Глава 16

Система наказаний и поощрений на острове Белый была основательно продумана. Конвейер с двумя рядами рабочих мест был одновременно показателем продвижения одних "пчел" к выходу на свободу и других - к выходу на тюремный двор, где в одном из бараков обитали псы-людоеды, которых надо было кормить мя-сом...

Новички помещались слева, в начале конвейера, на самых неудобных рабочих местах и выполняли простейшие ра-боты, а по мере продвижения к правому выходу из цеха работа усложнялась, но зато там было теплее и еда была посытнее. В конце конвейера, где снимали готовые персоники и ставили их на погрузочные машины, снова ца-рили сквозняки, но работавшие там зэки получали теплые комбинезоны и сапоги из настоящей кожи. Дальней-ший путь наверх был один-единственный: мерзкий черно-желтый костюм и быстрое превращение в предкло-на.

С наказанными поступали так: к "трудовой пчеле", получившей замечание па табло, сопровождающееся ударом тока, подходил один из черно-желтых. Он открывал дверцу кабины, прикреплял цепочку к кольцу в носу "пчелы" и переводил ее на одно место влево, к началу конвейера. Таким образом, "пчелы" имели возмож-ность двигаться н обе стороны - к выходу на свободу и на корм собакам-людоедам. Первые три дня нас только били током, приучая к порядку, но на четвертый начали после замечаний передвигать влево. Меня пока Бог хранил...

Но "пчела" могла совершить и дальний перелет в обе стороны. Такое случалось почти каждые несколько дней, и об этом мы узнавали из надписи на табло. Написавший донос мог в виде награды продвинуться сразу па несколько мест вправо. Ценность доноса сначала определяли "осы": за пустяковый донос на соседа справа можно было самое большее сесть на его место, а меньшее - получить дополнительный стакан горячего энер-гена. А жертва доноса могла и сразу вылететь в левые ворота цеха. В цех несчастная "пчела" уже не воз-вращалась, а на табло появлялась надпись: "Пчела №... подвергнута ликвидации за серьезное нарушение дисциплины", то есть пошла на корм собакам-людоедам.

Моя соседка, сидевшая сначала под № 29, через какое-то время оказалась сидящей напротив меня, под № 35. Меня это очень обрадовало, потому что мы сразу начали с ней осторожно переглядываться и обмениваться едва заметными жестами. Как и я, она пропускала мимо себя доску для доносов, но работала старательно и дисциплины не нарушала. Вдруг в один день сразу несколько зэков на той стороне были переведены на начало конвейера, и моя визави сразу же оказалась под № 41. Мы могли еще видеть друг друга, но играть в пе-реглядки стало опасно: пришедшие с нами одним этапом уже понемногу вошли в курс дела и тоже принялись активно строчить доносы друг на дружку. По хмурому виду № 41 я поняла, что она тоже огорчена нашей раз-лукой. А потом случились следующие события. Сначала она опрокинула свой энерген прямо на конвейер и сразу же подпрыгнула от удара током. Подбежавший клон перевел ее под № 39. Потом она во время дневного отдыха, видимо во сне, положила обе ноги на панель конвейера и стала "пчелой № 47". Еще через пару дней она громко, во весь голос, с подвизгиванием, чихнула, подскочила от удара, улыбнулась - и вновь оказалась сидящей напротив меня! Я глубоко и выразительно вздохнула, а за обедом приветствовала ее приподнятым ста-каном энергена. Я поняла, что теперь у меня есть подруга. И что особенно ценно в наших условиях, подруж-ка оказалась умней меня!

На время сна конвейер останавливался, за рядами спящих "пчел" прохаживались "осы", табло тихонько гудели. Во сне многие зэки стонали, плакали и бредили. Если они это делали слишком громко, их наказыва-ли, по обычно оставляли без внимания. Оказавшись напротив меня, моя подруга во время первого же дневного сна негромко познала: "Сандра!" Я вздрогнула от неожиданности и открыла глаза. Моя подружка напротив спала с приоткрытым ртом и даже слегка всхрапывала. Я решила, что это она во сне вспомнила мое имя, которое я так неосторожно сообщила ей на этапе, немного встревожилась, но потом успокоилась и снова уснула. До вечера мы только переглядывались. А в начале ночного сна я услышала с той стороны конвейера всхрапывапие, стон, а сквозь него протяжное: "Зову-у-т ме-е-ня..." Я подумала, что она имеет привычку разговаривать во сне. Бывает. Но примерно через полчаса я снова услышала стон: "Ми-и-ра! Ми-и-ра!" Интересно, о каком мире и кого она просит во сне? Я чуть приоткрыла глаза, посмотрела на нее и увидела, что она положила руку на грудь и указательным пальцем слегка постукивает по ней, продолжая постанывать: "Ми-и-ра, Ми-и-ра..."Господи, да ведь это она мне представляется: "Меня зовут Мира"!

