Глава 3
Мы долго летели в молчании. Потом что-то в окружающей пустоте изменилось. Понемногу пространство начало заполняться золотистым туманом. Поблекшие одежды Ангела и Деда начали светлеть и вскоре стали ослепительно белыми, лица их преобразились: Дед помолодел, а Хранитель вновь обрел свою блистающую безмятежность. Впереди смутно виднелось нечто огромное и сверкающее - гора... облако?..
- Царство Божие приближается, - торжественно сказал Ангел.
- Слава Богу! - радостно откликнулся Дед.
Сияющее пространство откликнулось отдаленным многоголосым эхом: "Слава Богу... Богу... слава!.."
Потом впереди сквозь туман проступила громада белых с золотой окаемкой облаков, а из-за них веером по всему видимому пространству расходились солнечные лучи.
- Боже мой, сколько света и какая красота! - воскликнула я.
- Да, это Божия красота, которая и спасет мир, - сказал Дед.
Когда мы приблизились к облакам, они расступились перед нами, оставив лишь легкую дымку. Под нами лежал широкий луг, на него мы и опустились.
- Вот мы и добрались, - сказал Дед. - Как хорошо вернуться домой!
- Да, хорошо, - кивнул Хранитель. - Возблагодарим Создателя!
Дед и Ангел опустились на колени и начали молиться, а я просто стояла рядом, справедливо рассудив, что слова о возвращении домой ко мне не относятся.
Они молились долго, а я тем временем оглядывалась вокруг. За это время облачный туман успел рассеяться. По лугу вилась четкая желтая дорожка. Я не знаю, как выглядит золотой песок, но я решила, что именно им она и была выстлана. Стоять на ней босиком было приятно, песчинки чуть покалывали подошвы ног, будто от песка исходили бодрящие целебные токи.
Тропинка вела к стене зеленых деревьев на горизонте: судя по ее ровным очертаниям, это был парк, а не лес. Над зеленой стеной угадывались нагромождения каких-то исполинских кристаллов - то ли меловые горы, то ли дворцы. Меня так и потянуло туда, как обычно тянет человека из долины к горам, но я терпеливо дожидалась моих спутников.
Наконец они кончили молиться и поднялись с колен.
- Пора нам идти, - сказал Хранитель.
- А куда мы теперь идем? - спросила я.
- На поклонение Господу.
- Он живет вон там? - я указала в сторону парка.
- Какая глупая. Он живет везде, а там - место, куда освободившиеся из земного плена души должны явиться, чтобы Господь вынес о них Свое решение. Ты готова в путь?
- Конечно!
Мы пошли по золотой дорожке. Идти было легко и приятно: мне не нужен был воздух для дыхания, но я всем существом наслаждалась его свежестью, напоенной запахом трав и цветов. Мы довольно скоро поравнялись с первыми деревьями, стоявшими поодиночке. Я никогда не встречала на земле таких деревьев, хотя поездила по свету немало. Стволы их были стройны и высоки, куда выше самых исполинских австралийских эвкалиптов, а листья поражали величиной, яркостью и формой. Мы прошли в трех шагах от большой березы: ее кора казалась белым атласным шелком, черные отметины будто вычерчены угольком, а крона была как нежно-зеленое кружево. Скромные земные березки вспомнились мне как плохонькие копии этой идеальной березы.
Сверху слетел лист и, кружась, лег мне прямо в вовремя подставленные руки. Он был чуть меньше моей ладони, поверхность его была покрыта тончайшей алмазной пыльцой. Я поднесла листок к лицу и вдохнула чудесный запах - и березовый, и вместе с тем какой-то особенно свежий и чуть-чуть пьянящий.
- Вот так и должна была бы пахнуть настоящая береза на Земле, -сказал Дед, заметив, что я упиваюсь запахом слетевшего мне в руки зеленого подарка.
- А почему земная береза утратила этот запах?
- За грехи человека.
- Как это?
- Очень просто: зло через человека проникло на Землю и исказило ее и все сущее на ней.
- Проникающая радиация?
- Что-то в этом роде.
Я дала березовому листку слететь с моей ладони.
