Из главы "Кто украл дверь?"

Я часто слушал моих соседей по комнате - оба они были студента-ми-старшекурсниками - во время их занятий теоретической физикой. Однажды они работали очень усердно над чем-то, что казалось мне со-вершенно ясным, поэтому я сказал: "Почему бы вам не использовать уравнение Бароналлаи?"

- Что это? - воскликнули они. - О чем ты говоришь?

Я объяснил им, что я имел в виду и как применять это уравнение в данном случае, и решил их задачу. Оказалось, что я имел в виду урав-нение Бернулли. Однако, обо всех таких вещах я прочел в энциклопе-дии. Мне еще не приходилось ни с кем обсуждать это уравнение, и по-этому я не знал, как произносится имя Бернулли.

Все в комнате очень поразились и с тех пор стали обсуждать со мной свои физические задачки. Не всегда при решении этих задач мне сопутствовала удача, однако на будущий год, когда я слушал курс фи-зики, я продвигался вперед очень быстро. Это был очень хороший спо-соб образования - работать над задачами старшекурсников и учить, как произносятся разные слова.

По вечерам во вторник я любил ходить в одно заведение, которое называлось "Рэймор и Плэймор Болрум". Это были два танцзала, со-единенные друг с другом. Мои собратья по студенческому сообществу не ходили на эти "открытые" танцы, они предпочитали свои собствен-ные, где девушки, которых они приводили, были из верхней прослойки общества и с которыми нужно было встречаться "по правилам". Когда я встречался с какой-либо девушкой, мне было все равно, откуда она и каково ее происхождение, поэтому я ходил на танцы, хотя мои друзья и не одобряли меня. Я очень хорошо проводил там время.

Однажды я танцевал с девушкой несколько раз подряд, но разгова-ривали мы мало. Наконец, она сказала мне: "Хы анцуш оэнь хаашоо".

Я не мог разобрать слова - у нее были какие-то трудности с произ-ношением, - однако я решил, что она сказала: "Ты танцуешь очень хо-рошо".

- Спасибо, - ответил я, - это честь для меня.

Мы подошли к столику, куда подружка этой девушки привела юно-шу, с которым танцевала, и мы сели вчетвером. Когда девушки разго-варивали друг с другом, они очень быстро обменивались большим ко-личеством знаков и немного мычали. Одна девушка слышала с трудом, а другая была почти совсем глухая. Это не смущало меня: моя парт-нерша прекрасно танцевала, и мне было с ней хорошо.

После нескольких танцев мы опять сидели за столиком, и девушки вновь интенсивно обменивались знаками - туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, пока, наконец, моя девушка не сказала мне что-то, означавшее, как я сообразил, что она хотела бы, чтобы мы проводили их до какой-то гостиницы.

Я спросил парня, согласен ли он, чтобы мы проводили девушек.

- Зачем они хотят, чтобы мы пошли в эту гостиницу? - спросил он.

- Черт возьми, я не знаю. Нам довольно трудно было разговаривать. - Но мне и не хотелось этого знать. Было интересно посмотреть, что же все-таки произойдет? Ведь это же приключение!

Парень испугался и сказал "нет", и тогда я один в сопровождении двух девушек поехал на такси в гостиницу и обнаружил там танцы, ор-ганизованные глухими и немыми, хотите верьте, хотите нет. Все тан-цующие принадлежали к какому-то клубу. Оказалось, что многие из них могут чувствовать ритм достаточно хорошо для того, чтобы танце-вать под музыку и аплодировать оркестру в конце каждого номера.

Это было очень, очень интересно. Я чувствовал себя так, как будто бы я был в другой стране и не мог разговаривать на языке этой страны. Я мог сколько угодно говорить, но никто меня не слышал. Все разгова-ривали друг с другом с помощью знаков, и я ничего не мог понять! Я попросил мою девушку научить меня нескольким знакам и ради удо-вольствия научился немного, как иногда учат иностранный язык.