Я "во сне" потянулась, улыбнулась и пробормотала: "Очень... приятно... Хр-р-р..." Итак, мы теперь были знако-мы, но главное - мы научились разговаривать друг с другом. Конечно, этот способ общения был опасным и несо-вершенным, но для особых случаев годился. А вскоре Мира придумала другой, изменивший всю нашу жизнь на Белом. "Во сне" она мне сказала: "Следи за моей левой рукой!" В левой руке она, как и все, держала фирменную бирку, а в правой - трубочку клен. Сосредоточенно глядя на плывущие к ней корпуса буду-щих персоников, Мира биркой выбила на своей панели букву "С". Я чуть заметно кивнула. Она вывела "А" - я снова кивнула. Потом она наклеила бирку, взяла другую и ею закончила - Н, Д, Р и А. Я кивнула ей и не-медленно ответила таким же способом: "МИРА". Только я, к стыду моему не сразу сообразила, что писать надо перевернутыми буквами, как это делает Мира. Но со временем мы технику писания освоили так, что процесс начертания букв стал похожим всего лишь на легкую дрожь в пальцах. А почему нашим пальцам не дрожать? Работа у нас нервная... С этого времени змеиная шипяще-свистящая тишина цеха перестала на меня давить и угрожать безумием: я молилась и беседовала с подругой - и этого мне было достаточно, чтобы выжить и сохранить разум. Мира была жительницей острова Иерусалим. Она принадлежала к христиан-ской Церкви евреев, не принявших Мессию. Я ответила на это признанием: "Я православная христианка и тоже не признаю Мессию". От Миры я узнала, что в Иерусалиме появились два пророка, которых звали Элия и Ханох. Они встретились с вождями правоверных иудеев и предоставили им для изучения подлинные древние свитки книг Торы.

Из этих древних писаний вожди выяснили, каким должен быть Мессия и каков должен быть его приход. Правоверные старцы пришли к выводу, что Мессия уже приходил и это был тот самый Иисус, от которого две тысячи лет тому назад отреклись их предки. Они и основали в Иерусалиме Еврейскую Христианскую Церковь. Специальные хирурги, прежде делавшие обрезание новорожденным еврейским младенцам, те-перь оперативным путем удаляли членам Христианской Церкви персональные коды, а раввины при этом ис-полняли особый обряд отречения от сатаны и Антихриста. Элия и Ханох пророчествовали, исцеляли боль-ных и учили, что все люди - братья. - Как хорошо, что мы одной веры - ты и я! - обрадовалась я и тоже рассказала Мире свою историю. Рассказала все без утайки и про бабушку, и про монастырь, ведь я ей абсолютно доверяла. Я сказала, что тоже встретила пророка, и рассказала, как Айно лечил меня. Ее очень за-интересовали школы Айно, она подробно расспрашивала меня о русском монастыре. Но, по-моему, боль-ше всего ей поправилось, как я осталась на обительском острове и одна "функционировала" за целый мо-настырь, у нее даже глаза разгорелись. Туг-то она меня еще раз потрясла своей предприимчивостью.

- У вашего дяди Леши в гараже оставался бензин?

- Немного, в резервуарах бензопилы и газонокосилки.

- Этого хватило бы. Окна келий можно было держать открытыми:

- Конечно.

- Можно было устроить одновременное зажигание всех свечей в кельях. У тебя был шнур, из которого дела-ли фитили. Надо было пропитать его бензином, отрезки шнура привязать к фитилям свечей на окнах, свя-зать вместе и общий конец опустить к земле. Когда надо зажечь свечи, ты подходишь и только поджига-ешь спичкой конец фитиля - через полминуты все свечи горят!

- Как ты это сообразила?

- Мне приходилось поджигать бикфордовы шнуры. Принцип тот же.