Мы поспешили вперед и вскоре вошли под своды парка, полного таких же чудных деревьев. Я сразу заметила, что между ними совсем нет больных, а в кронах не видать ни одной сухой или обломанной ветви. Некоторые деревья были в цвету, на других было полно плодов.
Дорожка, по которой мы шли, скоро превратилась в довольно широкую аллею, а затем просветы между деревьями увеличились, и я увидела другие дорожки и тропинки, со всех сторон вливавшиеся в нее. По ним шли люди в сопровождении ангелов, и все они двигались в одну сторону, туда же, куда и мы. Вдалеке я увидела людей, сажавших деревце.
Мы подошли к речке, через которую был перекинут белый выгнутый мостик, выточенный, как мне показалось, из слоновой кости. Я остановилась, опершись на легкое перильце, и посмотрела вниз. На спокойной воде покачивались белые, розовые и голубые лилии, а между ними сновали... нет, не золотые, а самоцветные рыбки, и каждая была похожа на драгоценность. Я бы, наверное, и сейчас там стояла, любуясь на них, но Ангел тронул меня за плечо, и мы пошли дальше.
Потом мы поравнялись с фонтанами, сделанными из гигантских розово-жемчужных раковин, расположенных в несколько ярусов наподобие римских фонтанов. Возле них стояли деревянные скамейки, так и манившие присесть, но мне опять не позволено было задержаться, хотя так хотелось побыть здесь и полюбоваться взлетающими ввысь и падающими в перламутровые чаши струями воды, насладиться их нежным и успокаивающим журчанием.
- Здесь настоящий рай! - воскликнула я.
- Нет, моя милая, - сказал Дед, - это еще не Рай, это только самая скромная его окраинка.
- Если так, то мне не надо другого Рая, я согласна и на окраинку!
Дед и Ангел-Хранитель переглянулись.
- Что, я опять что-то сморозила?
- Вроде того, - сказал Дед. - Не тебе и не нам решать, какая тебя ждет "окраинка".
Возразить на это было нечего.
Парк постепенно перешел в роскошный сад, по которому раскинулись цветники разнообразнейших форм и размеров, полные цветов, по большей части мне неизвестных. Но и знакомые цветы отличались от земных разительней, чем альпийские цветы отличаются от обычных: например, кусты вереска в мой рост, усыпанные колокольчиками величиной со средний бокал для шампанского. Меня совершенно ошеломили розовые и сиреневые деревья со стволами в добрый обхват и целыми облаками цветов в вышине. Длинные гирлянды разноцветных глициний перекидывались с одного дерева на другое над самой аллеей, огромные душистые кисти свисали прямо над нами, и Ангел, который был намного выше нас с Дедом, отводил их рукой от своего лица. Аромат миллиардов цветов показался бы одуряющим, если бы сад не овевался легким прохладным ветерком.
Деревья были полны птиц, нарушавших царившую здесь тишину негромким мелодичным пением. Иногда совсем рядом со мной пролетали бабочки, плавно машущие крыльями, огромными, как расписные японские веера. Я то и дело останавливалась, чтобы получше рассмотреть то необычный цветок, то хрустальную стрекозку, а Дед с Ангелом меня поторапливали.
Дорога сделала новый поворот и стала еще шире. Теперь люди и ангелы шли рядом с нами, шли впереди и позади нас. Ангелы были ростом с моего Хранителя, лица у них были разные, но все одинаково прекрасны. Многих людей ангелы вели за руку, это было похоже на то, как отцы водят детей по утрам в детский сад, - такая примерно была разница в росте между людьми и их хранителями: совсем нетрудно было догадаться, что их связывали те же узы, что и меня с моим опекуном. Некоторые, как и мы, шли втроем: человек, ангел и святой. А иные души сопровождала целая группа святых, но эти были и сами на святых похожи, их тела не были, подобно моему, мутновато-прозрачными, но были наполнены светом, как у Деда.
