Из главы "Принстонские годы"

Когда я был студентом старших курсов МТИ, я очень любил этот институт. С моей точки зрения это было отличное место, и я хотел, ко-нечно, делать там диплом. Но когда я пошел к профессору Слэтеру и рассказал ему о своих намерениях, он сказал: "Мы вас не оставим здесь".

Я спросил: "Почему?"

Слэтер ответил: "Почему вы думаете, что должны делать диплом в МТИ?"

- Потому что МТИ - лучшая научная школа во всей стране.

- Вы так думаете?

- Да.

- Именно поэтому вы должны поехать в другое место. Вам надо вы-яснить, как выглядит весь остальной мир.

И тогда я решил поехать в Принстон. Надо сказать, что Принстон несет на себе отпечаток определенной элегантности. Частично это имитация английской школы. Ребята из нашего студенческого объеди-нения, знавшие мои довольно грубые и неформальные манеры, начали делать замечания вроде: "Вот погоди, узнают они, кто приезжает к ним в Принстон! Вот погоди, они поймут, какую ошибку они сделали!" По-этому я решил вести себя хорошо, когда попаду в Принстон.

Мой отец отвез меня в Принстон на своей машине. Я получил ком-нату, и он уехал. Я не пробыл там и часа, как встретил какого-то чело-века: "Я здесь заведующий жилыми помещениями и я хотел бы вам сказать, что декан устраивает сегодня днем чай и желает пригласить всех к себе. Если можно, будьте так любезны и возьмите на себя труд сообщить об этом вашему соседу по комнате, мистеру Серетту".

Это стало моим вступлением в "Колледж" в Принстоне, где жили все студенты. Все было какой-то имитацией Оксфорда или Кэмбриджа - полное заимствование всех привычек, даже акцента (заведующий жи-лыми помещениями был профессором французской литературы и про-износил эти два слова, подделываясь под англичанина. Внизу распола-гался привратник, у всех были прекрасные комнаты, и ели мы все вме-сте, облаченные в академические халаты, в большом зале с цветными стеклами в окнах.

И вот, в тот самый день, когда я прибываю в Принстон, я иду на чай к декану и даже не знаю, что это за чаепитие и зачем оно. Я не слиш-ком уверенно вел себя в обществе и не имел опыта участия в таких приемах.

Ну, поднимаюсь я к двери, а там декан Эйзенхарт приветствует но-вых студентов:

"О, вы мистер Фейнман, - говорит он. -Мы рады видеть вас у себя". Это немного помогло, потому что он как-то узнал меня.

Я прохожу в дверь, а там какие-то дамы, и девушки тоже. Все очень официально, и я размышляю о том, куда сесть, и должен ли я сесть ря-дом с этой девушкой или нет, и как следует себя вести, услышав голос сзади.

- Что вы хотите, сливки или лимон в чай, мистер Фейнман? Это миссис Эйзенхарт разливает чай.

- Я возьму и то и другое, благодарю вас, - говорю я, все еще в поис-ках места, где бы сесть, и вдруг слышу: "Хе-хе-хе-хе-хе, вы, конечно, шутите, мистер Фейнман?"

Шучу? Шучу? Что, черт подери, я только что ляпнул? Только потом я понял, в чем дело. Вот так выглядел мой первый опыт с чайной про-цедурой.

Позднее, когда я немного подольше прожил в Принстоне, я все-таки понял смысл этого "хе-хе-хе-хе-хе". Фактически я понял это, уходя с того же самого чаепития. Вот что оно означало: "Вы не вполне пра-вильно себя ведете в обществе".

В другой раз, примерно год спустя, во время другого чаепития, я разговаривал с профессором Вилдтом, астрономом, разработавшим ка-кую-то теорию об облаках на Венере. В то время предполагалось, что они состоят из формальдегида (забавно узнать, о чем мы беспокоились тогда-то), и он все это выяснял: и как формальдегид осаждается, и мно-гое другое. Было чрезвычайно интересно. Мы разговаривали обо всей этой мути, и тут ко мне подошла какая-то маленькая дама и сказала: "Мистер Фейнман, миссис Эйзенхарт хотела бы вас видеть".

- О'кей, минутку... - и я продолжал беседовать с Вилдтом.

Маленькая дама вернулась снова и сказала: "Мистер Фейнман, мис-сис Эйзенхарт хотела бы вас видеть".

- Да, да! - и я пошел к миссис Эйзенхарт, разливавшей чай.

- Что бы вы хотели, кофе или чай, мистер Фейнман?

- Миссис такая-то сказала, что вы хотели поговорить со мной?

- Хе-хе-хе-хе-хе. Так вы предпочитаете кофе или чай, мистер Фейн-ман?

- Чай, - сказал я. - Благодарю вас.