- А зачем ты их поджигала?

- Приходилось кое-что взрывать.

Вот так мы разговаривали. Жаль только, что голоса друг друга мы почти не слышали, не считая сонных и нарочито невнятных "разговоров во сне".

Мира рассказала мне, как она попала под арест. Она отправилась из Иерусалима собирать деньги у едино-верцев в Европе. Ее часто посылали с этой миссией, потому что у нее это здорово получалось. Деньги хри-стианско-иудейской общине нужны были немалые, и шли они в основном на выкуп тех, кто попал в лапы экологистов. За деньги они легко отдавали узников, содержащихся на каторге; экологисты получали чины и награды за выслеживание инакомыслящих и за их арест, а дальнейшая судьба арестованных уже никого не волновала. Считалось, что все они обречены на гибель, что выживает на каторге только криминальный элемент, в основном бандиты и убийцы.

"Обидно, да? - жаловалась она мне. - На собранные мной деньги выкуплены десятки людей, а меня выкупить некому. Меня арестовали случайно, когда я просто гуляла в Мадриде по набережной. Было жарко, я сняла ненадолго перчатки, а кто-то из прохожих углядел, что V меня нет персонального кода. Вот так меня и сцапа-ли!"

Наши беседы занимали нас настолько, что мы иногда делали ошибки в работе и перескакивали па одно-другое место назад. Но нас это мало огорчало, потому что стоило одной попасться, как другая следом спе-циально допускала какое-нибудь мелкое нарушение, и мы снова оказывались сидящими друг против друга. Но порой, чтобы "осы" не заметили нашей неразлучности, мы ненадолго расходились, сбивая их с толку: либо Мира, либо я застревали позади на неделю-другую и только издали с тоской переглядывались. Но "осы" были настоящими пред клонами; они могли думать только о том, что происходит сейчас перед их глазами, а сопоставить события, разделенные во времени, у них ума не хватало: постоянная злоба и психическое напряжение не оставляли им сил для размышлений. Выдержав паузу, мы снова оказывались вместе и тут же начинали наши нескончаемые беседы.

Проходил этап за этапом, и с каждым из них мы продвигались в центр цеха. В центре было тепло, хотя работа была намного сложнее и требовала уже серьезного внимания: тут шла сборка электронной начин-ки персоников, и каждая ошибка не просто отодвигала нарушителя назад, но сбрасывала его влево на де-сять-двадцать мест. Нам пришлось немного сократить наши разговоры за работой. Зато уж во время еды мы болтали не переставая, наши пальцы дрожали как листья двух осин на ветру.

Вскоре мы задумались, а что же нам делать дальше? Продвигаться вконец цеха, где находилась привилеги-рованная часть "трудовых пчел", или нет? Выяснилось, что мы обе питаем отвращение к Реальности, но хо-тели бы смотреть новости. Обдумав все за и против, мы решили продвигаться к новостям и там остано-виться. Я не знаю, сколько нам понадобилось для этого времени, наверное несколько педель, но в конце кон-цов этого поощрения мы добились - одновременно оказались на местах, перед которыми на конвейере про-плывали уже готовые персоники. Нам выдали наушники, и мы должны были проверять качество этих персо-ников. Сначала мы видели оригинальную передачу новостей, а затем на персоники передавалось их повторение, записанное в местной студии. Наша задача была в том, чтобы пометить особыми наклейками те персоники, изображение или звук в которых были некачественными.

С ужасом мы узнали, что провели на Белом уже больше года: мы попали сюда прошлой осенью, а сейчас шла уже вторая зима. Мы немного попереживали по этому поводу, вспомнили наших близких, а потом уте-шились. Теперь наш мир расширился: мы смотрели новости, обсуждали их и даже иногда спорили. Мира, например, недоверчиво относилась к российской политике и склонна была отчасти верить тому, что в но-востях говорилось о России и её царе. По-моему, она только в этом вопросе и доверяла отчасти офици-альным новостям, я же не верила ничему. Но мы учились слушать и смотреть, стараясь угадать и собрать крупицы правды из этого потока лжи. Так, например, в новостях говорилось, что постройка новой плоти-ны предотвратила наводнение в Скандинавии, а в следующей передаче сообщалось, что Мессия пожертвовал из своих личных средств миллион планет на палатки для пострадавших от наводнения в Скандинавии.