Среди людей были и старики, и дети, и зрелые люди; по одеждам и по лицам судя, они принадлежали к разным народам Земли. Но обликом рядом с ангелами и святыми они больше всего напоминали фигурки, вырезанные из черно-белой фотопленки. Я оглядела себя и убедилась, что выгляжу ничем не лучше других: я была серая, как очень грязная фарфоровая статуэтка. На мне по-прежнему не было ничего, кроме больничной простыни и крестика, правда, теперь просиявшего, -как настоящий, материальный золотой крестик. Вообще-то одежда здесь особого значения не имела, так как состояла из той же субстанции, что и тела, сливалась с ними, как это бывает у скульптур. Некоторые люди были обнажены, но это, кажется, не волновало ни их самих, ни окружающих.
- Дед! А почему души такие разные? Одни светятся больше, другие меньше.
- Так ведь и люди разные! Ты вот у нас совсем темненькая душка, - улыбнулся Дед. Хорошо ему было улыбаться, сам-то он весь так и светился, будто у него внутрь была вставлена тысячесвечевая лампа, а на его лицо лучше было не смотреть - такое вокруг него разливалось сияние.
Я решила, что пора уже показать характер:
- А ты, Дед, сияешь так, что тебе надо бы, выходя из дома на прогулку, надевать на голову абажур, а то ослепнуть можно.
В ту же секунду я оказалась лежащей на золотом песке дорожки с гудящим затылком: мой Ангел-Хранитель дал мне подзатыльник! Пораженная, я уселась на дорожке и решила, что с места не сойду, пока он не извинится. Ангел тут же наклонился надо мной и сказал:
- Прости меня Бога ради! Я не удержался. Мне столько раз хотелось проделать это при твоей жизни, но ведь возможности не было: вот я и сделал то, о чем мечтал почти сорок лет, - и он протянул мне руку.
Я засмеялась и поднялась, потирая затылок. Дед, похоже, на меня не обиделся, но был явно доволен, что мне влетело от моего Ангела-Хранителя.
Ангел продолжал:
- Твое пустословие может тебя погубить, Анна. У твоего дедушки на голове мученический венец, которому и ангелы завидуют. Мы, небесные духи, почитаем святых, а ты позволяешь себе подшучивать над святостью. Что за бесстрашие такое!
- Разве плохо быть бесстрашным?
- Плохо не иметь страха Божия. Это хуже, чем бесстыдство.
- Как можно бояться Бога, если Он, как вы сами говорите, милостив и любит людей?
- Можно. Можно любить и по любви бояться огорчить. Господь милостив, но Он и справедлив. Мироздание построено Им на строжайших законах гармонии, любви и справедливости. Мир -симфония, сочиненная Богом, а тебе было предназначено пропеть в ней всего лишь одну ноту - твою собственную, единственную жизнь, такую короткую и такую незаменимую. Бог милостив, но если ты пропела ее фальшиво, то не звучать тебе в этой музыке с Божиего листа, ты просто выпадешь из нее. Вот мы идем к Создателю, чтобы узнать Его решение о тебе, а ты не испытываешь ни страха, ни трепета. Какая же в тебе духовная пустота накопилась! Как ты жила, чем ты жила!
Все бродило и поднималось во мне от этих слов, хотелось заявить о своей нелюбви к хоровому пению, о желании "вернуть билет", да просто взбунтоваться, наконец! Я хмуро молчала, а Хранитель с улыбкой на меня поглядывал, как взрослый смотрит на дующегося ребенка. "Он смеется надо мной!" - подумалось мне.
- Успокойся, я над тобой не смеюсь. Мы, ангелы, вообще не смеемся. Смех дан людям для защиты от страхов, это всего лишь лекарство. А нам неведомы ни страх, ни болезнь.
- Но ты читаешь мои мысли! - возмутилась я. Захотелось тут же остановиться и повернуть назад. Вот только куда?
