больше ни слова. Даже имя мое она нигде не написала!
Так я и не узнала ничего, кроме того, что бабушка меня любит, а это я и так знала! Я горько заплакала. Ле-онардо обнял меня, притянул к себе и стал гладить по голове, приговаривая:
- Ну что ты, Сандра... Ну успокойся... Разве ты не помнишь, как терялась в детстве где-нибудь на улице или в большом магазине? Что должна делать умная девочка, если бабушка потерялась?
Я улыбнулась сквозь слезы:
- Ни в коем случае не бросаться ее искать, а стоять на том месте, где потерялась, и ждать...
- А бабушка сама найдется! Правильно, и вот так мы с тобой и сделаем: не станем больше искать бабушку, а будем ждать, пока она сама даст о себе знать!
Умел меня утешить мой Леонардо, мио Леонардо! Делать было нечего, и мы поехали обратно в Мерано. По дороге я обдумывала и решала, что же мне делать дальше? Больше всего я хотела бы сейчас оказаться вме-сте с бабушкой, монахинями и общиной матери Ольги: они где-то там все вместе, а я все еще в пути. Каким же долгим оказался этот путь! И куда-то он меня приведет? Но мысль о возвращении в Лондон даже не пришла мне в голову.
- О чем ты думаешь? - спросил меня Леонардо.
- О том, как жить дальше.
- Как тебе жить, я не знаю, но зато знаю, с кем тебе жить.
- ?
- Со мной, конечно. Тебе уже давно пора выйти за меня замуж.
- Я не пойду замуж без бабушкиного благословения.
- Ты думаешь, она тебе его не даст? Я уверен, что она будет только рада: зная твой характер, ей надо быть уверенной, что о тебе всегда будет кому позаботиться.
- Леонардо... Ты замечательный, ты такой верный и любящий. После бабушки ты самый близкий мне че-ловек, и я тоже тебя очень люблю, но... Вобщем, сейчас я просто еще не отошла от всего пережитого, чтобы решиться на такое. А в будущем... Знаешь, Леонардо, мне кажется, что в моей жизни еще будут какие-то более важные вещи, чем замужество и собственное маленькое житейское счастье... Мне даже кажется по-рой, что теперь я уже немного гожусь в монахини...
- Ты-то?! - он насмешливо фыркнул.
- Да, я. Ты же не знаешь, какие бывают монахини!
- Знаешь, уж если сравнивать тебя с настоящими монахинями, то надо смешать в одну кучу любопытство ма-тери Варвары, самоуправство матери Ларисы, наивность сестры Вассы, отвагу матери Евдокии и непоседли-вость сестры Дарьи - вот тогда получится что-то похожее на мать Кассандру! Еще не мешает к этому добавить ехидный язычок дяди Леши.
-Ой, Леонардо! Откуда ты все это знаешь?
- Когда твоя бабушка собирала деньги на твой выкуп, я некоторое время жил у нее в усадьбе и познакомился со всем твоим монастырем. Они все прекрасные, высоко духовные люди, но ты - ты совсем другая, Сандра!
- А я думаю, что они мне намного ближе, чем ты... чем ты думаешь! Ты только не сердись на меня, пожа-луйста!
Леонардо насупился и долго молчал с потухшим лицом.
- Если ты на меня очень сердишься, Леонардо, то вот что я тебе скажу, - не выдержала я наконец. - Мы мо-жем с тобой расстаться, хватит тебе нянчиться со мной. У меня теперь есть средства на жизнь, и тебе не надо больше обо мне заботиться. Ты мне только мой джип отдай.
Леонардо еще немного помолчал, а потом вдруг сказал:
- Прости меня, Сандра. Я очень виноват перед тобой.
- Ты?! В чем ты можешь быть виноват, Леонардо?
- Я полез к тебе с разговорами о браке, не соображая, что тебе сейчас совсем не до этого. Ты в эти дни пе-режила ожидание, тревогу, разочарование, а я решил еще нагрузить тебя сверху - сунулся со своим дурацким предложением руки и сердца!
- Оно вовсе не дурацкое!
- Оно гораздо хуже, оно -несвоевременное. Давай забудем об этом.
- Я знаю, мио Леонардо, в чем дело: тебе жалко отдавать мне мой джип.
- Наконец-то догадалась! Хочешь апельсинового сока?
- Леонардо! Какой ты хороший, и как же я тебя люблю!
- Нет, детка. Сегодня мое брачное бюро уже закрылось, я больше не расположен ни делать предложений, ни принимать их. Для меня это хуже, чем принять касторку.