Этой весной, приход которой мы смогли заметить только по новостям, случилось нечто совершенно не-предвиденное. В вечер них новостях существовала короткая передача под названием "Поможем найти и разоблачить врагов Мессии". В ней показывали портреты скрывающихся политических преступников и всем, кто о них что-либо знает, предлагалось немедленно сообщить об этом Надзору за крупное денежное вознаграждение. К этой передаче, когда она транслировалась из местной студии, специально для "пчел" делалось дополнение: "В этой акции могут участвовать заключенные. 15 случае помощи в поимке крупного преступника заключенный может быть освобожден от наказания немедленно". И вот однажды я увидела на экране персоника свой портрет. Это была фотографии, которую когда-то сделал ди Корти-младший: я сижу на диване на его террасе в бабушкиной черной комбинации с широкими кружевами и улыбаюсь в объектив. Мира не обратила внимания ни на передачу, ни на мой портрет. Я сначала ничего ей не сказала, но потом устыдилась своего недоверия и предупредила ее, чтобы во время повторения передачи новостей она обратила внимание на передачу "Поможем найти врагов", а в ней - на мою фотографию. Мира вначале меня не узнала: мало того, что я теперь была лысая, как коленка, я еще и выглядела, видимо, на-много старше, чем тогда... Но вглядевшись, она написала: "Да, это ты. А ты была красотка! Что тюрьма с людьми делает!" Я ей ответила: "На себя посмотри!" Мира чуть улыбнулась и ответила: "И не дай Бог уви-деть даже во сне! Ты была хороша собой, но зато теперь выглядишь значительно умнее, - а потом про-должила: - И как, по-твоему, мы можем это использовать?" Я очень удивилась: "Как МЫ можем это ис-пользовать, я не знаю и не представляю. Как ТЫ - знаю, но тоже не представляю. Ты же не донесешь на ме-ня!" И тут моя дорогая подруга Мира начинает задумчиво вычерчивать своим тонким пальчиком: "А поче-му нет? Почему бы и нет?" Я ей телеграфирую: "Ты с ума не сошла?!" Она отвечает: "Нет! И пока это не случилось с нами обеими, надо из этой ситуации получить максимальную пользу. Может быть, даже вырваться отсюда. Думай, Сандра, думай!" У Миры на лице появилось сосредоточенное выражение и не схо-дило несколько дней. Признаюсь, что несколько раз сомнения на ее счет подкрадывались ко мне, хотя я тут же их отгоняла: Мира не предаст. Но о чем же, в таком случае, можно так сосредоточенно размыш-лять? Она почти не вступала со мной в беседы и не отреагировала даже на заявление Мессии о том, что на планете уже давно не используется труд заключенных. Впрочем, это сообщение промелькнуло только раз в вечерних новостях, а потом, при повторении, в местной студии его вырезали, так что и обсуждать стало нечего.

Через неделю Мира потребовала, чтобы я подробнейшим образом рассказала ей, откуда Надзор мог полу-чить мою фотографию и при каких обстоятельствах она была сделана, после чего задумалась уже на две не-дели.

И вот в один прекрасный день Мира мне заявляет: "Я знаю, что нам надо делать. Вопрос стоит так: доверя-ешь ли ты мне и сможешь ли ты одна выдержать здесь столько, сколько понадобится, пока я найду деньги на твой выкуп?". Я испугалась: "Меня нельзя выкупить, ведь я не хочу, чтобы власти узнали мое имя!" "На-шла о чем беспокоиться! Имя у тебя будет еврейское: экологисты привыкли, что я выкупаю только евреев". Мне ничего не оставалось, как ответить утвердительно. И тогда Мира протелеграфировала мне свой план. Состоял он в том, что она делает на меня донос, но говорит, что встречалась со мной задолго до ареста. Во время допросов она отвечает таким образом, чтобы вызвать новые вопросы, а из них постарается понять, что именно известно обо мне экологистам. Затем она "вспомнит" ровно столько, сколько нужно, чтобы доносу по-верили и ее освободили, а меня бросились бы искать где-нибудь подальше отсюда и еще дальше от моей ба-бушки и сестер с матушкой Руфиной. Затем она найдет деньги па мой выкуп, и с Белого будет освобождена за деньги "трудовая пчела" еврейка Лия Лехтман, то есть я. Но у меня еще оставались сомнения: "Мира, сколько это может стоить?" "Обычная цена - миллион планет". Я усмехнулась про себя и ответила: "Все отменяется. У меня никогда не будет денег, чтобы вернуть такой долг". Мира чуть-чуть приподняла одну бровь, что в наших обстоятельствах выражало крайнюю степень удивления: "А кто сказал , что тебе придется отдавать какие-то долги? Это я буду искать деньги на выкуп моей лучшей подруги, а все остальное тебя не касается!" В общем, мне при-шлось согласиться полностью и на все. После этого Мира сказала: "Давай эту неделю просто посидим, поговорим о жизни. А потом ты что-нибудь натворишь и отлетишь как можно дальше назад". "Зачем?" - удивилась я. "Затем, конечно, чтобы мне не стыдно было смотреть тебе в глаза во время доноса! - ответила Мира, едва сдерживал улыбку. - Дурочка! Чтобы никто случайно не заметил сходства моей обычной соседки с ра-зыскиваемой преступницей". Я уже говорила, что Мира была намного умней меня.