- И не темней, пожалуйста! Не читаю я твоих мыслей, в этом нет никакой необходимости, - они у тебя все на лице написаны. Но ты напрасно беспокоишься о своей независимости, тебя никто ни к чему приневоливать не будет: если ты не хочешь идти со всеми на поклонение Господу, можешь вернуться на Землю. Есть души, которые скитаются по ней целыми тысячелетиями - вы их зовете "привидениями" и сочиняете о них сказки. Но учти, что потом ты и захочешь, но не сможешь покинуть Землю.6
Не страх, а красота меня удержали: сад, по которому мы шли, с каждым шагом становился все великолепней, птицы пели все радостней, и я была уверена, что впереди будет еще лучше. Топнуть ногой о небеса и отказаться идти дальше? Ну уж нет! Я сделала вид, что отвлеклась на разглядывание тюльпанного дерева на краю дорожки, а потом кротко засеменила дальше.
Еще один поворот, и перед нами развернулась дорога такой ширины, что и краев ее не было видно из-за множества идущих по ней людей и ангелов.
- Смотри, Аннушка! Это души людей, скончавшихся примерно в одно время с тобой.
- Здесь те, кто успешно прошел через мытарства?
- На поклонение к Богу попадают все, кто верил в Него, а задержанные на мытарствах могут попасть сюда позже, если их вымолят люди и святые.
- Ты хочешь сказать, что среди этих людей нет ни одного неверующего?
- Нет.
-А я?
- И ты не была неверующей - ты была глупой.
- Ну, я же не в лесу росла, я даже Библию читала. И я, конечно, верила в какой-то единый Разум, в какой-нибудь единый космический центр информации...
- Вот на такие глупенькие головки и рассчитаны явления всяких инопланетян.
Ответить было нечего, пришлось опять проявить смирение.
- Послушай меня, Аннушка! - Дед остановился и наклонился ко мне. Мне стало жарко и неловко от венца, пылавшего над его головой, и я слегка отодвинулась. Но он продолжал крепко держать меня за руку и не дал отойти. - Послушай меня, бедное мое дитя! То что сейчас с тобой происходит, всего лишь томление грешной души перед встречей с Создателем. В этом нет ничего удивительного или даже слишком плохого. Но ты должна сделать над собой усилие и отринуть нелепые мысли и страхи, оставить свое пустое человеческое самомнение. Погляди-ка вперед!
Я посмотрела туда, куда он указывал. Дорога, по которой мы шли, упиралась в высокую гору, вершину которой скрывало сияющее облако. Прямо к нему вела широкая белая лестница, по которой поднимались люди в сопровождении ангелов. Сквозь облако светился огромный крест.
- Мы идем туда, там - Бог, - продолжал Дед. - Он увидит тебя всю как есть. Он оценит твою душу и твои мысли, размыслит о каждом прожитом тобой дне и определит твою судьбу до Страшного Суда. Оставь свои мудрования и сосредоточься на этом. Собери все душевные силы, Анна! Это куда серьезней, чем ты в состоянии себе представить. Если можешь, молись. И не мешай нам с Ангелом молиться о тебе.
- Хорошо, Дед, я буду стараться.
Я в самом деле постаралась откинуть все мысли и даже попробовала молиться такими словами: "Прости меня, Бог, но я не хотела ничего плохого! Я не знаю, почему я должна Тебя бояться, и не боюсь. Прими меня в Свой прекрасный Рай, только дай мне, пожалуйста, остаться собой!"
Я очень удивилась, когда мы подошли ближе к горе: ее вид абсолютно не вязался с окружающим великолепием, даже противоречил ему. Если не считать широкой лестницы, склон горы был диким и голым и сплошь усыпан осколками камней желтоватого цвета. Кое-где за них цеплялись безобразные колючки; их змееподобные толстые стебли были сплошь усеяны длинными шипами, а среди них виднелись маленькие алые цветочки, будто капельки крови. Гора казалась раскаленной, безжизненной, и было очевидно, что кроме как по лестнице на нее невозможно взойти, широкая и крутая лестница, разделенная несколькими площадками, была выложена из грубых каменных плит, частью выщербленных от древности. Подходя к ее ступеням, многие люди опускались на колени и благоговейно целовали камень. Некоторые так, на коленках, по лестнице и поднимались.
Дед и Хранитель тоже приложились к желтоватым плитам и велели сделать то же самое и мне.
- Это - Голгофа, - сказал Дед.
Опять символика, подумалось мне, поскольку я знала, что настоящая Голгофа находится в Иерусалиме, но я послушно поцеловала горячий камень, и мы начали всходить по широким ступеням.