Несколько минут спустя пришли дочь миссис Эйзенхарт и ее школьная подруга, и мы были представлены друг другу. Вся идея этого "хе-хе-хе" состояла в следующем: миссис Эйзенхарт вовсе не хотела со мной говорить, она хотела, чтобы я находился возле нее и пил чай, ко-гда придут ее дочь с подружкой, чтобы им было с кем поговорить. Вот так это работало. К этому времени я уже знал, что делать, когда слышу "хе-хе-хе-хе-хе". Я не спросил: "Что вы имеете в виду своим "хе-хе-хе"? Я знал, что "хе-хе-хе" значит "ошибка", и лучше бы ее исправить.

Каждый вечер мы облачались в академические халаты к ужину. В первый вечер это буквально вытряхнуло из меня жизнь, поскольку я не люблю формальностей. Но скоро я понял, что халаты - это большое удобство. Студенты, только что игравшие в теннис, могли вбежать в комнату, схватить халат и влезть в него. Им не нужно было тратить время на перемену одежды или на душ. Поэтому под халатами были голые руки, майки, все, что угодно. Более того, существовало правило, что халат никогда не надо было чистить, поэтому можно было сразу отличить первокурсника от второкурсника, от третьекурсника, от сви-ньи! Халаты никогда не чистились и никогда не чинились. У перво-курсников они были относительно чистыми и в хорошем состоянии, но к тому времени, как вы переваливали на третий курс или приближались к этому, халаты превращались в бесформенные мешки на плечах с лохмотьями, свисающими вниз.

Итак, когда я приехал в Принстон, я попал на чай в субботу днем; вечером, не снимая академического халата, был на ужине в "Коллед-же". А в понедельник первое, что я хотел сделать, - это пойти посмот-реть на циклотрон.

Когда я был студентом в Массачусетском технологическом, там по-строили новый циклотрон, и как он был прекрасен! Сам циклотрон был в одной комнате, а контрольные приборы - в другой. Все было пре-красно оборудовано. Провода, соединявшие контрольную комнату с циклотроном, шли снизу в специальных трубах, служивших для изоля-ции. В комнате находилась целая панель с кнопками и измерительными приборами. Это было сооружение, которое я бы назвал позолоченным циклотроном.

К тому времени я прочел множество статей по циклотронным экс-периментам, и лишь совсем немногие были выполнены в МТИ. Может быть, это было еще начало. Но была куча результатов из таких мест, как Корнелл и Беркли, и больше всего из Принстона. Поэтому, что я действительно хотел увидеть, чего я ждал с нетерпением, тек это прин-стонский циклотрон. Это должно быть нечто!

Поэтому в понедельник первым делом я направился в здание, где размещались физики, и спросил: "Где циклотрон, в каком здании?"

- Он внизу, в подвале, в конце холла.

В подвале? Ведь здание было старым. В подвале не могло быть мес-та для циклотрона. Я подошел к концу холла, прошел в дверь и через десять секунд узнал, почему Принстон как раз по мне - лучшее для ме-ня место для обучения. Провода в этой комнате были натянуты повсю-ду! Переключатели свисали с проводов, охлаждающая вода капала из вентилей, комната была полна всякой всячины, все выставлено, все от-крыто. Везде громоздились столы со сваленными в кучу инструмента-ми. Словом, это была наиболее чудовищная мешанина, которую я ко-гда-либо видел. Весь циклотрон помещался в одной комнате, и там был полный, абсолютный хаос!

Это напомнило мне мою детскую домашнюю лабораторию. Ничто в МТИ никогда не напоминало мне ее. И тут я понял, почему Принстон получал результаты. Люди работали с инструментом. Они сами создали этот инструмент. Они знали, где что, знали, как что работает, не вовле-кали в дело никаких инженеров, хотя, возможно, какой-то инженер и работал у них в группе. Этот циклотрон был намного меньше, чем в МТИ. Позолоченный Массачусетский? О нет, он был полной противо-положностью. Когда принстонцы хотели подправить вакуум, они ка-пали сургучом, капли сургуча были на полу. Это было чудесно! Потому что они со всем этим работали. Им не надо было сидеть в другой ком-нате и нажимать кнопки! (Между прочим, из-за невообразимой хаоти-ческой мешанины у них в комнате был пожар - и пожар уничтожил циклотрон. Но мне бы лучше об этом не рассказывать!)

Когда я попал в Корнелл, я пошел посмотреть и на их циклотрон. Этот вряд ли требовал комнаты: он был что-то около ярда в поперечни-ке. Это был самый маленький циклотрон в мире, но они получили фан-тастические результаты. Физики из Корнелла использовали всевозмож-ные ухищрения и особую технику. Если они хотели что-либо поменять в своих "баранках" - полукружиях, которые по форме напоминали бук-ву "D" и в которых двигались частицы, -они брали отвертку, снимали "баранки" вручную, чинили и ставили обратно. В Принстоне все было намного тяжелее, а в МТИ вообще приходилось пользоваться краном, который двигался на роликах под потолком, спускать крюки - это была чертова прорва работы.