Все были так счастливы, чувствовали себя свободно друг с другом, все время шутили и улыбались. По-видимому, они не испытывали ни-каких трудностей при общении. Все было точно так же, как с любым другим языком, за одним исключением: они все время делали друг другу знаки и вертели головами из стороны в сторону. Я понял, поче-му. Когда кто-либо хотел сделать замечание или прервать вас, он не мог завопить: "Эй, Джек!" Он мог только сделать знак, который вы бы не уловили, если бы у вас не было привычки оглядываться вокруг.

Все присутствующие были совершенно довольны друг другом. Это была моя задача - вписаться. И вообще это был замечательный вечер.

Танцы продолжались долго, а когда они закончились, мы спусти-лись в кафетерий. Если люди что-нибудь заказывали, то они показыва-ли на предметы пальцами. Я помню, как кто-то спросил знаками: "От-куда вы?" И моя девушка просигнализировала:

"Из Н-ь-ю-Й-о-р-к-а".

Еще я помню парня, который показал мне знаками: "Хорошее раз-влечение", - он поднял вверх свой большой палец, а затем дотронулся до вымышленного лацкана пиджака для того, чтобы обозначить "раз-влечение". Прекрасная система.

Все сидели вокруг, шутили и постепенно вовлекали меня в их мир. Решив купить бутылку молока, я поднялся к парню за стойкой и губа-ми изобразил, не произнося вслух, слово "молоко". Парень не понял. Я изобразил молоко символически, двигая руками так, как будто дою ко-рову. До парня опять не дошло. Я постарался указать на этикетку, на которой была написана цена молока, но он вновь не уловил смысл. На-конец, какой-то посторонний человек, стоявший возле меня, заказал молоко, и я показал на него. "А, молоко!" - сказал парень. И я кивнул головой в знак согласия.

Он протянул мне бутылку, и я сказал:

"Большое спасибо!"

- Ах ты, стервец! - сказал он, улыбаясь.

Я вообще любил розыгрыши, когда учился в МТИ. Как-то раз в ка-бинете черчения один шутник взял лекало (пластмассовое приспособ-ление для черчения гладких кривых, такую забавную штуку) и сказал: "Интересно, есть какая-нибудь формула для этих кривых?".

Я подумал и сказал: "Конечно, есть. Это совершенно особенные кривые. Вот смотри, - я взял свое лекало и стал его медленно повора-чивать. - Лекало устроено таким образом, что, как его ни поворачивай, касательная к любой кривой в нижней точке всегда горизонтальна".

Все в группе стали вертеть свои лекала, подставляя карандаши сни-зу, и обнаружили, естественно, что касательная горизонтальна. Это "открытие" всех очень взволновало, хотя мы к этому времени доста-точно познакомились с высшей математикой и уже "проходили", что производная (касательная) в минимуме (в нижней точке) любой кривой равна нулю (горизонтальна). Они не сопоставили одно с другим. Они даже не узнали того, что уже "знали".

Странно устроены люди: вместо того, чтобы стараться понять, они то ли зубрят, то ли еще что-то делают. Их знания так непрочны!

Через четыре года в Принстоне я разговаривал с одним весьма опытным сотрудником Эйнштейна, который долгое время работал с гравитацией. Я дал ему задачу: "Вы улетаете в ракете с часами на бор-ту. Другие часы остаются на Земле. Вам надо вернуться через час по земным часам. Когда вы вернетесь, ваши часы должны уйти вперед как можно больше. Согласно Эйнштейну, если вы подниметесь очень вы-соко над Землей, ваши часы пойдут быстрее, так как, чем выше вы на-ходитесь в гравитационном доле, тем оно слабее и тем быстрее идут ваши часы. Но у вас есть только один час, поэтому, если вы захотите подняться очень высоко, вам придется двигаться так быстро, что ско-рость замедлит ваши часы. Значит, слишком высоко подниматься нель-зя. Вопрос состоит в том, как именно выбрать скорость и высоту подъема, чтобы получить максимальное время на ваших часах".