По мере того, как мы поднимались по лестнице, становилось все жарче, над ступенями струился раскаленный воздух, а с вершины горы лился такой ослепительный свет, что вскоре я уже не могла поднять глаз от ступеней.
С трудом я дошла до первой площадки, где уже многие всходившие по лестнице приостановились для отдыха.
- Ты устала, Аннушка? - спросил Дед.
- Очень жарко и глазам больно от этого блеска. Я посижу немного...
Я заметила, что некоторые люди сидят, прислонившись к каменному ограждению лестницы, будто бы в поисках тени, хотя никакой тени здесь не было. Посидев немного, я поднялась и сказала, что готова идти дальше, но стоило мне ступить на первую ступень нового пролета, как я почувствовала сильное головокружение и вынуждена была остановиться.
- Не можешь идти дальше? - с тревогой спросил Хранитель.
- Кажется, не могу. Сверху таким зноем веет, что нет сил терпеть!
Дед притянул меня к себе и накрыл мою голову широким белым рукавом рясы. Идти стало немного легче. С великим трудом, останавливаясь почти на каждой ступени, мы добрели до второй площадки, и тут я бессильно опустилась на обжигающие плиты.
- Делайте со мной что хотите, но дальше я идти не могу!..
Дед с Хранителем стояли надо мной с потерянными лицами. Потом Ангел сказал:
- Мы больше ничего не можем сделать, как только умолять.
Они встали рядом и начали молиться, устремив глаза на крест в ослепительном облаке. В ушах у меня стоял звон и слов я разобрать не могла, я только услышала что-то про "обманутую заблудшую душу" - про меня, значит...
К ним присоединились другие ангелы, чьи подопечные бестолково топтались или валялись, подобно мне, на этой площадке. Пели они прекрасно, но легче нам от этого не становилось. А между тем другие ангелы вели мимо нас своих бодро шагающих питомцев, оглядываясь на нас с искренним сочувствием. Впрочем, выше была еще одна площадка, и там тоже хватало застрявших...
Когда умолк ангельский хор, сверху раздался звук наподобие фанфар, громкий и торжественный, а затем наступила полная и абсолютная тишина, и в этой тишине чей-то спокойный голос произнес всего три слова: "ОНИ НЕ ГОТОВЫ". В этой фразе не звучало обличения, она не была похожа на приговор - только ясность и сожаление. Опять раздался согласный и утверждающий звук небесных труб, а затем другой голос, молодой и звонкий, добавил еще несколько фраз, смысла которых я не поняла, но поняли мои спутники. Они поднялись с колен, и то же сделали другие ангелы и души.
- Идем, Анна, - сказал Хранитель, - Божие решение о тебе состоялось. Тебе будет дана отсрочка, - слава милосердию Его!
Мне дана отсрочка - от чего? Все было смутно и непонятно, но я была довольна уже тем, что теперь можно спуститься с этой страшной лестницы.
Мы сошли вниз, потом по какой-то боковой дорожке обогнули Голгофу и оказались в тени высоких кедров. Ангелы и люди исчезли за их темными стволами, разбредясь по аллеям парка.
Пройдя сквозь кедровую рощу, мы попали в заросли цветущих рододендронов, миновали их, и тут тропинка нырнула под нежно-зеленый навес папоротниковых деревьев. Здесь было свежо и сыро, чувствовалась близость воды. Вскоре мы оказались в небольшом тенистом ущелье с узкой речушкой, чистой и говорливой. Здесь мы присели у воды.
- Ты можешь напиться и умыться, - сказал Хранитель. - Это святая вода.
- Напиться? Разве я могу пить? - удивилась я.
- Попробуй, - сказал Дед.
Я зачерпнула ладонями холодную воду и осторожно поднесла ее к губам. Сделала глоток, другой, - и сладкая прохлада разлилась по моему измученному телу. Сразу стало легко и хорошо, но слабость и легкое головокружение остались.
- Я могу пить! - обрадовалась я.