Неделю мы говорили просто о жизни. Я рассказала Мире, как найти мою бабушку, и попросила ее сказать ей, что я жива и здорова, но без особой необходимости не говорить, где именно я живу и здравствую... А через неделю однажды утром Мира сказала мне одними глазами: "Пора!" Выждав, когда по новостям показы-вали сцены счастливой народной жизни и н том числе ломящиеся от продуктов склады еды в жилых домах, я грохнула кулаком но новенькому персонику и завопила на весь цех: "Хочу нормальной еды! Хочу хлеба, хочу мяса, хочу макарон! С томатным соусом! Хочу нормальной еды!" Меня шарахнуло током. Ко мне сразу бросилось несколько "ос", которые схватили под руки, даже не цепляя цепочки к моему носу, и по-волокли налево. По дороге я "пришла в себя" и стала растерянно оглядываться. Номер сработал, моя вы-ходка была принята за обычную истерику, и меня, слава Богу, бросили за конвейер, и даже не у самого входа, а в начале сборки электроники. Но это было уже за сотни метров от Миры, и я не видела, как она напи-сала донос и что из этого вышло. Я ее вообще больше не видела.

И потекли недели каторжной жизни в одиночестве. Я медленно продвигалась к центру конвейера и ста-ралась не думать о Мире и ни на что не надеяться, чтобы потом не было стресса. Зато я вспоминала все наши с ней беседы, старалась припомнить все, что она рассказывала о себе, чтобы сохранить хотя бы память о ней.

Теперь уже я жила только молитвой. Вскоре и воспоминания о Мире отодвинулись в такую даль, что стали в один ряд с мыслями о бабушке, о монахинях, о Леонардо. По конвейеру мимо меня ползли и уползали в вечность минуты, часы, дни и недели. Дни казались такими долгими, долгими, а жизнь - такой корот-кой...

И вот однажды во время обеденного перерыва па табло появилась надпись: "Трудовая пчела Лия Лехтман, встать!" Я поглядела направо и налево - эта надпись была на всех табло. И тогда я встала.

Не было никаких допросов, никакого оформления документов - со мной вообще никто ни о чем не разго-варивал. "Осы" вывели меня из цеха и передали клонам. Зима давно кончилась, нигде не было ни пятнышка снега, но мне все равно было очень холодно в пластиковом костюме "пчелы", а глаза ломило от дневного спета. Два клона затащили меня в вертолет, который только что доставил на остров очередной этап, и запихнули в железную клетку. Повторился весь этапный путь, только в другую сторону. Да еще я была одна и на мне не бы-ло теплого платка. Чей же на мне был платок во время первого этапа?.. Бабушкин?.. Мирин?.. Он был такой теплый-теплый...

Я не знала, куда меня привезли, но когда меня спустили на землю из кабины вертолета, я сразу взмокла от жары. Разница в температуре показалась мне огромной по сравнению с той, к которой я привыкла на Белом. Удиви-тельно, но от тепла и солнца мне стало плохо: закружилась голова, затошнило. А ведь еще совсем недавно каза-лось, что нет на свете ничего дороже солнечного тепла и света! Вместо клонов ко мне подошли два экологи ста и о чем-то спросили. От их громких голосов у меня зазвенело в ушах, а слов я так и не разобрала. Я только мол-ча смотрела на них и щурила глаза от невыносимо яркого света. Тогда экологисты взяли меня под руки и по-вели мимо каких-то зданий, похожих на склады. Потом был высокий забор и железные ворота, закрытые. Возле ворот стояла каменная будка. Мы вошли в нее через узкую железную дверь. Потом передо мной открылась вторая дверь, и я увидела дорогу, а па другой ее стороне - дерево и зеленую траву под ним. Я по-стояла и пошла к дереву. Никто меня не задерживал. Я только услышала, как за моей спиной с лязгом за-хлопнулась железная дверь.