Сотрудник Эйнштейна размышлял довольно долго, пока не сообра-зил, что ответ заключается в свободном движении тела. Если вы просто выстрелите вверх с таким расчетом, чтобы снаряд приземлился через час, это и есть нужное движение. Это основной постулат эйнштейнов-ской гравитации: для свободного движения "собственное время" мак-симально. Но когда речь зашла о ракете с часами, он не узнал этого общего принципа. Получилось, как со студентами в кабинете черчения, но на этот раз уже не с глупыми первокурсниками. Так что непроч-ность знаний свойственна очень многим, даже среди ученых.

Когда я был студентом, я обычно ходил есть в один ресторанчик в Бостоне. Я забредал туда один, часто по нескольку вечеров подряд. Ко мне привыкли, и меня обслуживала одна и та же официантка.

Я заметил, что официантки всегда спешат, носятся вокруг. Поэтому однажды, просто удовольствия ради, я оставил под двумя стаканами чаевые - обычные для тех дней десять центов, два пятицентовика. Я наполнил каждый стакан доверху, опустил монетку, накрыл плотным листком бумаги и перевернул, так что верхняя часть стакана оказалась на столе. Затем я вытащил бумагу (вода не вытекала, потому что воздух в стакан пройти не мог - ободок стакана плотно прилегал к столу).

Я оставил чаевые под стаканами, потому что знал, что официантки всегда спешат, Если бы десятицентовик был в одном стакане, офици-антка, торопясь подготовить стол для других посетителей, перевернула бы стакан, вода вылилась бы, и на этом бы все кончилось. Но после то-го, как она все это проделает с первым стаканом, что, черт возьми, она будет делать со вторым? Не может же она взять и поднять его?

Уходя, я сказал официантке: "Осторожно, Сью. Вы дали мне сего-дня удивительные стаканы - у них донышко наверху, а дырка внизу!"

На следующий день, когда я пришел, у меня уже была другая офи-циантка. Моя обычная не хотела меня обслуживать. "Сью очень сер-дится на вас, - сказала новая официантка. - После того, как она взяла первый стакан и всюду разлилась вода, она позвала хозяина. Они по-размышляли над этим немного, но не могли же они стоять весь день, раздумывая, что делать? Поэтому в конце концов они подняли и второй стакан, и вода опять разлилась по всему полу. Была ужасная грязь, а потом Сью поскользнулась в луже. Они безумно сердиты".

Я засмеялся.

Она сказала: "Вовсе не смешно! А как бы вам понравилось, если бы с вами так поступили? Что бы вы делали?"

- Я принес бы глубокую тарелку и медленно и осторожно двигал бы стакан к краю стола. Вода вылилась бы в тарелку - ей вовсе не обяза-тельно вытекать на пол. Тогда я взял бы и монетку.

- А, это хорошая идея, - сказала она. В этот вечер я оставил чаевые под кофейной чашкой, которую перевернул кверху дном.

На следующий день меня опять обслуживала та же новая официант-ка.

- Зачем вы оставили вчера чашку перевернутой кверху дном?

- Ну, я подумал, что даже хотя вы очень спешите, вам придется пой-ти на кухню и взять тарелку. Затем вы медленно и сосредоточенно под-винете чашку к краю стола...

- Я так и сделала, - призналась она, - но воды там не было!

Шедевром моих проказ был случай в студенческом общежитии. Однажды я проснулся очень рано, около пяти утра, и не мог снова за-снуть. Тогда я спустился из спальни вниз и обнаружил записку, вися-щую на веревочках, которая гласила:

"Дверь, дверь, кто стащил дверь?" Оглядевшись, я увидел, что кто-то снял дверь с петель, а на ее место повесил табличку с надписью: "Пожалуйста, закрывайте дверь", -табличку, которая обычно висела на пропавшей двери.

Я немедленно догадался, в чем дело. В этой комнате жил парень по имени Пит Бернэйтс и еще двое других. Если вы забредали в их комна-ту, ища чего-либо или чтобы спросить, как они решили такую-то зада-чу, вы всегда слышали стон этих парней: "Пожалуйста, закрывай дверь!"

Кому-то, несомненно, это надоело, и дверь унесли.