- Ты можешь и подкрепиться, - сказал Ангел и сорвал с куста, склонившегося над берегом, ветку, полную больших красных ягод. Я взяла протянутую ветвь и попробовала одну ягодку: у нее был вкус лесной земляники, а величиной и формой она напоминала крупную вишню. Это было неописуемо вкусно, но вторую ягоду я доедала уже только потому, что успела ее надкусить.
- Можно мне остальные взять с собой? - спросила я.
- Зачем? Впереди мы встретим много разных плодов и ягод, а эти пусти по воде - пусть рыбки порадуются.
Дед взял у меня ветку и пустил ее по течению. Я успела заметить стайку рыбок, бросившихся за ней. Потом я сидела у воды и отдыхала, а Дед с Хранителем о чем-то толковали между собой без слов. Я еще раньше заметила, что вслух они говорили только тогда, когда хотели, чтобы я их слышала; в другое время они общались каким-то беззвучным способом. Но я понимала, что речь все время идет обо мне, и это меня успокаивало: пускай они думают и что-нибудь придумают, а я пока подремлю немного...
Мне дали отдохнуть, но недолго. Дед сказал, что хочет отойти и помолиться один, а Хранитель поднял меня, велел еще раз умыться святой водой, посадил под кустик и принялся меня, бедную, воспитывать.
Из его слов выходило, что я всю жизнь жила неправильно и вообще никуда не гожусь. Это звучало обидно, но с его точки зрения, наверное, правильно: в Бога я верила смутно, Иисуса Христа считала великим просветителем древности, а Церковь - организацией, долженствующей охранять традиционные моральные ценности. Ангел мой заявил, что без искренней веры и без полноценной церковной жизни, а главное - без покаяния все мои хорошие поступки и доброе сердце (это он так сказал) не могут спасти меня для вечной жизни с Богом. Притом из его слов каким-то образом выходило, что это не Бог отверг меня, а я Его! Как это я могла отвергнуть то, о чем не имела ни малейшего представления?..
- Объясни мне, почему Бог со мной жесток? Мытарства я прошла, выгляжу не хуже других. Вон сколько душ на той лестнице было куда темней меня!
- Ты светлее их только потому, что тебя просвещает мученичество твоего деда. Это особая благодать русских, но не все души достойны этого дара, а потому и не могут им спастись.
- Это что ж, выходит, нам, русским, на Небесах особая честь уготована? Православный шовинизм какой-то...
- Помнится, ты совсем не удивилась, когда тебе было сказано, что кровью твоего деда омыты грехи его предков и его потомков.
- Это я помню. Но при чем тут Россия, если речь шла о нашей семье?
- В России за последнее столетие мучеников появилось едва ли не больше, чем за всю историю гонений на христианство. Вам повезло: почти в каждом роду оказался новомученик или исповедник, их ведь тысячи было убито за веру. А над всеми российскими мучениками стоит Государь-Мученик, замученный и убитый Царь-Отец всего русского народа, за всех вас ближайший к Богу молитвенник и проситель.7 И все они вместе окружили Божий Престол и молятся беспрерывно о спасении России. Но тут есть одна очень важная деталь: ничьи молитвы не помогут тому, кто сам не молится! А вы заняты чем угодно, только не личным спасением.
- А если бы вы с Дедом просто взяли меня на руки и подняли на самый верх, к Самому Богу, и попросили Его за меня?
- Ты бы растаяла, приблизившись к Нему, как поднесенная к огню снежинка.
- А вам с Дедом этот огонь не страшен?
- Нас Он питает и согревает, любит и просвещает.
- Так что же теперь будет со мной?
- А сейчас тебя ждет незаслуженное утешение: мы отведем тебя в райскую обитель, куда ты могла бы попасть, если бы прожила достойную жизнь. Там ты пробудешь почти неделю, ровно шесть дней, а на девятый8 ты отправишься в уготованное тебе место в аду, где такие же, как ты, избежавшие страшного адского огня или геенны, но не достойные Рая, ждут Страшного суда или помилования.
- Это очень плохое место? Меня там будут мучить бесы?
- Место незавидное, но власть бесов там не безгранична. Ты сможешь там молиться, если сумеешь. Но надежды не теряй: за тебя будет молиться вся Церковь.