Я медленно, покачиваясь, перешла дорогу, села под деревом на траву и погладила ее рукой. Трава была на-стоящая и пахла травой. Под деревом было не так жарко. Оно было большое и доброе. Я легла на зеленую траву и уснула.

Когда спустя какое-то время я проснулась, уже стало смеркаться. Я села, прислонясь спиной к еще теп-лому стволу, и стала оглядываться. Предо мной в обе стороны уходила широкая пустая дорога. На дру-гой стороне ее стоял длинный высокий забор с воротами и будкой. Возле будки был железный навес, под ним стояла скамейка, а на скамейке какой-то человек сидел, положив руки па спинку и опустив на них го-лову. Чуть подальше на краю дороги стояла большая зеленая машина. Она показалась мне смутно знако-мой. Я встала и медленно, пошатываясь, побрела через дорогу.

Я долго стояла над спящим человеком и все не решалась заговорить: я думала, что у меня это не получится. Наконец я кашлянула и сказала:

- Леонардо... Что ты тут делаешь, мио Леонардо?

- Тебя жду, кара Сандра, - ответил он, не поднимая головы. Я подошла еще ближе и тронула его за плечо.

- Проснись, Леонардо. Я уже пришла.

Леонардо опомнился, вскочил со скамейки, подхватил меня на руки и побежал к джипу.

-Кара Сандра! Моя Сандра! Едем домой! Я не хочу ни одной лишней минуты быть здесь! Я им не верю! - шептал он на бегу. - Скорей, скорей прочь отсюда!

Он шептал эти слова мне на ухо, а мне казалось, что он кричит так громко, что его слова слышны на много километров вокруг: я совсем отвыкла от живой человеческой речи.

Леонардо посадил меня на пассажирское сиденье и пристегнул ремнем. Потом он обежал джип, запрыгнул в каби-ну и сразу рванул с места.

- Кара Сандра... кара Сандра... кара Сандра...-бормотал он, как помешанный, но машину вел быстро и уверенно. А меня от езды трясло, и я стала сползать из-под ремня на пол кабины, потому что сиденье было неудобное, не такое, как за конвейером. Голова не держалась на шее, а пристроить ее было некуда. - Сандра, любовь моя, потерпи немного! Дай только отъехать от них подальше, и я все сделаю, чтобы тебе было удобно и хорошо. По-терпи, бедная моя!

Я терпела. Я только говорить не могла, а мне так хотелось его успокоить.

Потом машина остановилась. Леонардо вышел и начал возиться в салоне.

- Кара Сандра, что ты хочешь сначала - есть, пить или спать? Может быть, тебе надо в туалет?

- Вечерняя оправка еще не скоро... Я хочу... Я хочу яблоко и бабушку! И спать под одеялом. Чтобы было те-пло-тепло...

- Давай-ка сначала переоденемся: в этом пластике ты никогда не согреешься.

- Я устала и хочу спать.

- А бабушкин костюм наденешь? Шелковый!

Я кивнула. Леонардо помог мне переодеться в бабушкин дорожный зеленый костюм - такой ласковый-ласковый на ощупь! Потом он перенес меня в салон джипа и засунул в теплый спальный мешок. Я хотела сразу уснуть, но он приподнял меня за плечи и заставил выпить что-то прохладное, кислое и сладкое. Я сделала несколько глотков и больше не смогла. Тогда он накрыл меня поверх мешка еще чем-то теплым, подоткнул с краев, а в руки мне дал большое яблоко. Потом он снова сел за руль, и мы поехали дальше.

Меня уже больше не трясло. Было уютно и тепло. Яблоко было такое крепкое, что я не смогла откусить ни кусочка - зубы у меня шатались в деснах. Но зато его можно было нюхать. Оно пахло садом, бабушкой, жизнью... Яблоком оно пахло.