Я обиделась, причем самым натуральным образом. Я вообще заметила, что стала какой-то плаксивой и обидчивой, с тех пор как начала приходить в себя.
- Это она на меня обижается! Сестра Сандра, а где же твоя кротость? Где монашеское смирение? Будешь жить у меня до тех пор, пока совсем не окрепнешь. Тем временем ты спокойно решишь, что тебе делать дальше.
Он все-таки был очень огорчен, я это видела, но продолжал вести себя со мной как самый нежный и лю-бящий брат.
Мы вернулись в Мерано. Днем я больше сидела дома. Не только потому, что на улице кто-то мог заметить отсутствие персонального кода на моей правой руке: я все еще страдала от прямых лучей солнца, а уберечься от них в дневное время не было никакой возможности. Но Леонардо открывал балконную дверь и усажи-вал меня в кресло перед нею; его квартира была на втором этаже, напротив дома начинался парк, поэто-му с улицы меня никто не мог увидеть.
Леонардо возился со мной, как с больным ребенком, откармливал фруктами и макаронами, которые он привозил "со своей фабрики" - их еще достаточно оставалось на складе. О женитьбе он больше со мной не заговаривал.
Как-то, молясь на ночь, я спросила его:
- Мио Леонардо, а ты веришь в Бога?
- Конечно! Все итальянцы верят в Бога. Ты разве не знаешь, что именно в Италии апостол Петр основал христианскую Церковь?
- Где это написано, что именно в Италии? Кто это тебе сказал?
- Брат моего дедушки. Он был монсеньором.
- Что значит - монсеньором?
- Кардиналом. В молодости он учился в семинарии вместе с последним Папой Римским, но не с тем, который принял присягу Мессии и присоединился к Всемирной Церкви, а с тем, прежним, который увел не подчинившуюся Мессии часть Католической Церкви в катакомбы.
- И что с ними было потом?
- Не знаю. Говорят разное. Одни утверждают, что Папа успел вывести свою паству из Рима перед рим-ским землетрясением и увел ее в Грецию, а там они соединились с Греческой Церковью. Другие говорят, что все они так и погибли в катакомбах и стали мучениками.
- И брат твоего дедушки?
- Он был с ними до конца, каким бы ни был этот конец.
- А моей бабушке ты про это случайно не говорил?
- Говорил, конечно.
- И что она на это сказала?
- Что она и без моей родословной не видит препятствий к нашему браку.
- Леонардо! Я же просила тебя!
- Я только пересказываю тебе слова твоей бабушки, - пожал плечами Леонардо.
Интересно, что при мне Леонардо ни разу не садился за персоник. Когда я спросила его, почему он не выхо-дит в Реальность, он ответил:
- Знаешь, благодаря тебе, Сандра, в моей жизни хватает приключений и без Реальности. Мне жаль тратить на нее деньги, и я остановил выплату взносов.
- У тебя мало денег? Ну так давай продадим что-нибудь из бабушкиных драгоценностей.
- В этом нет необходимости. На жизнь пока хватит и мне, и тебе. Я сдаю городу немного фруктов из сада, поэтому меня освободили от обязанности официально трудиться. Кроме того, у меня ведь тоже есть ценное наследство - книги ди Корти-старшего. Он оставил мне всю свою библиотеку вместе с адресами тайных кни-голюбов.
- А где же она? Я не вижу у тебя ни одной книги.
- Я не умею читать бумажные книги, поэтому держу их на складе.
- Вот бы мне поглядеть!
- Да, пожалуйста! Поедем хоть сейчас.
Мы поехали на макаронную фабрику. Когда ехали через сад, мне показалось, что он выглядит не таким запу-щенным, как прежде.
- Прошлой зимой у меня была депрессия, и я занялся обрезкой старых деревьев, чтобы отвлечься. Вот ви-дишь, что получилось. И мне удалось почти полностью уничтожить дупла, в которых гнездились пчелы-убийцы.
- У тебя была депрессия, Леонардо? Не могу себе представить. И как же ты из нес вышел?
- Бабушка вылечила. Она сказала, что из депрессии нужно выходить так же, как выплывать из омута. Нужно не сопротивляться ей, а прочно, основательно обеими ногами встать на дно и потом уже оттолкнуться и вынырнуть. Для этого ноги надо сначала согнуть, а потом выпрямить. Она сказала мне: "Когда под грузом бед и неудач у тебя уже и ноги подогнутся, вот тогда ты готов подняться со дна!". Когда Мира приехала к бабушке и сказала, что экологисты потребовали за тебя второй миллион, у меня ноги и подогнулись. И нот тогда я разогнулся, всплыл и начал действовать. Чтобы не оставлять места для тоски, я принялся за мой сад. Я работал целыми днями, и в конце концов депрессия, жалобно повизгивая, слезла с моих плеч и уползла в одичав-шие заросли винограда. Когда я принялся за виноградник, никаких следов депрессии я там уже не обна-ружил.