- Дед говорил, что за нас с мамой на Земле некому молиться.
-Я сказал "вся Церковь", то есть как земная ее часть, так и небесная. Церковь одна на Земле и на Небе, понимаешь? Все нужное, чтобы помочь тебе, уже совершил и продолжает совершать Спаситель, а мы только помогаем Ему малыми нашими силами.
А потом я подумала, что, может быть, то место, куда мне придется отправиться, окажется не таким уж плохим, раз туда попадают подобные мне души. Будет у нас там своя компания, наладим какую-нибудь общественную жизнь: можно устроить, например, религиозно-философский семинар, чтобы обсудить открывшуюся нам новую реальность. А бояться особенно нечего, если бесы там не лютуют: жила же я в тюрьме и в зоне, жила даже в коммунальной квартире...
Дед закончил свою молитву и подошел к нам, и мы тут же отправились дальше по тропинке вдоль речки. По дороге нам встречались небольшие водопады, шумевшие и сверкавшие среди влажной пышной зелени папоротников, кружевной спаржи с красными бусинками ягод, венериных башмачков и мхов разнообразнейших видов и оттенков. Лес близко подступал к берегам, кое-где тропинка забегала в него, а потом возвращалась к воде. В листве деревьев посверкивали цветы лиан и эпифитов, а среди корней во влажном мху блаженствовали орхидеи, которые тут были представлены наверняка получше, чем в оранжерее Ниро Вульфа.9
Тропинка долго вилась по дну ущелья, а потом, как-то сразу и неожиданно, вывела нас в широкую долину, лежавшую среди гор со снежными вершинами. У меня, если можно так сказать, учитывая нынешнее мое естество, дух захватило от великолепия раскинувшейся передо мной картины.
Прямо перед нами медленно текла река, принявшая в себя и речку, вдоль которой мы вышли в долину, и множество других рек, ручьев, ручейков и водопадов, стекавших, сбегавших и падавших с зеленых горных склонов. Река изобиловала островками: одни были высокими, скалистыми, поросшими цветущими вьющимися растениями, другие лежали полого и на них росли серебряные и золотые ивы, так и сиявшие на фоне темно-изумрудной травы, а некоторые острова, поросшие елями и кедрами, лежали, как темные караваи на скатерти синего шелка.
Деревья в долине росли то группами, то выстраивались рядами вдоль дорог и дорожек, а то вдруг сбегались в рощицы. Деревья-одиночки были особенно высоки и поражали царственной формой и величиной. Не преувеличивая скажу, что многие из них были высотой с телебашню.
Дорог было немало, но ни одной асфальтированной или крытой бетоном, в основном грунтовые или вымощенные белыми известковыми плитами и прямоугольными брусками разноцветных гранитов, и был этот гранит по насыщенности цвета ближе к яшмам и агатам, чем к лучшим гранитам невских набережных.
На дальнем краю долины река впадала в большое синее озеро. На его холмистых берегах раскинулась то ли большая деревня, то ли маленький городок, весь осиянный золотистым светом, но сам белый-пребелый, с высокой колокольней в центре.
- Нам туда! - указал Дед рукой в сторону городка. - Вон там видна колокольня церкви, в которой я служу. Рядом с нею дом, где живет наша семья.
- Наша семья?
- Да. Моя матушка и ее сестра. Ты их не успела узнать при жизни, они умерли до твоего рождения, ну так теперь познакомишься. И там ждет тебя еще один человек, которому ты будешь очень рада.
- Неужели брат Алеша?
- Да.
- Пойдем, пойдем к нему скорей, Дед, миленький! - Мы скоро дошли до самого озера, и тут мой Хранитель вдруг сказал:
- Дальше я с вами не пойду, вам лучше провести первый день в своем семейном кругу. Чего ты боишься, глупая? Здесь ты в полной безопасности и тебе не нужен Хранитель.
- Я вовсе не боюсь, но я привыкла к тебе.
- Завтра я навещу тебя.