Надо сказать, что в этой комнате было две двери, уж так она была построена. И тогда у меня возникла мысль: я снял с петель и другую дверь, отнес ее вниз и спрятал в подвале за цистерной с мазутом. Затем я тихо поднялся к себе и лег в постель.

Позднее утром я притворился, что просыпаюсь, и спустился с не-большим опозданием вниз. Другие студенты вертелись тут же, и Пит и его ДРУЗЬЯ были крайне расстроены; дверей в их комнате не было, а им надо было заниматься и т. д. и т. п. Когда я спускался вниз по лест-нице, они спросили: "Фейнман, ты взял двери?"

- Хм, да, - ответил я. - Я взял дверь. Видите царапины у меня на пальцах, я их заработал, спуская дверь в подвал, когда мои руки скреб-лись о стену.

Мой ответ их не убедил, они мне так и не поверили.

Парни, которые взяли первую дверь, оставили так много улик - по-черк на записке, например, -что их очень скоро разыскали. Моя идея состояла в том, что, когда найдут тех, кто украл первую дверь, все бу-дут думать, что они же украли и вторую.

Это сработало в совершенстве: все пинали и пытали этих парней, пока, наконец, с большим трудом они не убедили своих мучителей, что взяли только первую дверь, как это ни казалось невероятным.

Я наблюдал за событиями и был счастлив.

Второй двери недоставало целую неделю, и для ребят, которые пы-тались заниматься в комнате без двери, найти ее становилось все более и более необходимо.

Наконец, чтобы решить эту проблему, президент студенческого объединения сказал за обеденным столом: "Мы должны что-то приду-мать насчет второй двери. Я не в состоянии сделать это сам, поэтому хотел бы услышать предложения остальных, как это исправить. Ведь Питу и другим надо заниматься".

Кто-то выступил с предложением, потом кто-то еще. Вскоре под-нялся и я. "Хорошо, - сказал я саркастическим голосом. - Кто бы вы ни были, укравшие дверь, мы знаем, что вы замечательны. Вы так умны! Мы не можем догадаться, кто вы, должно быть, что-то вроде суперге-ния. Вам вовсе не нужно говорить о себе, все, что нам нужно, - это знать, где дверь. Поэтому, если вы оставите где-нибудь записку, сооб-щающую об этом, мы будем чествовать вас и признаем навсегда, что вы сверхпрекрасны. Вы так хороши, что сможете забрать любую дверь, а мы не в состоянии будем установить, кто вы. Но, ради бога, оставьте где-нибудь записку, и мы будем навсегда вам за это благодарны".

Тут вносит свое предложение следующий студент. Он говорит: "У меня другая идея. Я думаю, что вы, наш президент, должны взять с ка-ждого честное слово перед нашим студенческим братством, что он не брал дверь".

Президент говорит: "Это очень хорошая мысль. Честное слово на-шего братства!" Потом он идет вокруг стола и спрашивает каждого, одного за другим: "Джек, вы брали дверь?"

- Нет, сэр, я не брал ее.

- Тим, вы взяли дверь?

- Нет, сэр, я не брал дверь.

- Морис, вы брали дверь?

- Нет, я не брал дверь, сэр.

- Фейнман, вы брали дверь?

- Да, я взял дверь.

- Прекрасно, Фейнман, я серьезно! Сэм, вы брали дверь?.. - и все пошло дальше, по кругу. Все были шокированы. В наше содружество, должно быть, затесалась настоящая крыса, которая не уважала честное слово братства!

Этой ночью я оставил записку с маленькой картинкой, на которой была изображена цистерна с мазутом и дверь за ней. И на следующий день дверь нашли и приладили обратно.

Позднее я признался, что взял вторую дверь, и меня все обвинили за ложь. Они не могли вспомнить, что именно я сказал. Все, что осталось в памяти от того эпизода, когда президент обходил вокруг стола и всех спрашивал, так это то, что никто не признался в краже двери. Запомни-лась общая идея, но не отдельные слова.

Люди часто думают, что я обманщик, но я обычно честен, в опреде-ленном смысле, причем так, что часто мне никто не верит.