- Ты тоже собирал деньги на мой выкуп?
- Мне не надо было их собирать, да и не у кого было просить после смерти старика. Я ведь одинокий хо-лостяк, кара Сандра. Я просто перевел на бабушкин счет деньги, которые мне оставил хозяин. Правда, там немного было...
- Значит получается, что и ди Корти-старший участвовал в моем освобождении?
- Не только деньгами, Сандра. Ты не представляешь, как допекал его Ромео-младший, чтобы вырвать у него све-дения о тебе. Он ведь держал его взаперти и не выпускал даже на макаронную фабрику. По-моему, он приме-нял к отцу все методы, кроме касторки, чтобы его разговорить! Я пробирался на виллу несколько раз, когда сыночка не было дома. Старик был очень подавлен и говорил, что если бы не книги, он бы или сошел с ума, или рассказал сыну все что знает. Между прочим, он знал, что сеньора Саккос терпеть не может макароны, так что мог сделать кой-какие выводы.
Фабрика, конечно, не действовала и стала еще больше похожа на развалины старой мельницы. Леонардо достал ключ, висевший на гвозде под низкой крышей, и открыл старый висячий замок на двери склада. Я вошла следом за ним в полутемное помещение.
- Электричество ди Корти-младший мне отключил. Сюда шли провода от виллы, и он заявил, что боится пожара из-за старой проводки. Он страшно обозлился, что сад и фабрика достались мне.
- Как же он смирился с тем, что тебе досталась библиотека - самая ценная часть наследства?
- Про библиотеку он сказал: "Если ты не заберешь книги сегодня к вечеру, я завтра с утра сожгу весь этот хлам!". Вот я и вывез книги прямо сюда.
- Где же они?
На стеллажах в несколько рядов стояли запечатанные картонные коробки с надписью "Макароны Корти".
- В этих коробках. Мне больше некуда было их сложить.
- А откуда же ты приносишь домой макароны?
- В половине коробок - макароны.
- А как ты узнаешь, в какой коробке макароны, а в какой книги?
- По весу. Коробки с макаронами во много раз легче.
- Здорово! Давай откроем какую-нибудь коробку с книгами.
Леонардо подвигал коробки и снял одну из них со стеллажа. Достав свой карманный ножик, он разрезал бело-красную ленту, вскрыл коробку, и я увидела, что мне потрясающе повезло: в этой коробке лежали тома "Бри-танской энциклопедии".
На стеллаже стоял пузатый кожаный чемодан на колесиках.
- А в этом чемодане одежда и обувь хозяина. Ромео хотел все сжечь, а я не дал. Захватим домой? Его пижама ведь тебе подошла, а там есть еще спортивные костюмы, белье...
- А, так это ты отсюда взял ту маленькую пижаму для ночующих у тебя девушек!..
- Угу. Захватим домой еще парочку? Я предложила отнести в машину весь чемодан: буду носить в память о милом старом макаронщике его одежду. Мы взяли несколько ящиков книг и один ящик макарон.
Теперь у меня было занятие - я просвещалась, читая статьи в "Британской энциклопедии". Это было самое подходящее для меня чтение, раз уж не было у меня духовных книг, кроме бабушкиного Евангелия.
А Евангелие я не просто читала каждый день, а переводила его для Леонардо на планетный. Очень многих анг-лийских слов в планетном словаре не было, например, таких как "милосердие", "благотворить", "молитва", "покаяние". Не было также таких понятий, как "блуд" и "прелюбодеяние", по поводу чего Леонардо неожиданно сказал:
- Если бы люди читали книги, а Евангелие было бы переведено на планетный, то завтра же разъяренная тол-па сожгла бы его на площади. Ты только представь себе, что современному человеку объявляют, что "блуд-ники", то есть любители секса, не наследуют Царствия Небесного, что "содомия", то есть гомосексуализм, такой страшный грех, что христианам не рекомендуется о нем даже говорить.
- Но современный человек ведь блудит и прелюбодействует по большей части не в жизни, а в Реальности, то есть не на самом деле. Разве не так?
- Э-э, кара Сандра, не лукавь. Ты же вчера мне читала, что "тот, кто с вожделением смотрит на женщину, уже прелюбодействует с нею в сердце"!
- Ты прав, мио Леонардо.