Разные школы многому меня научили. МТИ - очень хорошее место. Я не пытаюсь принизить его. Я был просто влюблен в него. Там развит некий дух: каждый член всего коллектива думает, что это - самое чу-десное место на земле, центр научного и технического развития Со-единенных Штатов, если не всего мира. Это как взгляд ньюйоркца на Нью-Йорк: он забывает об остальной части страны. И хотя вы не полу-чаете там правильного представления о пропорциях, вы получаете пре-восходное чувство - быть вместе с ними и одним из них, иметь мотивы и желание продолжать. Вы избранный, вам посчастливилось оказаться там.

Массачусетский технологический был хорошим институтом, но Слэтер был прав, рекомендуя мне перейти в другое место для диплом-ной работы. Теперь и я часто советую моим студентам поступить так же. Узнайте, как устроен остальной мир. Разнообразие - стоящая вещь.

Однажды я проводил эксперимент в циклотронной лаборатории в Принстоне и получил поразительные результаты. В одной книжке по гидродинамике была задача, обсуждавшаяся тогда всеми студентами-физиками. Задача такая. Имеется S-образный разбрызгиватель для лу-жаек - S-образная труба на оси; вода бьет струей под прямым углом к оси и заставляет трубу вращаться в определенном направлении. Каж-дый знает, куда она вертится - трубка убегает от уходящей воды. Во-прос стоит так: пусть у вас есть озеро или плавательный бассейн - большой запас воды, вы помещаете разбрызгиватель целиком под воду и начинаете всасывать воду вместо того, чтобы разбрызгивать ее стру-ей. В каком направлении будет поворачиваться трубка?

На первый взгляд ответ совершенно ясен. Беда состоит в том, что для одного было совершенно ясно, что ответ таков, а для другого - что все наоборот. Задачу все обсуждали. Я помню, как на одном семинаре или чаепитии кто-то подошел к профессору Джону Уилеру и сказал:

"А вы как думаете, как она будет крутиться?"

Уилер ответил: "Вчера Фейнман убедил меня, что она пойдет назад. Сегодня он столь же хорошо убедил меня, что она будет вращаться вперед. Я не знаю, в чем он убедит меня завтра!"

Я приведу вам аргумент, который заставляет думать так, и другой аргумент, заставляющий думать наоборот. Хорошо?

Одно соображение состоит в том, что, когда вы всасываете воду, она как бы втягивается в сопло. Поэтому трубка подается вперед, по на-правлению к входящей воде.

Но вот приходит кто-то другой и говорит: "Предположим, что мы удерживаем устройство в покое и спрашиваем, какой момент вращения для этого необходим. Мы все знаем, что, когда вода вытекает, трубку приходится держать с внешней стороны S-образной кривой - из-за центробежной силы воды, проходящей по контуру. Ну а если вода идет по той же кривой в обратном направлении, центробежная сила остается той же и направлена в сторону внешней части кривой. Поэтому оба случая одинаковы, и разбрызгиватель будет поворачиваться в одну и ту же сторону вне зависимости от того, выплескивается ли вода струей или всасывается внутрь".

После некоторого размышления я, наконец, принял решение, каким должен быть ответ, и, чтобы продемонстрировать его, задумал поста-вить опыт.

В Принстонской циклотронной лаборатории была большая оплетен-ная бутыль - чудовищный сосуд с водой. Я решил, что это просто заме-чательно для эксперимента. Я достал кусок медной трубки и согнул его в виде буквы S. Затем в центре просверлил дырку, вклеил отрезок ре-зинового шланга и вывел его через дыру в пробке, которую я вставил в горлышко бутылки. В пробке было еще одно отверстие, в которое я вставил другой кусок резинового шланга и подсоединил его к запасам сжатого воздуха лаборатории. Закачав воздух в бутыль, я мог заставить воду втекать в медную трубу точно так же, как если бы я ее всасывал, S-образная трубка, конечно, не стала бы вертеться постоянно, но она повернулась бы на определенный угол (из-за гибкости резинового шланга), и я собирался измерить скорость потока воды, измеряя, на-сколько высоко поднимется струя от горлышка бутылки.

Я все установил на свои места, включил сжатый воздух, и тут разда-лось: "пап!" Давление воздуха выбило пробку из бутылки. Тогда я прочно привязал ее проводом, чтобы она не выпрыгнула. Теперь экс-перимент пошел отлично. Вода выливалась, и шланг перекрутился, по-этому я чуть подбавил давление, потому что при большой скорости струи измерять можно было более точно. Я весьма тщательно измерил угол, затем расстояние и снова увеличил давление, и вдруг вся штука прямо-таки взорвалась. Кусочки стекла и брызги разлетелись по всей лаборатории. Один из спорщиков, пришедший понаблюдать за опытом, весь мокрый, вынужден был уйти домой и переменить одежду (просто чудо, что он не порезался стеклом). Все снимки, которые с большим трудом были получены на циклотроне в камере Вильсона, промокли, а я по какой-то причине был достаточно далеко или же в таком положе-нии, что почти не промок. Но я навсегда запомнил, как великий про-фессор Дель Сассо, ответственный за циклотрон, подошел ко мне и су-рово сказал: "Эксперименты новичков должны производиться в лабо-ратории для новичков!"