Зашумели его прекрасные светло-огненные крылья, он взмыл ввысь, обдав нас ветерком, превратился в чудную белую птицу, сделал над нами круг и исчез в лазури. А мы с Дедом, взявшись за руки, быстрым шагом пошли по дороге к городку.
Возле первых домов на скамье под большим развесистым вязом сидели юноша и девушка. Увидев нас, они поднялись и поспешили нам навстречу. Я замерла в радостной надежде.
- Здравствуй, сестренка! - сказал юноша и протянул ко мне обе руки.
Неужели Алеша? Что-то было в его лице очень знакомое, но трудно было мне сразу признать в этом стройном красавце прежнего маленького и круглолицего братишку, с которым в детстве мы были похожи, как две капли воды, даже челочки носили одинаковые, ему только косичек не хватало. А теперь передо мной стоял молодой человек с короткой светлой бородкой и длинными кудрями, мой брат-близнец, но намного меня моложе. Одет он был почти как Дед, только без креста на груди.
- Алеша?
Мы обнялись и долго стояли молча и потрясенно.
- Ты сюда насовсем, Аня? - Я помотала головой.
- Мы потом все расскажем, - вмешался Дед. - Познакомь Анну с бабушкой, Алексей.
Бабушка? Я хоть и не застала свою бабушку, но знала, что умерла она в пятьдесят с лишним лет: как же может быть моей бабушкой эта цветущая молодая женщина?
- Тебя удивляет, что у тебя тут такая молодая бабушка? - улыбнулся Дед. - Привыкай, здесь все люди одного возраста - нам всем по тридцать три года. Дети вырастают, а старики молодеют до возраста Христа. Бабушку твою зовут Екатериной.
- Можно просто Катя, - сказала моя молодая бабушка и троекратно поцеловала меня. -Добро пожаловать, Аннушка!
- А почему Нина нас не встречает? - спросил Дед.
- Она печет пирог к встрече дорогой гостьи, - сказала Катя, и все они почему-то засмеялись.
Мы прошли по главной улице городка, миновали площадь со старинным замшелым фонтаном и подошли к церкви. Дед сказал, что хочет зайти в храм, а нам велел идти в дом без него.
Мы с Катей и Алешей направились к видневшемуся в глубине прицерковного сада белому двухэтажному дому под зеленой крышей с треугольным фронтоном. Шесть колонн по фасаду отделяли от сада веранду и поддерживали эркер второго этажа.
Когда мы, переговариваясь, подошли к дому, на веранду вышла красивая молодая женщина в белом фартуке и длинном голубом платье с засученными рукавами. Я догадалась, что это бабушкина сестра Нина. Протянув ко мне перепачканные мукой руки, она воскликнула:
- Внучка! Аннушка! Наконец-то! - и, резво сбежав по ступенькам, обняла меня.
И эту бабушку мне пришлось называть просто Ниной.
Меня провели в дом и показали его: внутренним убранством он напоминал старинные русские усадьбы. Мне отвели комнату на втором этаже, она выходила окнами в сад, как и все комнаты в этом доме.
Потом пришел Дед, а Нина объявила, что пирог готов, и позвала всех к столу. Мы сидели на веранде за большим круглым столом, ели пирог с вишнями и пили чай. Это было странно, я все тайком поглядывала, не просвечивают ли вишни сквозь мою оболочку, но все было в полном порядке: они просто растворились в моем теле без остатка.
За чаем Дед в немногих словах объяснил ситуацию, и все, естественно, очень за меня огорчились. Алеша, сидевший рядом, во время рассказа не выпускал моей руки.
После чая мне предложили отдохнуть, в чем я действительно нуждалась. Как я узнала позже, в Раю никто не спал, поскольку в этом не было необходимости, поэтому и постелей как таковых в доме не было, но и в моей, и в других комнатах стояли кушетки и диваны, на которые можно было прилечь для отдыха.
Когда меня оставили одну, я немного полежала на диване, но потом поднялась и села у окна, положив руки и голову на подоконник, и просто смотрела на видневшееся вдали озеро с плавающими по нему лебедями и утками, на острова, на одинокий парус у дальнего берега. Я ни о чем не думала, ничего не желала и даже ни о чем не жалела, так мне было хорошо и спокойно...