Если бы я не начала читать Евангелие день за днем, главу за главой, я, возможно, не обратила бы внима-ния на подчеркнутые в нем строчки. Одной чертой были подчеркнуты места, в которых говорилось об Антихристе и о конце света, а двумя - те, где было сказано, что в последние времена верные христиане уйдут в горы. Я предположила, что таким образом бабушка дает мне понять, куда она скрылась вместе с монастырем и общиной. Но в каких горах ее искать и где именно? От Европы только и остались одни горы!
На обратном пути из своей поездки к нам заехала Мира, и мы с ней опять не могли наговориться. Мне страш-но нравилось слышать ее голос. Она меня, кстати, вылечила от тайных приступов ревности, Леонардо в первый же вечер пожаловался ей:
- Мира, тут без тебя весьма пострадала моя репутация. Кара Сандра уверена, что старую пижаму Ромео ди Кор-ти-старнего я притащил домой для посещающих меня девушек.
- Противный! Ты мне сам так сказал!
- Так вот, оказывается, для кого я ее штопала! - возмутилась Мира. - А ты мне врал, что это пижама для Сан-дры, чтобы ей, бедняжке, было что надеть, когда мы ее выкупим и ты привезешь ее к себе домой. А литры соков я готовила тоже для твоих подружек, а не для Сандры? Какой же ты лживый, коварный и непостоянный, из-менник Леонардо!
- Я не изменник, я макаронщик! - гордо ответил Леонардо.
Я решила отдать Мире бабушкины драгоценности в счет моего долга за выкуп. Леонардо сказал, что это пра-вильно, и предложил Мире съездить на склад и порыться в книгах ди Корти: может быть, она найдет среди них такие, которые сможет продать или обменять.
- Ты не стесняйся, - сказал ей Леонардо, - бери что хочешь.
- Я - стесняться? - удивленно вскинула она брови. - И не надейтесь! Я все возьму, только давайте. Мне знаете, сколько денег нужно? Но ты, Сандра, хотя бы половину драгоценностей оставь себе, тебе они тоже пригодятся.
- Хорошо, я оставлю себе что-нибудь на память о бабушке.
Они уехали на макаронно-книжный склад, а я достала бабушкину шкатулку и высыпала ее содержимое на стол, чтобы выбрать что-нибудь для себя. Среди всего этого мерцающего, сверкающего и переливающегося великолепия я сразу увидела вещь, которую хотела бы оставить себе, тем более, что она и так давно была моя, - сердоликовое ожерелье. Я осторожно потянула его из-под других украшений, чтобы ничего не попортить - остальное ведь было уже не моим, и вдруг увидела, что к ожерелью прикреплен большой железный ключ. Я осторожно высвободила его и стала рассматривать. Он был даже больше, чем ключ от висячего замка на двери макаронного склада. По его кольцу кругом шла надпись: КРОЛЛЬ.
Когда Леонардо с. Мирой вернулись поздно вечером, я встретила их торжествующим криком:
- Я знаю, где моя бабушка! Теперь знаю! За ужином я рассказала им историю любви бабушки и дедушки.
- Я уверена, что этот ключ от семи дверей, за которые ушли бабушка и все остальные. Теперь только бы найти сами двери!
- Ты точно помнишь, что долина называлась Циллерталь? - спросила Мира.
- Конечно. Эта история тогда запала мне в душу. Я даже помню, что долина находилась где-то в Тироле,
- Сейчас посмотрим... Конечно, у Миры, в ее необъятной дорожной сумке, нашлась старинная карта Евро-пы, причем очень большая и подробная. Мы развернули ее на полу и стали путешествовать по ней в поисках долины Циллерталь. Я была очень горда, что первой ее нашла именно я, мне это показалось хорошим пред-знаменованием. Я смотрела на голубую ниточку речки Циллер, на ее притоки и кружочки селений вдоль прито-ков. Высота гор вокруг долины даже на карте производила впечатление - три, три с половиной тысячи метров, почти четыре. И кругом ледники, обозначенные белой и голубой краской. Дорога туда вела одна, ос-новная, идущая через нею долину, и было множество местных, ведущих в малые горные долины. Ничего, на мес-те разберемся что к чему!
На другой день мы прощались с Мирой. Леонардо сказал ей на прощанье:
- В будущем году - в Иерусалиме, Мира!
- Я-то там обязательно буду. А вот вы...
- А мы в каком-нибудь очень будущем году постараемся попасть в Небесный Иерусалим, - сказал мой духов-но образованный Леонардо.
Мы с Мирой крепко обнялись и долго не отпускали друг друга.
- Передай бабушке, что я ее очень люблю, - сказала Мира, и это было самое приятное из того, что она могла сказать мне на прощанье.